Всеволод - Гавриил (+ 1138), внук Мономахов, первый князь Псковский, княжил в Пскове всего около года. Вся его жизнь прошла в борьбе за Великий Новгород и, на новгородском столе, с врагами новгородскими. В этой борьбе он бывал несчастлив, изгонялся неоднократно со своего княжения и потерпел поражение от суздальцев при Ждановой горе. Это поражение стоило ему Новгорода. Но псковичи, отделившись от "старшого брата", приняли к себе изгнанного князя. Как первый псковский князь, как строитель Псковского собора св. Троицы, Всеволод, несмотря на скорую кончину, оставил в Пскове славную память. Его церковное почитание устанавливается, вероятно, в 1192 г., когда совершилось первое чудо во время перенесения его гробницы в собор св. Троицы. Житие его составлено лишь //102//
в середине XVI века, по летописям. Оно отмечает нищелюбие и щедрость князя, особенно проя-вившияся во время голодных лет. С явным анахронизмом, оно именует князя "оборонителем и забралом граду Пскову от поганих немец". Действительно, военному защитнику города молились в-лице его псковичи, повесив его оружие (как и князя Довмонта) над гробницей. Его меч до последнего времени висел в соборе св. Троицы с латинской рыцарской надписью на нем: "Honorem meum nemini dabo" - "Чести моей никому не отдам".
Не дошло до нас отдельного жития кн. Мстислава Ростиславича Храброго (+ 1179), чтившагося в Новгороде. Его политическое дело - оборона сначала Киева, потом Новгорода от Андрея Боголюбского и суздальцев. Он, как и Всеволод - Гавриил, - типический представитель удельного права и рыцарской чести против объединительных стремлений Суздаля. Летопись дает ему яркую характеристику: "Сии же благоверный князь Мьстислав... возростом середний бе, и лицом леп, и всею добродетелью украшен и благонравен, и любовь имяше ко всим, паче же милостыни прилежаше, монастыре набдя, черньце утешивая,... и мирския церкви набдя, и попы и весь святительский чин достойною честью честя; бе бо крепок на рати, всегда бо тосняшеться умрети за Русскую Землю и за хрестьяны, егда бо видяше хрестьяны полонены от поганых, и тако молвяше дружине своей: "братья ! ничто же имете во уме своем, аще ныне умрем за хрестьяны, то очи-стився грехов своих и Бог вменит кровь нашю с мученикы".
Для большинства св. князей, как было сказано, мы не имеем ни житий, ни биографий. Краткие заметки в летописи или в Прологе - все, что сохранилось для нас. Сопоставляя общие, повторяющиеся черты, мы получаем устойчивый образ русского святого князя (ср. Васильке). В нем нет ничего аскетического, он полон мужественнной красоты и силы. Но благочестие его выражается в преданности церкви, в молитве, в строительстве храмов и уважении к духовенству. Всегда отмечается его нищелюбие, заботы о слабых, сирых и вдовицах, реже правосудие (св. Феодор Ярославский). Его военные подвиги и мирные труды, нередко и мученическая смерть представляются выражением одного и того же подвига жертвенного служения любви: за свой град" ча землю русскую, за православных христиан. //103//
В этой жертвенной любви, конечно, и заключается христианская идея княжеского подвига.
Мы глубоко ошиблись бы, предположив, что русская церковь канонизует в своих святых князьях национальные или политические заслуги. Этому противоречит прежде всего тот факт, что в ряду святых князей мы не находим тех, кто больше всего сделал для славы России и для ее единства: ни Ярослава Мудрого, ни Владимира Мономаха, при всем их несомненном благочестии, никого в ряду князей московских, если не считать Даниила Александровича, местно чтимого в построеном им Даниловом монастыре, и канонизованного не ранее ХУШ или XIX века. Зато Ярославль и Муром дали Церкви святых князей, совершенно неизвестных летописи и истории. Зато Церковь канонизовала противника Боголюбского - Мстислава и Михяила Тверского, соперника Москвы. В любопытном по подробностям ярославском житии св. Феодора Черного, мы видим князя, изгнанного из своего удела, который годы живет в Орде, входит в милость к ханше, женится на ханской дочери, и с татарской ратью возвращает свой Ярославский удел. У автора этого жития (монаха Антония XV века), гак же как и у составителя еще более интересного (исторически) жития Петра, царевича Ордынского, крестившегося и осевшего на жительство в Ростове, можно видеть даже татарофильскую тенденцию. За недостатком места, мы вынуждены отказаться от анализа этих исторически важных памятников: они не прибавляют ничего нового для понимания княжеской святости. Но полезно помнить и о них, чтобы из всей совокупности древних памятников сделать общие выводы: Церковь не канонизует никакой политики, - ни московской, ни новгородской, ни татарской; ни объединительной ни удельной. Об этом часто забывают в наше время, когда ищут церковно - политических указаний в житии Александра Невского.
