независимости церкви от государства, были трусливыми пахарями, готовыми в
любое мгновение бросить плуг, и презренными отступниками, выискивающими
подходящий предлог, чтобы покинуть своих соратников. Эти резко
противоположные мнения обсуждались в каждой палатке повстанческой армии
или, вернее, в каждой хижине и лачуге, заменявших собою отсутствующие
палатки. Резкость выражений, к которым прибегали обе стороны, приводила
нередко к ссорам и потасовкам, и разногласия, раздиравшие эту армию
страдальцев, не оставляли сомнений в ее грядущей судьбе.
Глава XXX
Проклятье этих споров и раздоров
Еще тревожит ваш совет.
"Спасенная Венеция"
На долю Мортона, хорошо понимавшего гибельность этих раздоров, выпало
немало хлопот; всеми доступными ему средствами пытался он сдержать
разбушевавшиеся страсти обеих партий. За этим занятием его и застал
явившийся на третий день после его возвращения в Гамильтон достопочтенный
мистер Паундтекст, заявивший, что он бежал от Джона Белфура Берли, который
мечет громы и молнии из-за его участия в освобождении лорда Эвендела. Придя
немного в себя после быстрой езды и несколько успокоившись, этот достойный
священник принялся подробно рассказывать обо всем происшедшем в лагере под
Тиллитудлемом в то памятное утро, когда Мортон его покинул.
Мортон так искусно скрыл свою ночную поездку и люди, которые были
посвящены в его тайну, оказались настолько верными, что Берли до самого
утра не знал о случившемся. Проснувшись, он первым делом спросил, приехали
ли Тимпан и Мак-Брайер, за которыми еще в полночь он послал гонцов. Ему
ответили, что Мак-Брайер прибыл, а Тимпан, хоть и тяжел на подъем, с минуты
на минуту должен прибыть. Тогда он послал за Мортоном, вызывая его на
заседание, которое предполагал провести немедленно. Посланный возвратился с
известием, что Мортон уехал. Он велел сходить за Паундтекстом. Однако,
полагая, как сказал Мортону сам Паундтекст, что лучше не иметь дела с этими
безумцами, почтенный священник, хотя и провел весь день в седле, тут же
отбыл в свою мирную усадьбу, предпочтя ночную скачку возобновлению поутру
спора с Берли, свирепость которого, при отсутствии поддержки со стороны
Мортона, нагоняла на него страх. После этого Берли приказал привести к нему
лорда Эвендела, и какова же была его ярость, когда ему сообщили, что того
еще ночью увез отряд милнвудских стрелков, находившийся под командой самого
Мортона.
- Негодяй, - воскликнул Берли, изливая свой гнев Мак-Брайеру, -
низкий, трусливый предатель! Выслуживаясь перед правительством, он выпустил
на свободу пленного, захваченного моими руками. Угрожая казнью этого
пленного, мы наверняка завладели бы сильною крепостью, доставившей нам
столько хлопот.
- Но разве она не в наших руках? - спросил Мак-Бранер, взглянув в
сторону замка. - И разве не развевается над ее стенами знамя священного
ковенанта?
- Это уловка, это всего-навсего военная хитрость, - ответил Берли, -
чтобы досадить нам и поиздеваться над нами, чтобы вселить в наши души
неверие и поколебать боевой дух наших воинов.
Но в этот момент прибыл один из людей Мортона с сообщением, что
гарнизон вышел из крепости и что она занята отрядом повстанцев. Это
известие не только не успокоило Берли, но, напротив, усилило его бешенство.
- Я стоял на страже, - говорил он, - я сражался, я ломал себе голову,
как подорвать силы защитников крепости, я отказался от более важного и
почетного назначения, я запер их в засаде, я отвел от них воду и отнял у
них хлеб насущный, и когда их мужи уже были готовы предать себя в мои руки,
чтобы сыны их стали рабами, а дщери - посмешищем всего нашего стана,
приходит этот юнец, у которого еще не отросла борода, и срезает своим
серпом мою жатву, и отнимает добычу, уже затравленную ловцом! Но разве
работник не вправе получить свою плату, разве город вместе с пленными не
достается тому, кто его захватил?
- Нет, - сказал Мак-Брайер, пораженный неистовством Берли. - Не
горячись из-за неугодного Богу. Небо знает, какое выбрать орудие; кто
ведает, может быть, этот юноша...
- Замолчи! Замолчи! - воскликнул Берли. - Не отрекайся от своего
прежнего и более мудрого мнения. Кто, как не ты, предостерегал меня от
этого гроба повапленного, от этого куска меди, который я считал чистым
золотом? Горе тем - даже если они в числе избранных, - кто пренебрегает
советами столь праведных пастырей, как ты, Эфраим Мак-Брайер. Наши земные
привязанности - вот что ввергает нас в заблуждения; отец этого
неблагодарного сосунка был моим давним другом. Нам подобает быть столь же
ревностными, как ты, Эфраим Мак-Брайер, лишь тогда нам удастся сбросить с
себя бремя и цепи человеческих слабостей.
