портрет средовека, а не старца (после 50 летнего подвижничества): "Образ же и подобие на Великого Василия: Черну браду таку имея, плешиву разве имея главу".
За аскетической худобой, лишением сна и пищи, -качество молитвы. Нестор мало говорит о молитве своего святого, косвенно позволяя заключить, что она не имела разительных внешних проявлений: ни мистических экстазов, ни эмоциональной порывистости. Иначе у Авраамия: "И в нощи мало сна приимати, но коленное поклоняние и слезы многы от очью безъщука (беспрестанно) излияв и в перси биа и кричанием Богу припадая помиловати люди своя, отвратити гнев свой" и т. д.. Эта покаянная печаль и мрачность не оставляет святого и на пороге смерти: "И оттоле боле начат подвизатися блаженный Авраамий в смирении мнозе и в плачи от сердца с воздыханием и с стенаньми, поминаше бо о собе часто о разлучении души от тела".
Быть может, сообразно с этим иным (мы назвали бы его "метаноическим") направлением в духовной жизни, в житии св. Авраамия слабо выражены, по сравнению с Феодосием, каритативные стороны служения. Упоминается о милостыне; но не с состраданием к немощам людским выходил из своей кельи суровый аскет, а со словом назидания, со своей небесной, и, вероятно, грозной наукой, наполняющей трепетом сердца. Этот особый "дар и труд божественных писаний" заменяет преп. Авраамию дар и труд социального служения, без которого редко можно представить себе святого древней Руси.
Более традиционен (по - русски) св. Авраамий в его отношении к храмовому благочестию, к литургической красоте и истовости службы (общий учитель - тот же святой Савва). Изгнанный из своего монастыря, он в городе украшает другой, Крестовоздвиженский, ставший его убежищем. Тоже и в последнем своем монастыре, в доме Пресв. Богородицы: "и украси ю яко невесту красну... иконами и завесами и свещами". Он особенно строг и в храмовом благочинии: "Отиноудь запрещаше же в церкви не глаголати, паче же на литургии". Повидимому, совершенно особое и личное отношение было у святого к Евхаристии. Он не переставал совершать бескровную Жертву ("ни единого же дне не остави") со дня своего рукоположения, и потому запре //83/
щение его в служении должно было явиться для него особенно мучительным.
Из этих скудных, рассеянных черт встает перед нами необычный на Руси образ аскета с напряженной внутренней жизнью, с беспокойством и взволнованностью, вырывающимися в бурной, эмоциональной молитве, с мрачно - покоянным представлением о человеческой судьбе, не возливающий елей целитель, а суровый учитель, одушевленный, может - быть пророческим вдохновением. Если искать духовной школы, где мог воспитаться такой тип русского подвижника, то найти его можно лишь в монашеской Сирии. Св. Ефрем, а не Савва был духовным предком смоленского Авраамия.
Ученость св. Авраамия была связана с даром учительства, который сделался источником жестоких гонений на него и его "терпения", главного подвига его жизни. Монашеская келья Авраамия стала притягательным центром для Смоленска. Многие миряне приходили к нему из города ради "утешения из святых, книг".
"Иереи и черноризцы" восстали против святого именно в связи с его книжным учением. После богословских диспутов с городским духовенством, сам игумен, доселе покровительствовавший святому, запрещает ему: "Аз за тя отвечаю у Бога, ты же престани уча". Святой, приняв-1 ший от него "много озлобленна", оставляет свой монастырь и переселяется в Смоленск. Здесь, в Крестовоздвиженском монастыре, он продолжает свою учительную деятельность. Многочисленные его почитатели снабжают его средствами для помощи бедным и для украшения храма. Но врагам Авраамия удалось возбудить против него чуть ли не весь город; опасность угрожала самой его жизни: "Собраша же ся вси от мала и до велика весь град нань, инии глаголют заточити, а инии к стене ту пригвоздити и зажещи, а друзии потопити и, проведше всквози град". В описании горестных событий, быть может, чувствуется перо очевидца. "Посланые же слуги, емше, яко злодея влачаху, ови ругахуся ему, инии же насмехахуся ему и бесчинная словеса кидающе, и весь град и по торгу и по улицам - везде толпа народа, и мужи же, глаголю, и жены и дети, и бе позор тяжек видети". На владычном дворе собрались для суда не только епископ (Игнатий) с духовенством, но и князь с боярами. Однако миряне признали Авраамия невинным, и епископ, оставив его под стражей //84//
вместе с двумя учениками, на следующий день собирает чисто духовный суд ("игумени и ереи"). Ефрем не приводит приговора этого суда и хочет подчеркнуть благополучный исход его: "не приемшу ему никоего зла". Однако Авраамий отослан в свой первоначальный монастырь, на Селище, и из дальнейшего видно, что ему было запрещено совершать литургию. Два праведника предсказывают епископу гнев Божий на град Смоленск за гонение на святого:
"Великой есть быта опитемьи граду сему, аще ся добре не опечалиши" (не покаешься). Уже тогда еп. Игнатий "скоро посла по всем игуменом и к всем попом, заповедая и запрещая всем от всякого речения зла престати, яже на блаженного Авраамия". Однако, преподобный продолжает оставаться под запрещением. Обещанная "епитимия" приходит в виде страшной засухи. Молитвы епископа и всего народа остаются неуслышанными. Тогда, по совету третьего, не названного по имени иерея, Игнатий призывает св. Авраамия, снова расследует обвинения против него "и испытав, яко все лжа", прощает его и просит молиться о страждущем граде. Бог услышал молитву святого: "еще преподобному не дошедшу своея келия, одож-ди Бог на землю дождь", и с этого времени возобновилось почитание Авраамия и стечение к нему народа.
