Структура Османского (турецкого) управления подчиненными ей территориями, в иерархии, которой одним из главных элементов был сбор налогов, тем не менее, допускала до определенной степени самоуправление, по крайней мере, на уровне отдельно взятых местных общин (племен, родов, деревень). Это означало сохранение в рамках общины статуса и позиций традиционной знати при условии ее лояльности султану и его наместникам в Палестине. В руках последней, таким образом, оставались рычаги внутриобщинного управления, в том числе и духовно-религиозной власти. В их распоряжении находился и важнейший экономический ресурс этой власти – земельный.[9]
Степень консолидации арабского населения в составе Оттоманской Порты и его отношение к турецкому владычеству лучше всего описал востоковед, российский консул в Яффе в 1839 – 1853 гг., - К.М. Базили:
«Действительно, арабы вовсе не сочувствуют завоевателям, обратившим колыбель величия ислама, древний халифат, с его священными преданиями, в провинцию своей боевой империи. Чтобы вернее оценить политическую важность этой арабской народности, о которой столько наговорили в эти годы, вспомним, что племя арабское, древнейшее и одно из многочисленнейших в мире, никогда не могло составить одного народа, одного государства. В блистательную его эпоху только пламенное слово Корана могло сковать в одну массу племена искони разрозненные по самому образованию почвы Аравийского полуострова, этого архипелага оазисов по морю песков, на котором, будто флоты, блуждают караваны пастухов и воинов. Вместе с охлаждением фанатизма ослабли и узы духовного и гражданского союза этих племен, а в наше время взаимные их ненависти едва ли не сильнее общей их нелюбви к туркам. По крайней мере, эти местные наследственные распри одного племени с другим […] очевидно служат залогом турецкого владычества над всеми этими племенами …»[10]
В обширном краеведческом исследовании И. Белькинда «Современная Палестина в физико-этнографическом и политическом отношениях», приводятся любопытные сведения о состоянии вилайета в конце XIX в., в частности, свидетельство о том, что Иерусалим, как важный в политическом отношении город, подчинялся напрямую султану. Приводит автор исследования и статистические данные о населении города Иерусалима, которое на момент составления очерка (1889 год) составляло около 50 тыс. душ. Из них две трети (28 218 душ) составляли евреи, христиан насчитывалось 8748, а мусульман 8560 душ.[11] Эта статистика объясняется преимущественно сельскохозяйственными занятиями мусульман и, соответственно, - городскими занятиями евреев.
В главе «Этнография» автор дает более полный очерк населения: «Если мы примем во внимание, что на востоке понятие о расе не так развито, как в Европе, что в Палестине население очень чутко ко всяким религиозным вопросам, то станет понятно, что население это скорее группируется по религиям, нежели по расам. Господствующей религией является религия мусульманская, религия арабов, главной массы населения страны, и турок, политических ее властителей».[12]
Будучи одним из тех, кто по призыву первых сионистов отправился на родину предков, И. Белькинд уделил много внимания описанию еврейского населения Палестины, и его выводы о мирном сосуществовании евреев, арабов и других народов в этой части турецких владений вполне согласуются с выводами ученых-антиковедов об антисемитизме как о явлении, зародившемся в недрах именно христианской цивилизации.[13]
Возможность для не мусульманина, особенно принадлежавшего к тем, кого мусульманские завоеватели называли ахль аль-китаб (людьми писания) - христиане, евреи, зороастрийцы - отправлять культ при условии уплаты подушной и поземельной податей – джизьи и хараджа – была одним из постулатов учения о священной войне - джихаде.[14] Таким образом, бытующее представление о джихаде, как о поголовном истреблении «неверных», происходит из-за недостаточных знаний по истории ислама или из-за тенденциозности средств массовой информации.[15]
По утверждению автора «Современной Палестины», половина всего еврейского населения страны проживала в Иерусалиме, где, как уже упоминалось выше, евреев было около 30 тысяч, а в земледельческих колониях, формировавшихся из европейских евреев, к концу 1880-х годов было не более 6 тысяч поселенцев.
Коренной еврейской общиной в Палестине турецкие власти считали так называемых сефардов, выселившихся в пределы турецкой империи из Испании при султане Баязиде II, религиозное представительство при османском дворе также осуществляли выходцы из этой общины. Кроме этого, Белькинд описывает арабских, йеменских и европейских евреев, считая первых «аборигенами Палестины», так как они будто бы проживали здесь еще до арабского завоевания.
