Формулируясвой взгляд на русскую философию в общем виде, приходится констатировать, что философиив европейском смысле этого слова в России никогда не было и быть не могло.Малосущественные исключения, вроде А.И.Веденского с его неокантианстовм илиГ.Г. Шпета с его вторичной феноменологией, только подтверждают правило. ЕщёПушкин заметил, что метафизика по-русски пока не изъяснялась – и правильноделала, добавлю я от себя. О том, что русское любомудрие в принципе отличаетсяот романо-германского антропоцентризма (во всех его вариантах), в 40-х – 50-хгодах Х1Х века последовательно размышлял И. В. Кирееевский. Именно ИвануКиреевскому принадлежит заслуга первой системной, как сказали бы сейчас,саморефлексии русской мысли. Зрелый Киреевский вовсе не был романтиком, в стиле«Германии туманной» (22) – это был христианский мыслитель, который на интеллектуальномуровне своей эпохи показал, что целостный русский дух не Бога и космос размещаетв себе, а себя и космос - в Боге (точнее, в промысле Его). В сущности, вконцепции Киреевского мы имеем дело с переводом на язык ХIХ столетияфундаментального учения св. Григория Паламы (ХIY век) о божественном свете,поддерживающем склонную к распаду материальную вселенную. Как бы то ни было, вначале русского национального философствования всегда присутствует сокрушающаялюбые искусственные перегородки онтологическая мощь личного Абсолюта, а этозначит, что она (русская философия) - не совсем философия. Философскаяинтерпретация веры– вот что она такое!
Усамого Киреевского эта стратегическая для русского ума линия связанности(«стяженности») сущего в Божьем луче философски трактуется как нераздельностьдуховных, экзистенциальных и познавательных энергий существования. Можносказать даже, что русская профессиональная философия в лице Киреевского также (подобноевропейскому рационализму) настаивает на единстве бытия и мышления, но именнопод знаком открытости, а не тождества их друг для друга. Бытие и сознаниесотворены любящим (а не лукавым, как у Декарта) Богом, они опираются на общийдля них и одинаково превосходящий их Логос; в этом их родство, реализуемое иэнергийно, и теоретически, и нравственно, и эстетически. Здесь - кореньонтологизма русской религиозной философии: бытие и сознание суть две стороныодного мира, созданного и охраняемого (гарантируемого) любовным попечением трансцендентногоОтца.
Представимслово самому Киреевскому. Вот заключение его знаменитой статьи «О характерепросвещения России и его отношении к просвещению Европы» (1852): «Христианствопришло на Запад через учение Римской Церкви; в России оно основано насветильниках Церкви Православной. Богословие на Западе имеет характеррассудочной отвлеченности — в Православии оно сохранило внутреннюю цельностьдуха; там раздвоение сил разума — здесь стремление к их живой совокупности; тамдвижение ума к истине посредством логического сцепления понятий — здесьстремление к ней посредством внутреннего возвышения самосознания к сердечнойцелостности; там искание наружного, мертвого единства — здесь стремление квнутреннему, живому; там Церковь смешалась с государством, соединив духовнуювласть со светскою и сливая церковное и мирское значение в одно устройствосмешанного характера — в России Церковь оставалась несмешанной с мирскимицелями и устройством (т. е. не превращалась в государство и не вступала с ним в«конкордат», как в папизме, а находилась с ним в состоянии симфонии. — А. К.);там схоластические и юридические университеты — в древней России молитвенныемонастыри, сосредоточившие в себе высшее знание; там рассудочное и школьноеизучение высших истин — здесь стремление к их живому и цельному познаванию; тамгосударственность происходит от насилий завоевания — здесь из естественногоразвития народного быта; там враждебная разграниченность сословий — в древнейРоссии их единодушная совокупность; там искусственная связь рыцарских замков —здесь согласие всей земли; там собственность как основание гражданскихотношений — здесь собственность как выражение отношений личных; там право каксправедливость внешняя — здесь внутренняя; там революция — здесь естественноевозрастание быта; там щеголеватость роскоши и искусственность жизни — здесьпростота; там внутренняя тревожность духа при рассудочной уверенности в своемнравственном совершенстве — у русского глубокая тишина и спокойствиевнутреннего самосознания при постоянной недоверчивости к себе и принеограниченной требовательности нравственного усовершенствования; одним словом,там — разделение духа, в России — стремление к цельности бытия внутреннего ивнешнего»(23).