Последние годы святого прошли мирно, на игуменстве в новом, третьем по счету монастыре его. Еп. Игнатий хотел построить монастырь во имя своего святого и уже поставил церковь за городом, на месте скупленных им огородов, но потом почему - то ее разрушил и перенес на новое место, освятив во имя пресвятой Богородицы, "Положения честныя ризы и пояса". Этот монастырей, где питалось несколько старцев щедротами епископа, не пользовался, повидимому, особым уважением. Охотников итти в игумены не было. "По мнозе же времени" Игнатий вызыва- ет с Селиша Авраамия и дает ему благословение: дом Богородицы. Авраамий с радостью принимает игуменство, про- должая "пребывать в первом подвизе" учительства и духовничества для сограждан. Пользуясь общей любовью, преподобный пережил своего епископа и преставился от болезни после 50 лет подвижничества.
Необычайность подвига св. Авраамия и перенесенных им гонений ставит пред нами вопрос о их источнике. Биограф его св. Ефрем неоднократно подчеркивает, //85//
что преподобный стал жертвой смоленского духовенства. Его ученость и дары пастырства противополагаются "невежам , взимающим сан священства". На суде "князю и властителем умягчи Бог сердце, игумном же и ереем, аще бы мощне, жива его пожрети". Вот почему и наказание (смерть) постигает только попов и игуменов. Позднейшее примирение Авраамия со св. Игнатием заставляет автора по возможности смягчить роль епископа в этом злочастном процессе: он представляется скорее жертвой и орудием "попов и игуменов". Но автор не пожелал скрыть остроты конфликта между святым и огромным большинством духо-а венства и драматически развил этот конфликт в житиййную "пассию" ("терпение"). Какие же мотивы предпол гает он у враждебной партии?
О многом читателю приходится лишь догадываться. Некоторые из приводимых мотивов носят корыстный или человечески - мелкий характер. Вспомним, что к Авраамию стекалось из города множество народа, - он был для многих "отцом духовным". Отсюда понятны жалобы священников: "уже наши дети вся обратил есть". На этой почве вырастает клевета: "инии же к женам прикладающе". Но важнее и интереснее другая группа обвинений: "овии еретика нарицати, а инии глаголаху нань - глубинны книгы почитает... друзии же пророком нарицающе". Еретик - пророк - читатель запрещенных книг - эти обвинения относились к самому содержанию его учения. Оно смутило и его игумена, столь ученого и первоначально столь расположенного к нему.
Каково было содержание его необычного, смущающего учения, об этом можно лишь догадываться по кратким намекам жития. Оно, конечно, имело отношение к спасению, - святой Авраамий проповедывал грешникам покаяние, - и с успехом, "Мнози от града приходят... от многых грех на покаяние приходят". Но одно духовни-чество или нравственная проповедь не могли бы навлечь на Авраамия обвинения в ереси.
Ефрем неоднократно говорит о "дарах слова Божия, тнных от Бога преподобному Авраамию". "Дасть бо ся ему благодать Божия не токмо почитати, но протолкова-ти...якоже ничтоже ся его не утаит божественных писаний". В облости экзегетики св. Писания (темных, таинственных мест) опасности и подстерегали смелого богослова. За эту свою экзегетическую про //86 //
поведь, он по его собственным словам, "бых пять лет искушениа терьпя, поносим, бесчесствуем, яко злодей". Ефрем дает нам нить и для того чтобы нащупать основной богословский интерес Авраамия. Смоленский инок был не только ученым, но и художником. И о двух иконах его письма не случайно говорит биограф: "Написа же две иконы: еднну страшный суд второго пришествиа, а другую испытание въздушных мытарств". Воспоминание о них наводит автора на страшную память о том, что он на своем местном говоре называет "чемерит день", "егоже избежати негде ни скрытися, и река огнена пред судищем течет и книгы разгыбаются и Судии-седе и дела открыются всех... Да аще страшно есть, братье, слышати, страшнее будет самому видети". В тех же мыслях и настроениях застает святого смертный час. "Блаженный Авраамий часто собе поминая, како истяжуть душу пришедшей аггелы и како испытание на воздусе от бесовских мытарств, како есть стати пред Богом и ответ о всем воздати и в кое место поведут и како во второе пришествие предстати пред судищем страшного Бога и как будет от Судья ответ и како огньная река потечет, пожигающи вся"... Здесь опять нас поражает конкретность образов, художественная наглядность видений... Нельзя не видеть их внутреннего родства с "метаноическим" типом аскезы. Детали этих видений не сводимы к Апокалипсису или к книге пророка Даниила. Но оне целиком вмещаются в обширную святоотеческую и апокрифическую литературу эсхатологического направления. Так подробности Страшного Суда все находятся в знаменитом слове Ефрема Сирина "На пришествие Господа, на скончание мира и на пришествие антихриста". Классическим источником для мытарств на Руси было греческое житие св. Василия Нового, в видениях Феодоры. Но тогда откуда же гонения на Авраамия, откуда обвинения в ереси?