Житие св. Александра в наше время не только наиболее известное, но, в сущности, единственно известное из княжеских житий. К тому же большинство не знает, что древние жития Александра обходят молчанием его ордынскую политику. С XVIII века св. Александр в официальном почитании затмил и даже вытеснил почти всех святых князей. Император Петр, перенеся его мощи из Владимира в новую столицу, в годовщину Ништадского мира, сделал его ангелом - покровите//104//
лем новой империи. Три императора, носившие его имя в XIX веке, утвердили исключительность его почитания, вызвав множество посвященных ему храмов. В древности св. Александр разделял свою славу и почитание с целым сонмом политических заступников русской земли. Если выделить из них святых князей, пользовавшихся всеобщим, а не только местным, почитанием до митр. Макария, то надо назвать имена св. Ольги, Владимира, Михаила Черниговского, Феодора Ярославского с сыновьями Давидом и Константином. В 1547-49 г. к ним прибавились Александр Невский, Всеволод - Гавриил и Михаил Тверской. Но Михаил Черниговский, мученик, занимает первое место.
Отказываясь видеть в канонизации князей освящение определенной политики, нельзя однако сводить ее всецело к личной праведности. Церковь чтит в них, если не государей, то национальных деятелей, народных вождей. Их общественный (а не только личный) подвиг является социальным выражением заповеди любви. Их политика может быть ошибочной, их деятельность в национальном смысле - отрицательной, но Церковь прославляет и неудачников (Всеволод - Гавриил, Михаил Тверской), оценивая не результаты, а намерения, жертвенную ревность служения. Венцом общественного служения является жертвенная смерть. Герой - воитель всегда готов стать страстотерпцем, высшим выразителем княжеской святости.
Если в подвиге князя церковь чтит национальное служение, то не удивительно, что в княжеском житии мы видим нередко яркое и художественнное выражение христианской национальной идеи. Столь привычная для нас, отчеканенная в летописях, в "Слове о полку Игореве", национальная идея не легко давалась христианскому осознанию и освящению. Для нее не было места, не было слов в традициях древней Церкви и церкви Византийской: империя Римская и продолжательница ее империя Ромеев, сознавала себя мировым царством, и в ней могло родиться идея особого национального призвания народа. С гениальной проницательностью первые буквы ее пролепетал Нестор в своих житиях, особенно в прологе к житию св. Бориса и Глеба. В княжеских житиях эта идея расцветает во всей своей церковной красоте.
Ее греческой почвой, ее опорой в традиции была //105//
идея малой родины, города - polis, которая живет подъ сенью мировой империи. Святые мученики Греции являются стражами - защитниками своего города, который хранит их святые останки. Особенно сильное впечатление на Руси произвел святой Дмитрий Солунский, покоющийся на славянской земле. Не даром в княжеских житиях часто вспоминается сказание об одном из солунских чудес св. Димитоия. Князь Михаил Тверской (или составитель его жития) вспоминает "благого отечестволюбца, великого Христова мученика Дмитрия, рекша про отчину свою Селунь град: "Господи, аще погубиши град сей, то и аз с ними погибну, аще ли спасеши и, то аз спасен буду ; сей убо (Михаил) такожде умысли сотворити и положити душу свою за свое отечество".
Это отечество, это русская земля - не государство, которого еще не существовало - вместе с городской областью, малой родиной является в княжеских житиях предметом нежной и религиозной любви. В прологах к ярославским житиям она принимает форму гимнов к русской земле, в которых - в зародышевой, конечно, форме - можно найти не только обоснование идеи националього государства, но и национальной культуры: "О светлая и пресветлая русская земля и преукрашенная многими реками и разноличными птицами и зверями и всяческою различною тварию, потешая Бог человека и сотворил йся его ради на потеху и на потребу различных искушений человеческого ради естества, и потом подарова Господь православною верою, св. крещением, наполнив ю великими грады и домы церковными и насеяв ю боголюбивыми книгами; и показуя им путь спасения, им же дойти пресветлого света и радости всех святых и райския пищи, неоскудныя Божия благодати наполнитися, но по делом нашим прйяти противу трудом".
Повсюду в старых стольных городах, в склепах или притворах соборов народ благоговейно чтил гробницы древних князей, в которых видел защитников родного города, к которым обращался в годину военной грозы. Имена небесных заступников сохранила гробница, но о деяниях их иногда ни память стариков, ни летописи не могли открыть ничего. Оттого так много святых князей, не имеющих жития и даже неизвестных истории. Их почитание вырастало не из живой памяти о личности, //106//