Какговорится, ни убавить, ни прибавить — все верно у Киреевского. Читатель,разумеется, обязан помнить, что речь у Киреевского все время идет о принципе,или, лучше сказать, о пределе западного и русского духа, а не о егомногочисленных нарушениях там и здесь; но исключения, как известно, толькоподтверждают правило. Иваном Киреевским схвачены некоторые чрезвычайно важныестороны замысла Божьего о России — так что даже если бы она вовсе отказалась отнего, эти грани ее жизни и души никуда бы не делись, но только извратились бысамым ужасным образом. Пока же подчеркнем еще раз, что мышление ИванаКиреевского есть ответ Западу русского ума — ума, просветленного православноймолитвой. В учении Киреевского собрались те качества, которыми овладела русскаямысль после петровской реформы (точность методологии, системный характердискурса), и вместе с тем это был именно верующий ум, слитый в одно целое с надеждойи любовью. При всей глубине рассуждения, у Киреевского нет ни капли тойавтономно--смысловой схемы, которая порождает «из себя» законы вселенной.Вопреки спорности, а, с современной точки зрения, и наивности некоторыхположений Киреевского, высшим его достижением следует признать туинтеллектуальную позицию, которую он противополагает западной — позициювоцерковленного разума. У Киреевского мы встречаемся с типом мышления святыхОтцов, обращенным к культурной реальности Х1Х века. Если современник КиреевскогоП.Я. Чаадаев попытался привить русской мысли картезианский метод всеобщегосомнения (и у него, естественно, ничего не получилось), то Киреевский подошел кпроблеме оснований знания (онтологических и гносеологических критериев истины)с верой и любовью, и она открылась ему. «Если я говорю языками человеческими иангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Кор.13, 1). Истина не исчерпывается «трансцендентальным единством апперцепции» илинепротиворечивостью вывода. Истина вообще не есть суждение: она есть качество положенногоБогом бытия, соотнесенное с подобным же качеством постигающей его человеческоймысли. Истину нельзя знать, в ней можно только быть.
Подводяитог сделанному этим классиком русской религиозной философии, скажу, что втрудах Киреевского прочерчены совершенно ясные линии соотношения между богословием,философией и наукой на Руси. Новизна Киреевского заключается не в том, что онсказал о характере русского национального ума и его отношении к жизни нечтонеслыханное (хотя и изрядно подзабытое в петербургскую эпоху), а в том, что онвзглянул на него с позиции христианского Логоса, полностью подтвердив то, о чемсо времен митрополита Илариона твердило русское богословие: если нет мира безБога, то нет и мысли без Бога. Пройдя «гносеологический искус», проделав«рефлексивную процедуру» по всем правилам германских профессоров, Киреевскийотверг как восточный (языческий) пантеизм с его растворением человека вАбсолюте, так и западный (тоже языческий) имманентизм с его редукцией Абсолютак априорным структурам чистого разума. Благодаря такому подходу, ИванКиреевский оказался фактическим основоположником русской светской христианскойфилософии, точнее говоря, её первой и главной онтологической модели. Еслибогословие исходит в своём учении о Боге, человеке и мире из откровения самогоБога, а наука развивает теорию вселенной с точки зрения природы, то философияосмысляет сущее (в том числе и Бога и природу) с позиции самого человека – новерующего человека, как это и показал Киреевский. Верующее сознание не замкнутона самое себя, оно опытно воспринимает и логически осознает нечто более мощное,чем конечный и грешный тварный рассудок – такова фундаментальнаядуховно-онтологическая предпосылка гносеологии, этики и эстетики в русской философии.Истина (она же благо и красота) в конечном счете есть не «что», а Кто.
Несколькокоротких статей Киреевского «томов премногих тяжелей». Иван Васильевич, этотсын русского масона и выученик Гегеля, открыл собой целый ряд выдающихся нашихнациональных мыслителей, которые решительно отмежевались от«самообосновывающихся» интеллектуальных конструкций. Предметом ихфилософствования стало сущее, покоящееся в любящей руке Сверхсущего. Если привестилитературную параллель такой интеллектуальной позиции, то это общиймировоззренческий горизонт великих русских писателей первой половины ХIХ века,и прежде всего Пушкина, Лермонтова и Гоголя. В ХХ столетии философскоеумозрение в Божьем луче последовательно осуществлял Иван Александрович Ильин.Это был подлинно царский путь творчества и познания — не куда-то в сторону, а ксебе домой, на свою духовную родину. Но путь этот трудный…
Русскаяфилософия никогда не занималась чем-либо другим помимо души, личности ивнутреннего «подвига»
А.Ф.Лосев.
Итак,в творчестве И. В. Киреевского впервые в России была отрефлексирована исходнаяпозиция верующего разума – отказ от логического трансцендентализма, который вхристианском понимании есть гордыня («похоть») ума, желающего подчинить себе Божиймир. В этом плане можно сказать, что русская философия началась с жертвы – синтеллектуальной жертвы Создателю, ибо «мудрость мира сего есть безумие передБогом»(1.Кор. 3.,19). Вместе с тем указанная жертва в религиозном, внравственном и в теоретическом отношении явилась торжеством русского ума,потому что предоставила в распоряжение нашей национальной мысли такойинструмент, о котором никогда не знала или прочно забыла западная традиция. Яимею в виду прежде всего духовную соизмеримость божественного и человеческогоначал, достигаемую не за счет атеистического упразднения одного из этихучастников мировой драмы, а путем согласия (симфонии) их в пространстве веры.