Естественно, реакции разного типа, когда акцент ставится то на психической подоплеке, то на мире как внешнем объекте, всегда остаются бессознательными. События, происходящие на заднем плане души проецируются вовне и воспринимаются через объект как искусственное единство, состоящее из внешней реальности и психической активации этой реальности. Однако миф и его символизм характеризуются преобладанием внутреннего психического элемента, который отличает мифологическое событие от "фактического".
Кроме двойного фокуса мифологических тем, психологическая интерпретация должна также учитывать наложение личностных и надличностных факторов. Это не значит, что разница между личностной и надличностной интерпретацией такая же, как и уже упомянутая нами разница во взглядах экстравертного и интровертного типа. Оба типа могут иметь архетипические впечатления, так же как и оба могут быть ограничены чисто личностным уровнем. Например, интроверт может задерживаться на личном содержимом своего сознания или своего личного бессознательного, которое наполнено значением для него, в то время как экстраверт может воспринимать надличностную природу мира через объект. Поэтому "пленница" как внутренняя величина может восприниматься и личностно, и надличностно на субъективном уровне, точно так же как она может восприниматься личностно и надличностно в качестве внешнего женского объекта. Личностная интерпретация не более свойственна объективному уровню, чем надличностная интерпретация - субъективному.
Миф, будучи проекцией надличностного коллективного бессознательного, изображает трансперсональные события, и независимо от того, интерпретировать ли их объективно или субъективно, личностная интерпретация ни в коем случае не будет адекватной. Кроме того, так как миф зародился в коллективном бессознательном, субъективная интерпретация, воспринимающая миф как надличностное психическое явление, является более справедливой, чем попытка интерпретировать его объективно, например, как метеорологическое или звездное явление.
Соответственно, миф о герое никогда не имеет отношения к личной истории индивида, а всегда связан с каким-нибудь прототипным и надличностным явлением коллективного значения. Даже личностные черты имеют архетипическое значение, независимо от того, насколько могут отличаться друг от друга отдельные герои, их судьбы и цели их битв с драконом.
И опять же, даже когда мы интерпретируем сражение и его цель субъективно, как процесс, происходящий внутри героя, то в действительности этот процесс оказывается надличностным. Даже являясь внутренними явлениями, победа и трансформация героя имеют силу для всего человечества; они приводятся для нашего собственного размышления, для того чтобы мы пережили их в наших собственных жизнях или, по меньшей мере, прочувствовали их снова. В то время как современная историография с ее личностным уклоном склонна считать, что коллективные явления в жизни народов и человечества зависят от личных прихотей монархов и вождей, миф отражает трансперсональную реальность, стоящую за конкретными событиями жизни героя. В большом количестве мифов целью сражения героя является освобождение пленницы из-под власти чудовища. Архетипически это чудовище - дракон или, если архетипические и личностные черты смешаны, - ведьма, колдун, или, личностно, - злобный отец или злобная мать.
До сих пор мы пытались интерпретировать сражение с драконом как встречу с архетипом матери-отца. Остается прояснить отношение пленницы и сокровища к стерегущим их силам, символизируемым двуликим драконом, и объяснить, что означает цель для самого героя.
В конце пленница всегда выходит замуж за героя: союз с ней является непременным исходом сражений с драконом по всему миру. Старые мифы и ритуалы плодородия, лежащие в основе всех Празднеств весны и нового года, составляют культовый прототип, частью которого является миф о герое.
Победа над чудовищами и врагами является условием триумфального союза юного героя-царя с Богиней Землей, которая магически возвращает плодородие года. Освобождение и завоевание пленницы в результате сражения с драконом является ответвлением этого старого ритуала плодородия. Мы уже обсуждали развитие мужественности героя в его борьбе с драконом и в преодолении влияния Ужасной Матери, что есть одно и то же. Завоевание и освобождение пленницы является дальнейшей стадией в эволюции мужского сознания.
Трансформация, которой подвергается мужчина в ходе сражения с драконом, включает перемену в его отношении к женщине, символически выраженную в освобождении пленницы из-под власти дракона. Другими словами, женский образ высвобождается из объятий Ужасной Матери, процесс, известный в аналитической психологии как кристаллизация анимы из архетипа матери. За союзом юного сына с Великой Матерью следует фаза развития, в которой зрелый мужчина объединяется с партнером-женщиной своего возраста и типа в hieros gamos. Только сейчас он достаточно зрел для того, чтобы воспроизвести себя. Он больше не инструмент превосходящей его Матери Земли, а, подобно отцу, принимает на себя заботу и ответственность за свое потомство и, установив постоянные взаимоотношения с женщиной, основывает семью как ядро всей патриархальной культуры, а позже династии и государства.