Этот комплимент задел в душе проповедника самую чувствительную струну,
и Берли рассчитывал, что он без труда добьется поддержки Мак-Брайера в
осуществлении своих замыслов, тем более что их мнения о церковном
устройстве вполне совпадали.
- Немедленно едем в замок, - сказал он Мак-Брайеру, - в этой крепости
должны найтись кое-какие старые документы, которые, если должным образом их
использовать (а я знаю, как это сделать), доставят нам сотню всадников во
главе с отважным вождем.
- Но разве подобает сынам ковенанта добиваться таким путем помощи? -
спросил проповедник. - Среди нас и без того слишком много алчущих скорее
земли, злата и серебра, чем слова Господня; не через них свершится наше
освобождение.
- Ты заблуждаешься, - возразил Берли. - Нам приходится распахивать
тяжелую почву, и пусть эти корыстные люди будут орудиями в наших руках. Во
всяком случае, эта моавитянка лишится своего имущества, и ни язычник
Эвендел, ни эрастианин Мортон не овладеют замком и землями, хоть и
домогаются жениться на ее внучке.
Сказав это, он отправился в Тиллитудлем, где забрал для нужд армии
серебро и ценные вещи и перерыл архив и другие места хранения семейных
бумаг, отнесясь с полнейшим пренебрежением к словам тех, кто пытался ему
напомнить, что по условиям капитуляции обитателям замка гарантирована
неприкосновенность их собственности.
Берли и Мак-Брайер, обосновавшись в завоеванной крепости, в тот же
день встретились с Гэбриелом Тимпаном, а также с лэрдом Лонгкейла -
последнего неугомонный священнослужитель успел, по выражению Паундтекста,
соблазнить и отвлечь от света истинной веры, в которой он был воспитан.
Собравшись вместе, они послали названному Паундтексту приглашение или,
вернее, приказ явиться в Тиллитудлем на заседание. Памятуя, однако, о
дверях с железной решеткой и о башне с темницей, Паундтекст решил избежать
встречи со своими разгневанными товарищами. В силу этих соображений он
удалился или, точнее, бежал в Гамильтон, принеся с собой весть, что Берли,
Мак-Брайер и Тимпан также намерены направиться в этот город и что они
сделают это тотчас, как только соберут достаточно сильный отряд камеронцев,
опираясь на который смогут держать в страхе всю армию.
- Вы понимаете, - закончил Паундтекст, тяжело вздохнув, - что теперь в
военном совете они будут располагать большинством голосов, так как лэрд
Лонгкейла, хоть он всегда почитался одним из наиболее честных и разумных
приверженцев умеренной партии, в сущности, ведь ни рыба ни мясо, а хорошей
копченой селедкой его тоже не назовешь: кто сильнее, с тем и Лонгкейл.
Этими словами почтенный Паундтекст закончил свой невеселый рассказ. Он
много и тяжко вздыхал, потому что ясно сознавал опасность, угрожавшую ему
как со стороны неразумных недругов в своем стане, так и со стороны общих им
всем врагов. Мортон убеждал его запастись терпением и успокоиться, сообщил
о своих надеждах на успех переговоров о мире и об амнистии, которые ведутся
через лорда Эвендела, и пообещал, что он снова сможет вернуться к своему
Кальвину в пергаментном переплете, к своей вечерней трубке и вдохновляющей
кружке эля, если только окажет поддержку и содействие в том, что
предпринимает он, Мортон, для скорейшего прекращения этой войны. Утешив и
успокоив Паундтекста, он добился от него героического решения дожидаться
прибытия камеронцев, чтобы дать им генеральное сражение в военном совете.
Берли и его единомышленникам удалось собрать сильный отряд сектантов,
насчитывавший в своих рядах до ста всадников и около полутора тысяч пеших.
Это были хмурые и суровые с виду, недоверчивые, угрюмые, высокомерные и
самоуверенные люди, убежденные в том, что лоно спасения открыто только для
них, тогда как все прочие, как бы ничтожны ни были между ними различия в
исповедании, на самом деле немногим лучше еретиков или язычников. Эти люди
прибыли в лагерь пресвитериан скорее как сомнительные и подозрительные
союзники или, может быть, даже враги, чем как воины, искренне отдавшие себя
общему делу и готовые подвергнуться тем же опасностям, что и их более
умеренные по взглядам соратники. Берли не посетил ни Мортона, ни
Паундтекста и не согласовал с ними ни одного из важнейших вопросов; он
только послал им официальное приглашение явиться вечером в военный совет.
Когда Мортон и Паундтекст прибыли на заседание, все остальные были уже
в сборе. Они сухо приветствовали вошедших - по всему было видно, что
созвавшие этот совет отнюдь не намерены проводить его в дружественной
обстановке. Первый вопрос им задал Эфраим Мак-Брайер; увлекаемый своим
пылким рвением, он всегда и во всем неизменно опережал остальных. Он желал
знать, чьею властью нечестивец, именуемый лордом Эвенделом, был избавлен от
смертной казни, к которой был справедливо приговорен.