Знаменный распев, как и церковный Устав, его сформировавший, ни одним церковным собором отменён не был, напротив, многие наши Отцы Церкви послераскольного периода видели этот распев идеалом русского церковного пения (также, как и Типикон является идеалом богослужения) и всегда старались ориентировать клириков на это пение.
Во-вторых, говорят, что большинство наших православных соотечественников конца XX-го века не могут вместить такого пения, что мы не в состоянии так молиться, поскольку живём в очень тяжёлое время.
В том, что мы не в состоянии молиться на богослужении так, как призывает к этому церковный Устав, думается, виноват скорее не наш грешный век, а наше отношение к исполнению Устава. Да и когда в нашей матушке Церкви были лёгкие времена? Может быть, во времена войн, страшных гонений, нестроений, расколов, ересей, иконоборчества было легче молиться? Разве только к православным нашего века обращены слова Христа: "Блюдите, како опасно ходите!" Следовательно, дело здесь вовсе в XX-м веке, а в определённого рода привычках, "практиках", одним словом, влияниях "мира сего".
В-третьих, знаменное пение связывают с "монашеским деланием", "умной молитвой", поэтому, говорят, что это пение есть удел очень немногих и не может иметь широкого распространения в нынешней богослужебной практике.
Но дело в том, что к "умной молитве" Церковь призывает ВСЕХ православных христиан без исключения, и Типикон, даже в современной его редакции, относительно совершения богослужения и церковной жизни не делает никаких разделений на "монастырскую" и "приходскую" практику (за исключением лишь некоторых трапез).
С другой стороны, можем ли мы утверждать, что, к примеру, на Руси до XVII века (т.е. до времени повсеместного употребления знаменного пения на богослужении) все без исключения занимались "умной молитвой"?
В-четвёртых, некто приводит мысль одного Св. Отца таким образом: "Чтобы петь знаменное, нужно жить знаменно", следовательно, петь знаменным распевом теперь нельзя, поскольку мы ТАК не живём.
В первозданном же своём виде эта мысль звучит так: "Чтобы РАЗУМНО петь знаменное, нужно жить знаменно". Как видно, здесь Св. Отец не говорит нам, что НЕЛЬЗЯ петь знаменным распевом, а призывает к тому же, что и Церковь Христова - к святости, к духовному совершенсту, без которого и невозможно РАЗУМНО петь. Если же развивать далее мысль о том, чего нам нельзя, то напрашивается вопрос: что выше - знаменное пение или таинство Св. Причастия? Если знаменное пение - то мы умаляем наиважнейшее таинство, без которого нет христианства, если же Св. Евхаристия выше пения - то на каком основании нам можно причащаться, а петь знаменным распевом нельзя?
В-пятых, говорят, что знаменный распев очень затягивает богослужение, что непонятен текст. Что касается последнего, то это может являться следствием следующих причин: либо мы люди нецерковные, и наше сердце "закрыто" для восприятия церковной службы, либо мы не привыкли к славянскому языку, либо певцы не владеют должной певческой дикцией, поют "с листа" или исполняют "одноголосную музыку" вместо того чтобы распевать текст (при условии, конечно же, хорошо "впетого" материала), и, наконец, либо мы "рассеянно молимся", т.е. думаем о посторонних предметах. Есть ещё и другие, более "тонкие" причины, о которых я не стану упоминать.
Что же касается "затягивания богослужения", то думается, во всем, безусловно, должно быть чувство хорошей меры. Конечно, нынешний ритм жизни заметно отличается от "жития" православного христианина до XVII века: мы все спешим, нас одолевает огромный поток информации, и многие из нас теперь не могут выдержать спокойных, размеренных и продолжительных "бдений". Отсюда, меру исполнения положенного Типиконом богослужебного материала, а также продолжительность богослужений, естественно, должен определить настоятель храма или наместник монастыря. Поэтому в современных, особенно в приходских, условиях, надо довольствоваться, по возможности, несложными формами столпового распева, а уж если петь протяжённые "самогласные" песнопения, количество которых за богослуженим также должно быть хорошо продумано, необходимо их твёрдо знать певцам почти наизусть и петь естественном "распевным" темпом, не быстро и не медленно, чтоб и "сердцем и умом" разуметь распеваемое. Также, не следует увлекаться "экзотическими" распевами (типа путевого или строчного пения), в которых сейчас нет никакой острой нужды, и уж тем более полностью исключить свои собственные сочинения в "древнерусском стиле" (о них речь будет ниже). Это же в равной мере относится и к т.наз. лицам и фитам столпового пения, которые нужно весьма осторожно применять в "больших" распевах, а при посредственном их знании, стараться совсем сокращать. (Лица и фиты - более или менее протяжённые мелодические вставки в распев, играющие роль своеобразного "орнамента" и применяющиеся: а) в "осмогласных" песнопениях, гл. обр. на "ключевых" словах, смысл которых необходимо особо подчеркнуть; б) в "нарочитых" "неосмогласных" песнопениях, для создания необходимого в богослужении "временного пространства".)