С освобождением пленницы и основанием нового царства вступает в силу патриархальный век. Он пока что патриархальный не в том смысле, что женщина покорена, а только в том, что мужчина обладает независимым контролем над своими детьми. Разделяет ли женщина с ним этот контроль или мужчина присваивает всю власть себе, как в тиранической форме патриархата, имеет второстепенное значение по сравнению с тем, что теперь пришел конец деспотической власти матери над своим потомством. Ранее мы говорили об извечном страхе мужчины перед женщиной, возникающем после преодоления детской зависимости от щедрой Доброй Матери, когда он становится обособленным существом.([4]) Это отделение является естественным и необходимым. То есть, внутренние тенденции, нацеленные на самоосвобождение, более сильны, чем внешние, требующие этого освобождения и укрепляющие его. Нет никакой злобной фигуры отца, лишающей ребенка матери; даже если этот образ действительно появляется, то он всегда является проекцией внутреннего, "небесного" авторитета, который настаивает на самоосвобождении Эго, точно так же как в образе отца он побуждает героя к борьбе. Как юношеский страх перед пожирающей Великой Матерью, так и младенческая блаженная отдача себя уроборической Доброй Матери являются первичными формами познания мужчиной женщины; но для того чтобы могли развиться реальные взаимоотношения мужчины и женщины, они не должны быть единственными. До тех пор, пока мужчина любит в женщине только щедрую мать, он остается инфантильным. И если он боится женщину как кастрирующее лоно, то он никогда не сможет соединиться с ним и воспроизвести себя.
Герой убивает только ужасную сторону женщины и делает это для того, чтобы высвободить плодотворную и радостную ее сторону после чего она соединяется с ним.
Освобождение положительного женского элемента и отделение его от ужасающего образа Великой Матери означает освобождение пленницы и убийство дракона, в заточении у которого она томится. Великая Мать, до этого единственная и полновластная форма восприятия женщины, свержена и убита.
Предзнаменование этого процесса в мифологии, трансформация Ужасной Матери, было описано Кеесом ([5]) как тема "укрощения хищника", ([6]) хотя он и не рассматривает связи, интересующие нас здесь. Он пишет: "Овладение необузданными силами хищника, магическое укрощение губительных сил "злых" божеств природы и, прежде всего, в завоевание змеи Урея в
качестве царственной короны Буто - весьма характерный вклад человеческой мысли в историю". В действительности укрощение страшных божеств в мифологии уходит корнями в доисторические времена. Еще египетскую Хатор успокаивали, а ее "гнев" предотвращали с помощью танцев, музыки и опьяняющих напитков; а Баст, дружелюбная форма богини-львицы Сехмет, становится богиней исцеления, а ее жрецы - целителями. Однако в Египетской мифологии это развитие скоро достигает более высокого уровня:
"И произошло чудо. Жестокая богиня изменила свой характер и, как "добрая сестра" своего божественного партнера, превратилась в человеческую женщину".
Здесь трансформация ужасной женщины происходит еще на божественном уровне, и, что достаточно характерно, успокоить Тефнут, ([7]) еще одну ужасную богиню-львицу, берется Тот, бог мудрости. Но в мифе о герое, где действие переходит в мир человека, задача трансформации и освобождения женщины поручается герою. В качестве пленницы она больше выглядит не как могущественный, надличностный архетип, а как человеческое существо, партнер, с которым мужчина может объединиться непосредственно. Более того: она взывает о помощи, спасении и освобождении, она требует, чтобы мужчина доказал свою мужественность, не был просто носителем фаллического инструмента оплодотворения, а проявил себя как духовная сила, как герой. Она ждет от него силы, ловкости, находчивости, смелости, защиты и готовности сражаться. Ее требования в отношении спасителя многочисленны. Они включают открытие темниц, избавление от смертоносных и магических сил, как отцовских так и материнских, уничтожение колючих чащоб и разрушение пылающих заборов сдерживания и тревоги, освобождение спящей или скованной женственности в ней, решение загадок и выигрыш в игре на смекалку в сражении умов, освобождение от безрадостной депрессии. Но освобожденная пленница всегда - конкретная личность и потому является возможным партнером для мужчины, в то время как опасности, которые ему необходимо преодолеть, являются надличностными силами. Они, объективно говоря, удерживают пленницу, или, субъективно, мешают отношениям героя с ней.