Наука есть современная форма естествозания, в которой, посредством сочленения в относительном тождестве чувственно-данного и рационального, формируется отношение объективности как способ конструирования систем с причинной зависимостью.
С точки зрения объективной реальности субъект в науке неопределен и неопределен в силу того, что он принадлежит не объективной реальности (объективная реальность науки есть принадлежность, вернее представление момента исторического становления человека), а аксиологической. В научном акте субъект полагает первенство технического отношения над всяким другим и, в силу этой своей аксиологичности, обеспечивает полноценность научного акта как акта культурного. Спецификой области технического является предсказуемость результата любого действия, т.е. равнозначность всех причин и всех следствий, соразмерность действия и результата. Субъект в науке должен обладать операциональностью, реализуемой в модусе "так, как если бы". Так, как если бы любой объект был бы однороден с любым другим - не есть научная гипотеза, а аксиологическое условие возможности науки. Ученый, тем самым, оказывается выключенным из причинно-следственных связей объективной реальности, он есть, скорее, гарант и пользователь системы однородных отношений. В силу этого субъект в науке должен быть определен дважды - формально - это внешний своему предмету наблюдатель, парадоксальным образом укладывающий объективную реальность в рамки своей субъективности (в черепную коробку!); содержательно - это научное сообщество со специфической формой жизнедеятельности, в рамках которой аксиоматика целесообразного действия вводится на двух уровнях - эмпирическом(логика вывода), и теоретическом(логика определения). Если для Античности, субъект и его реальность тождественны и являются полем самопричинения фюсис, а для средневековья Божественный субъект всегда неизмеримо преобладает и над реальностью и над человеческим сознанием, то для науки субъект всегда определен конструктивно через акты полагания различных форм однородности в различных дисциплинарных аксиоматиках.
Специфика формирования объекта в рамках науки приводит к возникновению в рамках научной рациональности такого феномена, как прогноз (совершенно не характерного для других, не научных форм культуры). Научное прогнозирование опирается, прежде всего, на допущение (характерное для науки в целом) о равномерности изменений в объекте с течением времени. Можно различать прогнозы по предметной направленности – прогнозирование протекания природных процессов (геологические процессы, атмосферные явления, эволюция космических объектов, трансформация биогеоценозов и т.д.) и социальное прогнозирование (экология среды обитания, развитие науки и техники, миграция населения, трансформация и взаимовлияние социальных групп, общественное мнение и т.д.). Различаются краткосрочные и долговременные прогнозы (это всегда зависит от степени изменчивости объекта, которая накладывает ограничения на достоверность прогноза). Основным методом прогнозирующего исследования является экстраполяция. Для ненаучных типов рациональности стремление к предсказанию будущего реализовывалось другими способами. Так, одной из первых форм предсказания был хилеазм, в котором будущее состояние объекта (системы социальных отношений) находилось в отношении принципиальной независимости от его настоящего и прошлого. Но такой “неординарный” подход к предсказанию – вовсе не повод для высокомерия со стороны современного ученого. Хилеазм так же хорошо в рамках своей культуры выполнял функцию предсказания. Истина предсказания вовсе не есть знание будущего. Человек, обладая самыми обширными знаниями все-таки еще сам создает себя таким, каким он будет, а не располагает уже этим знанием. Прогноз (как научный, так и не научный) сразу же становится фактором происходящего в действительности. Истинная ценность (истина) любого прогноза в приобретении избыточности и преобладания над настоящим, посредством его определения.
Существует масса подходов к периодизации науки. Каждый из них реализует определенную цель. С философской точки зрения оправдано в качестве критерия периодизации выбрать проблему самообоснования науки.
Вопрос начала науки в науковедении трактуется неоднозначно. Многие исследователи относят момент возникновения науки к Античности, указывая на зачатки астрономии, географии, механики и медицины в этот период. Иногда в качестве такого момента избирается Древний Китай или Египет. Такие подходы опираются на принятие, в качестве научного, всякого познавательного акта, дающего продуктивное знание. В этом случае под одним термином оказываются объединены различные типы знания, с различной и взаимоисключающей внутренней логикой формирования объекта: мистическое постижение и эксперимент, эстесис и гипотетико-дедуктивный метод. Поэтому здесь, чтобы иметь возможность рассматривать науку как целостное культурное явление, начало науки отнесено к Новому времени. ХYI - IXX века – период классической науки, когда происходит открытие и разработка следствий строгого детерминизма (научного, лапласовского) в рамках стационарных процессов, отработка экспериментального метода на макромоделях. Движение науки на этом этапе связано, прежде всего, с обоснованием предмета посредством ввода дисциплинарных аксиоматик и обоснованием научного метода посредством элиминации (выведения – работают оба смысла) субъекта науки из картины мира (объективной реальности).