Прежде всего, нужно "реанимировать" основной (столповой) распев, научить прихожан понимать этот ЯЗЫК и разумно его использовать; тогда вопросы о "затягивании богослужения" отпадут сами собой.
В-шестых, существует мнение, что знаменный распев, как целостная система богослужебного пения, может быть использован исключительно в древних храмах с не менее древними иконами (имеется в виду до XVII века) или, на худой случай, в храмах, "стилизованных" под "старину"; а также, есть мнение, что знаменный распев нужно использовать только великим постом.
Получается, что церковный Устав нужно исполнять только в храмах с древним (или стилизованным) внешним и внутренним убранством, получается, что клирики должны служить не Богу, а созданию некой "музейной обстановки": захотели немного "аскетики" - пожалуйте в храм XVI-го века, посмотрите на древние иконы, послушайте "архаическое" пение, захотели попасть в "петербургскую эпоху" - зайдите в храм XVIII - XIX вв., насладитесь "классическим искусством" - церковной "живописью" и духовной музыкой.
Но дело в том, что знаменный распев, как система, может существовать как в храме любого "стиля", так и вне его (если богослужение совершается, например, на улице), поскольку является мелодическим воплощением церковного Устава. И чем, наконец, православные христиане конца XX-го века, живущие в России, виноваты в том, что наше традиционное церковное искусство, возросшее на византийской культуре, после XVII-го века находится в духовном плену чужеземных "рационалистических" влияний и насильных "вживлений"?
Относительно употребления знаменного распева только великим постом думается следующее. Безусловно, начинать изучать и петь за богослужением знаменный распев разумнее всего во время поста, когда наши мысли и чувствия очищаются и становятся более восприимчивы для духовной пищи, но как в нашей Церкви нет иконописи "постной" и "праздничной", так и нет Евхаристического Канона с бескровной Жертвой на Божественной Литургии "праздничного" или "постного", ибо "Един свят, един Господь Иисус Христос", и нет Христа ни "будничного", ни "постного", ни "праздничного", следовательно и характер и образ пения за Литургией не может делится на "одноголосный" и "концертный", "мажорный" и "минорный".
Что же касается богослужений суточного круга, если на праздничной или просто "не постной" службе расставить главные "акценты" именно на изменяемой её части (т.е. на тщательное выпевание и вычитывание стихир, канонов и т.п., в содержание которых и заключена особая "торжественность" и основные мысли праздуемого), то не будет никакой необходимости в музыкально-концертных "номерах" неизменяемой части богослужения, мнимо создающих "праздничное" чувственное ощущение.
2. Следующие вопросы связаны с современными теоретическими исследованиями знаменного распева.
Во-первых, в научно-музыкальных кругах некогда сформировалось мнение, что православные богослужебные песнопения, построенные на принципе "распева" относятся к некой "нише" всеобщей мировой музыкальной культуры. Исходя из этого, некоторые исследователи полагают, что знаменной распев является некой "древнерусской музыкой", *(хотя это понятие более подходит к искусству русских "скоморохов и гудошников")* которую можно и должно рассматривать в системе научно-музыкальных теоретических знаний XIX - XX вв., именно как самостоятельную музыкальную величину, объясняя "структуру" распева принципами построения музыкального произведения. (Мы уже говорили о том, что принцип распева богослужебного текста не есть "музыка", поскольку и то и другое живёт по своим законам.)
В чём же здесь проблема? Если бы все наши уважаемые исследователи знали бы этот ЯЗЫК "не по наслышке", знали бы законы распева, и свободно, практически, владели пением по знаменам, (не говоря уже о пении за богослужением), а не просто механически, по выведенным ими же правилам, переводили "крюки" в "универсальную" западно-европейскую нотацию, (совершенно не предназначенную для записи распева и заметно искажающую его даже при самой точной "расшифровке") принимая полученное за некую "древнерусскую музыку", которую можно затем объяснять музыкальной теорией, то наш мир избавился бы от многих дезорентирующих научно-музыкальных "открытий" и "заявлений", а также "авторских" расшифровок, широко предлагаемых ныне неискушённому исполнителю, а, следовательно, и слушателю.