Исполнению «Песни-балладыпрогенеральскуюдочь»обычнопредшествовалдовольнообстоятельныйрассказоженщинах, выросшихподКарагандойвлагередлядетей «враговнарода»ипослеосвобожденияоставшихсятамже, вКараганде. ТипичнаядляГаличатрехуровневаяструктура22вэтойпесне-новеллевыражаетсяименночерезпостепенное, поэтапноепогружениеввоспоминания. Первый, внешнийпланеесоставляетмалопривлекательнаябытоваясцена:
Постелиласья, ивпечь — уголек,
Накрошилаогурцовимясца,
Аонявился, ногивынулилег —
Умадамуего — месяца.
Аонирадтому, сучок, онирад,
Скушалводочки — ивсоннаповал!..
Атам — вРоссии — где-тоестьЛенинград,
АвЛенинградетом — Обводныйканал.
Неприходитсяудивляться, чтооттакого, спозволениясказать, свиданиягероинютянетвспомнитьпрошлоеинапамятьейневольноприходитсчастливоеленинградскоедетство:
Атаммамажиласпапонькой,
Называлименя «лапонькой»,
Несчиталименялишнею,
Даимдалиобоимвысшую!
Ой, Караганда, ты, Караганда!
Тыуголькомдаешьна-горагода!
Даладвадцатьлет, далатридцатьлет,
Ачтосчужимживу, таксвоего-тонет!
Кара-ган-да...
Ленинградскиевоспоминаниясоставляютглубинныйвременнойслой, но, посколькуонислишкомтягостныдлягероини, памятьеепереключаетсянаболееблизкийповремени «средний»план, связанныйужесКарагандой, ивчастности — наобстоятельства, прикоторыхвеежизнипоявилсяэтотсамыйлюбовник:
Аон, сучок, изгулевыхшоферов,
Онбарыга, икалымщик, ижмот,
Оннаторговскойдаетбудьздоров, —
Гдезарупь, агдекакуюприжмет!
Подвозилонменяразв «Гастроном»,
Дажеслованесказал, какполез,
Ябывкрик, данастеклеветровом
Онкартиночкуприклеил, подлец!
Анакартиночке — площадьссадиком,
АпереднейкаменьсМеднымВсадником,
Атридцатьлетназадясмамойвтомсаду...
Ой, нехочупрото, атоявытьпойду!
Этадушераздирающаявсвоейобыденностиисториядаженетребовалабыкомментариев, непрокомментируйеесамагероиня: «Аведьвсе-ткионжалеетменя, // Все-ткиходит, все-ткидышит, сучок!» — идальше:
Ачтомадамегокрутитмордою,
Такмнеплеватьнато, янегордая...
Ой, Караганда, ты, Караганда!
Еслитутгорда, такинакойгодна!
Иникакихбольшененужновыразительныхсредствиприемов, чтобыпередатьпредельнуюбезысходностьжизни, вкоторуюспособенпривнестихотькакой-тосмыслдажетакойнизкопробныйадюльтер. Иневозможноточнееизобразитьмерудушевнойопустошенности, заставляющейженщинугрубыйсексвкабинегрузовика, сильносмахивающийнаизнасилование, поставитьводинрядсродительскойнежностьювдалекомдетстве, ибодругогоопыталюбви — кромеэтихдвух — унее, судяповсему, простонебыло. Адальшемыслигероинипереключаютсянасиюминутныепроблемы, нотоскливыедумыопрошлом, какихнигони, прорываютсядажевсамыенемудрящиепланынаближайшиедни, составляяуженеболееилименееотдаленныевременныяепласты, аэмоциональноесодержаниепроисходящегонепосредственноздесьисейчас:
Что-тосоннейдет, был, давышелвесь,
Азавтраделатьдел — прорвуадскую!
Завтрасбазынамсельдьдолжнызавезть,
Говорили, чтоленинградскую.
Ясебевозьмуикой-комураздам,
Надожкпраздникуподзаправиться!
