Начало формы
Конец формы
Вальтер Скотт. Собр. соч. в 8 томах. Том 2. - М.: Правда, Огонек, 1990
Перевод А.С.Бобовича
Пуритане. Перевод А.С.Бобовича
Д.М.Урнов. Век "Большого бунта"
Примечания
В конце прошлого века в Шотландии был хорошо известен один весьма
примечательный человек по прозванию "Кладбищенский Старик". Роберт Патерсон
- таково его настоящее имя - был, как говорят, уроженцем Клозбернского
прихода в Дамфризшире и, вероятно, каменотесом - во всяком случае, он
сызмальства был приучен владеть резцом. Неизвестна, что побудило его уйти
из дому и пуститься странствовать по Шотландии, уподобляясь паломнику, -
домашние ли неурядицы или глубокое и проникновенное ощущение того, что он
считал своим долгом. Известно только, что не нужда толкнула его на эти
скитания, ибо он решительно отказывался от денежной помощи и лишь позволял
себе пользоваться гостеприимством, которое ему всюду охотно оказывали, а
если случалось, что никто не приглашал его к себе в дом, у него всегда
бывало достаточно денег для удовлетворения своих скромных потребностей. Его
внешность и излюбленное - вернее, единственное - занятие подробно
описываются в "предварительной" главе предлагаемого романа.
Лет тридцать назад, а то и побольше, автор встретился с этой
необыкновенной личностью на кладбище в Даннотере, приехав сюда на
день-другой к ныне покойному мистеру Уокеру, ученому и уважаемому
приходскому священнику, чтобы осмотреть развалины Даннотерского замка, а
заодно и памятники старины в ближайших окрестностях. Там же оказался за
своим обычным, побуждавшим его к вечным скитаниям занятием и Кладбищенский
Старик, ибо замок и приходское кладбище в Даннотере, хотя они и находятся
во враждебном ковенантерам округе Мернс, являются для камеронцев своего
рода святынею из-за мучений, которые здесь претерпели их предки во времена
Иакова II.
В 1685 году, когда Аргайл угрожал высадкой в Шотландии, а Монмут
готовился вторгнуться в пределы Западной Англии, Тайный совет Шотландии,
принимая в связи с этим крутые меры, велел арестовать в южных и западных
провинциях более ста человек, многих вместе с женами и детьми, полагая, что
вследствие своих религиозных воззрений они враждебны правительству.
Узников, обращаясь с ними, точно со стадом волов, погнали на север, -
впрочем, о волах проявляют заботу, между тем как до насущных потребностей
этих людей никому не было дела. В конце концов их заперли в подземелье
Даннотерского замка; окно их темницы было пробито в скале, нависшей на
большой высоте над Северным морем. Они немало выстрадали в пути; их
оскорбляли, над ними всячески измывались северные прелатисты; их
преследовали насмешками, издевательствами и шуточными песенками скрипачи и
волынщики, сбегавшиеся со всех сторон на дорогу, чтобы потешиться вдоволь
над теми, кто с такой нетерпимостью относился к их роду занятий. Даже в
мрачной темнице их не оставляли в покое. Сторожа требовали с них плату за
каждую оказанную ими услугу, даже за воду, и когда некоторые из узников
противились столь наглому требованию, настаивая на своем праве получать ее
безвозмездно, поскольку она необходима для поддержания жизни, их тюремщики
выливали ее на пол, утверждая, что "если они обязаны приносить воду для
ханжей-вигов, то никто их не может заставить бесплатно давать им кувшины и
кружки".
В этой тюрьме, которая и поныне называется "Темницею вигов", многие из
заключенных погибли от болезней, обычных в подобных местах, а другие
переломали себе руки и ноги или разбились насмерть, пытаясь бежать из
своего страшного заточения. После революции над могилами этих несчастных их
друзья воздвигли памятник с подобающей эпитафией.
Эту своеобразную усыпальницу вигов-мучеников глубоко чтят их потомки,
как бы далеко от места их заключения и погребения они ни проживали. Мой
друг, достопочтенный мистер Уокер, рассказывал мне, что лет сорок тому
назад, путешествуя по Южной Шотландии, он имел несчастье заблудиться в
лабиринте дорог и тропинок, пересекающих во всех направлениях обширную
пустошь близ Дамфриза, именуемую Лохарские Мхи; выбраться оттуда человеку
чужому без посторонней помощи почти невозможно. Между тем найти провожатого
было делом нелегким, так как все, кто встречался ему на пути, усердно
копали торф, а это работа первостепенной важности, и ее нельзя прерывать.
Мистеру Уокеру удалось добиться лишь нескольких малопонятных ему указаний
на южном диалекте, который значительно отличается от мернского говора. Он
начал уже тревожиться, не находя выхода из этого трудного положения, и
обратился наконец к фермеру побогаче, занятому, как все, копанием торфа на
зиму. Вначале старик, подобно другим, отказался проводить мистера Уокера,
ссылаясь на неотложность своей работы, но, проникнувшись уважением к сану
своего собеседника и увидев, что тот совершенно растерян, спросил:
- Вы, сударь, священник?