Начало ХХ века - неклассическая наука. Этот период знаменуется открытием возможности конструирования более чем одной стационарной системы в рамках одной дисциплины; движение науки на этом этапе должно быть осмыслено как постановка проблемы дополнительности теорий (сначала в физике, затем в рамках других дисциплин), возникающей вследствие попытки установить соразмерность и взаимоприемлемость (сочетаемость структурного, функционального или другого порядка) стационарных моделей; здесь впервые ставится всерьез вопрос о естественности взгляда на науку как на движение от относительной истины к абсолютной. Оказывается, что всякая следующая научная теория задает новую позицию, которая не во всяком случае и не для всяких целей приемлема. Проблема дополнительности теорий встала в двух взаимосвязанных аспектах. Во-первых, как проблема дополнительности динамической и вероятностной модели объекта. Во-вторых, как проблема дополнительности теоретических определений объекта.
Первое. С точки зрения классической механики, где начальные условия системы всегда однозначно определены, эффекты, возникающие в нелинейных средах (например, вихри и другие устойчивые структуры, в турбулентных потоках жидкостей) выглядят как парадокс. Возникает необходимость создать новую теоретическую модель объекта, причем модель самостоятельную и дополняющую прежнюю теорию, а не вытекающую из нее и не исключающую ее: целый ряд макроэффектов так и не удается описать как следствие динамических процессов на микроуровне (например, по причине большого, принципиально не учитываемого числа взаимосвязей). Этот выход был найден в трудах Клаузиуса и Больцмана, которые предложили вместо динамических (причинно-следственных) характеристик описывать объект в терминах состояния (посредством законов сохранения), сплошной среды, как целостную систему с соответствующими макропараметрами температуры, давления, энтропии и т.д. Это значит, что, не обращаясь к бесконечному следованию причин и следствий, можно выполнить их в предположении, дополнив их до целого, и, тем самым, иметь “полный”, завершенный объект (для которого есть возможность выписать те или иные параметры в конечной форме) – стационарную систему, замкнувший, по предположению, все причины и следствия в себе, т.е. объект с характеристикой быть единственным, но без такой характеристики, как, например, время: такой объект не может ни двигаться ни изменяться, поскольку «заполняет» «все» пространство и «все»(!) время. Он может иметь только состояние как суперпозицию причин, т.е. температуру, давление, энтропию и т.д., как вероятностное распределение следствий от большой совокупности причин. Такой способ представления объекта в науке постепенно оформился в синергетику, предметом которой является спонтанно самоорганизующаяся структура с собственной системой энергетических уровней; любое внешнее воздействие в такой системе «выталкивается» и система стремится к самовосстановлению, изолирует себя. Динамическое описание объекта (в терминах причин и соразмерных им следствий) в истории науки, вообще говоря, всегда было дополнительно к описанию в терминах вероятностного подхода (синергетического характера). Современные антиномии (выступающие в ХХ веке в форме «дополнительности») динамического и геометрического аспектов, континуального и точечного представлений вовсе не являются привилегией микро-тел и релятивистских движений (движений в искривленном пространстве-времени современной физики). В действительности дело обстоит иначе. Антиномичность кинематики и динамики была уделом всех классических механических понятий, всякой картины движения. Однако, внутри замкнутой теоретической системы антиномичности было невозможно обнаружить, она скрывалась в “порах” системы, была невидимой, определяя, однако, всю структуру формальных построений и выступая “тайным” импульсом всего развития физики от Галилея до Ньютона, от Ньютона до Максвелла, от Максвелла до Эйнштейна и Планка. Революция в физике ХХ века не открыла какую-то новую сущность, она, наоборот, впервые выявила для науки логическую противоречивость самих научных понятий времени и движения, которую уже И.Ньютон пытался выразить во взаимодополняющих системах динамики и кинематики.