Апятоксельдейяпошлюмадам,
Пустьпокушает, позабавится!
Пустьпокушаетона, дуражалкая,
Пустьнедумаетона, чтояжадная,
Это, знать, случкаглазамколется,
Головананизчтой-токлонится...
Ой, Караганда, ты, Караганда!
Тыуголькомдаешьна-горагода!
Анакартиночке — площадьссадиком,
Апереднейкамень...
Кара-ган-да...
Такимобразом, нетруднозаметить, чтозамелкимпроисшествиемвпеснях-новеллахГалича, какправило, кроетсясодержаниемасштабное, чтобынесказать — глобальное. Внеменьшейстепениэтоотноситсякновеллам, восновекоторыхлежитто, чтовышебылоназванособственнособытием. Темболее, чтоивних, какправило, втойилиинойформеприсутствуетконтрастбольшогоимелкого.
Например, впесне-новелле «Фарс-гиньоль»героя, впавшеговотчаяниеотнищеты, подталкиваетксамоубийствуотказвматериальнойпомощи, причемлюбопытно, скакойименноформулировкойемуотказывают:
Попросилпапаняслезнои
Ждетрешенья, нетпокоя...
Совещаньешлосерьезное,
Ирешениетакое:
Подмогнулабтебекасса, но
Кажныйрупь — догнатьАмерику!
Посемутебеотказано,
Носочувствуем, поелику
Надожитогокупить, исегокупить,
Анакопеечки-тововсеводупить,
Асыркукчайкуилиливерной –
Тутдвугривенный, тамдвугривенный,
Агдежихвзять?!
Этоневероятнохарактерно — проАмерику. Собственно, этоужебыло — в «Признаниивлюбви», гдегероинютожеклеймилиссылкаминаПентагон. Итамавторжесткоподвелитогвденежномвыражении: «Ивотвам — всяистория, / Иейцена — пятак!» История «Фарса-гиньоля»тожеимеетчеткообозначеннуюцену, причемпримернотогожепорядка:
Умерсмертьюнезаметною,
Огорченияневызвал,
Лишьзаписочкупредсмертную
Положилнателевизор —
Что, мол, хотелонитогокупить, исегокупить,
Анакопеечки-тововсеводупить,
Асыркукчайкуилиливерной —
Тутдвугривенный, тамдвугривенный,
Агдежихвзять?!
Счетпредельноточныйиконкретный: человек, выходит, повесилсяименнопотому, чтоемунехваталодвугривенных, — тутуж, какговорится, ниприбавить, ниубавить. Вообще, средисобственнособытийныхпесен-новеллГаличапреобладаютте, вкоторыхосновусюжетасоставляетсмертьгерояилиодногоизперсонажей. Причемвтакихпеснях-новеллах, как, например, «Заклинание»или «Больничнаяцыганочка», смертьоказываетсясобытиемпримиряющим. Вопростолько, когоскем. Впесне «Заклинание»смыслназваниянепосредственнореализуетсяврефрене: «Помилуймя, Господи, помилуймя!» — и, надопризнать, угерояестьпричинывзыватькГосподнеймилости. Делодаженевтом, чтоон — бывшийгулаговскийпалач (хотяивэтом, конечно, тоже). Кудасерьезнеето, чтомирвглазахпалача-пенсионерапредстаетуродливымдонельзя:
Получилперсональнуюпенсию,
Заглянулначасокв «Поплавок»,
Тамракушкамипахнетиплесенью
Ивразводахмочипотолок.
Ишашлыкотрыгаетсясвечкою,
Исулгунивоняеттреской...