Мистер Уокер ответил утвердительно.
- Судя по вашей речи, вы с севера?
- Вы правы, друг мой, - отозвался священник.
- Разрешите спросить, не приходилось ли вам слышать о месте,
прозываемом Даннотер?
- Мне полагалось бы кое-что знать о нем, друг мой, - сказал мистер
Уокер, - я много лет был священником этого прихода.
- Рад это слышать, - оживился дамфризширец, - потому что один из моих
близких родичей лежит там на кладбище, и на его могиле как будто есть
памятник. Дорого я дал бы за то, чтобы узнать, цел ли еще этот памятник.
- Ваш родственник был, наверно, из тех, кто погиб в замке, в "Темнице
вигов"; кроме них, на нашем кладбище покоится очень мало южан, и ни у кого
из этих южан, насколько я знаю, нет могильного памятника.
- Именно, именно, - сказал камеронец (старый фермер принадлежал к этой
секте). Он отложил лопатку, надел куртку и со всей искренностью предложил
проводить священника, даже если его дневной урок и останется недоделанным.
Мистер Уокер, по его словам, сторицею вознаградил его за этот урон,
прочитав ему эпитафию, которую знал наизусть. Старик был в восторге,
услышав имя своего деда или прадеда среди имен братьев-страдальцев, и,
выведя мистера Уокера на сухую и безопасную дорогу, отказался от
вознаграждения, лишь попросив дать ему копию с эпитафии.
Слушая этот рассказ и осматривая упомянутый памятник, я впервые увидел
Кладбищенского Старика; занятый своим обычным трудом, он очищал от
наросшего мха и подправлял орнаменты и эпитафии на могильных плитах. Его
наружность и одежда были точно такими, как они описаны в предлагаемом
романе. Мне захотелось поближе узнать эту необыкновенную личность, и я
рассчитывал, что смогу это сделать, так как Кладбищенский Старик
остановился в доме гостеприимного веротерпимого пастора. Но хотя мистер
Уокер и пригласил его выпить с нами после обеда стопочку водки, к которой,
как поговаривали, старик не испытывал особого отвращения, все же он не
пожелал говорить со всею откровенностью о своем неизменном занятии. Он был
в дурном настроении, и, по его словам, ему было в тягость поддерживать с
нами беседу.
Он был глубоко возмущен, услышав в одной из церквей в Эбердине
камертон-дудку или что-то в этом роде, с помощью которого регент управлял
пением псалмов: для Кладбищенского Старика это было величайшим кощунством.
Возможно, он к тому же стеснялся нашего общества; может быть, он также
испытывал подозрение, что вопросы пастора из Северной Шотландии и молодого
судебного стряпчего вызваны скорее пустым любопытством, чем действительной
заинтересованностью в деле его жизни. Во всяком случае, пользуясь
выражением Джона Беньяна, Кладбищенский Старик прошел своей дорогой, и я
никогда больше его не видел.
Примечательный облик и род занятий этого вечного странника напомнил
мне своим рассказом о нем мой добрый друг, мистер Джозеф Трен, акцизный
контролер в Дамфризе, которому я обязан множеством самых разнообразных
сведений подобного рода. От него я узнал и об обстоятельствах смерти этого
необыкновенного человека, а также кое-какие подробности, нашедшие себе
место в романе. Он же сообщил мне о том, что род Кладбищенского Старика
существует в третьем поколении и поныне и пользуется большим уважением
благодаря талантам и нравственным достоинствам его представителей.
Когда эти страницы уже печатались, я получил нижеследующее сообщение
мистера Трена, который, со всегдашней любезностью, в свободные от своих
многотрудных обязанностей часы собрал из достоверных источников эти
сведения:
Часто бывая в Гленкенсе, я коротко познакомился с Робертом Патерсоном,
сыном Кладбищенского Старика, проживающим в небольшой деревне под названием
Балмаклеллан. И хотя ему скоро семьдесят, он все еще сохраняет всю живость
молодости; память у него поразительная и знаний гораздо больше, чем можно
было бы ожидать в человеке его звания и образа жизни. Он же и рассказал мне
о своем покойном отце и его потомках вплоть до настоящего времени.
Роберт Патерсон, alias* Кладбищенский Старик, был сыном Уолтера
Патерсона и Маргарет Скотт, проживавших на ферме Хаггиша, в Ховикском
приходе, в первой половине восемнадцатого столетия. Здесь в памятный 1715
год и родился Роберт.
______________
* иначе (лат.).
Как младшего сына в большой семье, его еще мальчиком отправили к
старшему брату Фрэнсису, который арендовал у сэра Джона Джардина из
Эпплгарса небольшой клочок земли на Корнкоклской пустоши, близ Лохмабена.