Характеризуя население современной ему Палестины, автор выделяет феллахов (земледельцев), кочевые бедуинские племена, общины различных мусульманских сект и отмечает номинальное присутствие турок, которые представлены лишь временно назначаемыми чиновниками высокого ранга, а состав местной администрации – исключительно арабский, арабский же был языком межнационального общения. Тем не менее, в стране проживало в это время довольно значительное количество греков и армян, а также европейцев, среди которых преобладали англичане, французы и немцы (существовали, в том числе, три немецких земледельческих колонии).[16] Святая Земля оставалась притягательной для европейцев и этому способствовала лишь недавно закончившаяся тогда эпоха романтизма. Такой мы видим Палестину накануне потрясений Первой мировой войны, краха империй и передела политической карты мира (Рис. 1.2).
Справедливо отмечалось, что перед Первой мировой войной Оттоманская империя была полуколонией т.н. империалистических держав. Цифровые данные свидетельствуют, что решающим влиянием на Турцию пользовались Франция и Англия. Этим двум державам к 1914 г. совокупно принадлежало 85% облигаций оттоманского государственного долга, однако на деле главные рычаги управления «больным человеком Европы» находились в руках правящих кругов Германии и Австро-Венгрии, им принадлежало множество банков, предприятий и основные железные дороги страны. Экономика империи зависела практически целиком от этих западных держав.[17] Это, а также поражение Германии в войне, и предопределило послевоенный раздел оттоманской империи и включение отдельных ее частей в состав так называемых подмандатных территорий.
В самый разгар Первой мировой войны между представителями Англии, Франции и России, а затем и Италии состоялись переговоры, завершившиеся подписанием в марте 1916 г. соглашения о разделе европейскими державами арабских территорий Турции на сферы влияния (соглашение Сайкса-Пико – см. Приложение 1). Раздел «ближневосточного наследства» был продолжен на Парижской мирной конференции в 1919-1920 гг. Особый - Севрский - договор 1920 г. узаконивал распад Османской империи. Турция лишалась всех своих владений — Сирии, Ливана, Палестины, Месопотамии, Аравийского полуострова, Египта и др. Весь пакет договоров составил целостную международно-правовую систему, известную под названием Версальской. Образование Лиги Наций, по инициативе президента США Вудро Вильсона, стало важным шагом в формировании международного правового пространства. Вместе с тем под эгидой Лиги Наций был оформлен миропорядок, отвечающий интересам именно стран-победительниц.[18] Лига Наций приняла концепцию мандатов — новое явление в международной системе — в качестве средства примирения требований колониальной эпохи с моральной и политической необходимостью признания права колоний (Приложение 2). Как всякий паллиатив, система мандатов создала узлы острейших противоречий, одним из которых и является арабо-израильский конфликт.
В рамках устройства послевоенного мира государствам-победителям требовалось решить так называемый «еврейский вопрос». К концу XIX века в Европе проживало 90% всех евреев. В этот же период возникает и получает распространение современный «расовый» антисемитизм: процесс эмансипации евреев в Европе, основанный на принципе полного равноправия всех граждан в государстве, привёл к успешной интеграции евреев в экономическую, культурную и политическую жизнь европейских стран. Одним из результатов этого процесса было усиление антиеврейских настроений в переживающей всплеск национализма Европе. В этих условиях, чем больше точек соприкосновения было между евреями и неевреями, тем сильнее становились трения между ними. Некоторые идеологические направления и общественные течения, господствовавшие в Европе, усилили антагонизм между евреями и народами, среди которых они жили.
Бурный рост капитализма усилил социальные противоречия в Европе. Почти во всех европейских странах сформировались социалистические и революционные партии. В периоды кризисов и брожений антикапиталистические лозунги носили ярко выраженный антиеврейский оттенок, который неоднократно заимствовали ярые противники социалистов – правые радикалы – националисты. С конца 70-х годов XIX века в Германии и Венгрии появляются антисемитские партии, ставящие целью отмену эмансипации и требующие юридической и общественной изоляции евреев. Погромы в юго-западных областях России, Польше, Румынии, «дело Дрейфуса» во Франции - под влиянием этих процессов, в Европе возникает политический сионизм, который ставит своей задачей создание еврейского государства.[19] Теодор Герцль, как один из основателей сионизма, пошел гораздо дальше простых деклараций о необходимости создания еврейского очага в Палестине, создав еврейское национальное движение, главной целью которого было обретение государственности. При этом блестящий венский журналист Герцль вовсе не настаивал на переселении евреев именно в Палестину, всерьез обсуждались варианты основания «дома для евреев» в Уганде, на Мадагаскаре, Кипре, в Аргентине и на Синайском полуострове.[20] Однако большинство сионистов не поддерживало никакой другой «родины» кроме Палестины.