Даженесовсемпонятно, счегобыэтоперсональномупенсионерунеотдохнутьвместечкепоуютнее, какэтосделал, например, бывшийзаключенныйизпесни «Облака». Однакоделонетольковуродливостиинеряшестве. Здесьутрачиваетсясущностьвещейидажеверхинизменяютсяместами, причемвсеэтовкаких-тонарочитодурнопахнущихпроявлениях. Напрашиваетсяпредположение, чтокореньзлавовсенев «Поплавке», хотяон, вероятно, ивпрямьнеэталонсервиса, авсамомэкс-палаче, веговзгляденаокружающиймир, подобномуродующейвсеивсякамере-обскуре. ВотличиеотзатрапезногокабачкаЧерноеморе, какиморевообще, красивопоопределению, однакожеионовызываетугерояотвращениеираздражение:
Ипопляжу, гдебподвечерподвое,
Брелодинон, задумчивихмур.
ЭтоЧерное, вздорное, подлое,
Позволяетсебечересчур!
Волныкатятся, чертовыбестии,
Нежелаютрежимпонимать!
Еслибнебылоннынченапенсии,
Показалбыимкузькинумать!
Ой, тыморе, море, море, мореЧерное,
Неподследственное, жаль, незаключенное!
НаИнтубтебясвелзаделоя,
Тыбизчерногосталобелое!
Адальшегероюснитсявоплощениеэтойдикойфантазии, представляющеесобойклассическуюантиутопию. Напрашиваетсяпредположение, чтовсеуродстваинесообразности, которыегеройвидитвокругсебя, сутьнечтоиное, какэкстраполяциянавнешниймирвоцарившегосявегособственнойдушеада. Тутуж, действительно, остаетсятолькокВсевышнемувзывать, даиразрешитьсятакойконфликтсмиром, по-видимому, иначекаквсмертинеможет:
Помилуймя, Господи, помилуймя!
Илежалонсблаженнойулыбкою,
Дажескулыулыбкасвела...
Но, должнобыть, последнейуликою
Таулыбкадлясмертибыла.
Иневсталонниутром, никвечеру,
Коридорныйсходилзаврачом,
КоридорнаяБожиюсвечечку
Надсчастливымзажглапалачом...
Примирениевсмертипроисходитивпесне-новелле «Больничнаяцыганочка», хотяздесьчеловеческиетипысовсемдругие. Исходнаяситуацияпредельнопроста: некийбольшой, судяповсему, начальникспьянуухватилсязарульперсональной «Чайки», вследствиечегопопалвавариюивместесшоферомочутилсявбольнице. Тоесть, конечноже, далеконевместе, чемиобусловленонастроениешофера, отлицакотороговедетсяповествование:
Вотлежуянакойке, какчайничек,
Злаясмертьнадомноюкружит,
Аначальничекмой, аначальничек, —
Онвотдельнойпалатележит!
Емунянечкашторкуповесила,
Создаютперсональныйуют!
Водяткгадуеврея-профессора,
Передачииздомадают.
Атамикра, атамвино,
Исыр, ипечки-лавочки!
Амне — больничноеговно,
Хотьэтоидолампочки!
Хотьвсеравномневседавно
Долампочки!
Вэтойпесне — массавзаимодополняющейинформации, мотивирующейреакциюгероянапроисходящее. Преждевсегошофериначальникздесьпредставляютсобойчастныйслучайклассическойпары — слугиихозяина. Инеслучайноявственноощущаетсяразницавтом, какврачиборютсязаегошоферскуюжизньикак — захозяйскую. Что, естественно, раздражает. Впрочем, еслиотдельнаяпалатаиперсональныевизитыпрофессора — привилегияноменклатуры, тоуж, казалосьбы, дажешоферувовсенеобязательносидетьнабольничном... натомсамом. Ипередачииздома, пустьбыибезикры, вполнемоглибыбыть, иеслинешторкуповесить, тохотьсалфеткупостелить — несамаябольшаяпроблема. Однакоужевследующемкуплетеобнажаетсяещеодинплансоциальныхразличий: «Уменяжникола, никалачика — / Ясначальствомхарчинеделю!» Отэтогоодиночестваиличнойжитейскойнеустроенностилегкоилогичноперебрасываетсямостиккбунтууженепростонакаком-тотамкоммунально-кухонномуровне, аспретензиейинаиронию, идаженанекотороесословноесамосознание: