Эта резолюция ни формой своей, ни содержанием не соответствовало исторически сложившимся правилам утверждения королевской властью актов парламента[126]. Король избрал её потому, что сама Петиция о праве, не подходила ни под одну из разновидностей актов, характерных для практики английского парламента того времени. Содержание журналов Палаты Лордов и Палаты Общин показывает, что различные петиции рассматривались почти на каждом из заседаний этих палат, но это были петиции частного характера — прошения, исходившие от какого-либо частного лица. Палаты высказывались в их поддержку и представляли королю или в Тайный совет. Но рассматриваемая Петиция о праве была произведением самого парламента, то есть имела публичный характер.
Парламентарии не удовлетворились ответом короля на их Петицию и попросили Его Величество поставить другую резолюцию, выражаемую формулой «soitDroitfaitcomeestdesire»[127]. 7 июня 1628 г. Карл I прибыл на конференцию обеих палат парламента и отдал приказ парламентскому клерку заменить прежнюю резолюцию новой, после чего заявил парламентариям: «Это, я уверен, является полным, однако не более того, что Я гарантировал вам в Моем Первом Ответе; так как значение того заключалось в том, чтобы подтвердить все ваши Вольности; зная из ваших собственных торжественных заявлений, что вы не подразумеваете и не затрагиваете Моей Прерогативы, Я заверяю вас, что Мой Принцип состоит в том, что Народные Свободы усиливают Королевскую Прерогативу, и что Королевская Прерогатива должна защищать Народные Свободы»[128].
Утверждение королем Петиции о праве посредством резолюции «soitdroitfaitcommeestdesire» означало, что этот документ получил статус частного парламентского акта[129] (публичные парламентские акты утверждались резолюцией «LeRoileveult»[130]). Иначе и не могло быть — Петиция не содержала новых правовых норм, а лишь подтверждала старые уже действующие[131]. Отсюда следует, что указанная Петиция не стала в 1628 г. законом. В пользу этого свидетельствует и само время утверждения этого документа королем — середина парламентской сессии. Законодательные акты, по правилу, которому неукоснительно следовали тогда в Англии, утверждались Его Величеством в конце сессии парламента[132].
Статус закона рассматриваемая Петиция о праве получила лишь тринадцать лет спустя — 7 августа 1641 г. В принятом в этот день «Акте, объявляющем незаконными и недействительными недавние судебные постановления относительно корабельных денег и бесполезными все записи и протоколы, относящиеся к ним» говорилось: «…Далее объявляется и узаконяется на основании указанной ранее власти, что Петиция о праве должна с настоящего времени соответственно выполняться и твердо неуклонно соблюдаться и поддерживаться»[133]. (Курсив наш. — В.Т.).
В исторической литературе существуют различные оценки Петиции о праве 1628 г. Ряд исследователей придает ей такое значение, которое имеет Великая Хартия Вольностей[134]. Так, Д. Юм писал в свое время: «Можно без преувеличения утверждать, что согласие короля на петицию о праве произвело в системе правления перемены, почти равносильные революции, и что ограничение в столь многих пунктах монаршей прерогативы создавало дополнительные гарантии для прав и свобод подданных»[135].
По мнению других историков, Петиция о праве 1628 г. сыграла весьма скромную роль в политическом развитии Англии XVII в.[136] Последняя точка зрения является в настоящее время господствующей в трудах по истории Англии первых десятилетий XVII в. «Петиция о Праве составляет одну из вех в конституционном развитии Англии. Однако непосредственно она имела малое значение»[137], — отмечает Б. Ковард.
На наш взгляд, оценка принятия Петиции о праве 1628 г. как события, имевшего революционное значение, весьма сомнительна, она не соответствует реальному положению дел. Однако вряд ли правильным будет и слишком преуменьшать политическую и правовую роль данного документа в английской истории XVII в. Не получив в 1628 г. статуса закона, Петиция о праве тем не менее сыграла определенную роль в правовом развитии Англии. Она стала знаменем борьбы против произвола государственной власти — фактором, формирующим правосознание английского общества.
Но в условиях 1628 г. значительно большее значение для политической эволюции английского общества имела не сама по себе Петиция о праве, а те дискуссии в парламенте Англии, которые предшествовали ей принятию. В ходе этих дискуссий отчетливо обнаружились такие слабости юридической конструкции английского государственного строя, которые могли в дальнейшем вести лишь к обострению политических конфликтов между королевской властью и парламентариями. Стало очевидным, что важнейший из несущих элементов указанной конструкции — ординарная прерогатива королевской власти, основанная на общем праве и статутах Англии, стала превращаться из средства поддержания равновесия между королем и парламентом, сохранения компромисса между общественными группировками, стоявшими за этими государственными институтами, в инструмент усиления королевской власти за счет полномочий парламента.
Политические конфликты, возникавшие в английском обществе между королем и его подданными после принятия Петиции о праве, лишь подтверждали указанную тенденцию. Среди этих конфликтов особо следует отметить спор между королем и парламентариями по поводу потонного и пофунтового сбора, разгоревшийся в середине 1628 г., а также судебный процесс над Дж. Гемпденом в 1637 г.
Назначение потонного и пофунтового сбора находилось так же, как и назначение налогов, в компетенции английского парламента. Однако, по сложившейся практике, парламентарии еще в XVI в. неизменно давали каждому из монархов свое согласие на этот сбор в первые годы его правления и на весь срок его пребывания на престоле[138]. Не промедлили парламентарии со своим согласием на потонный и пофунтовый сбор и после вступления на королевский трон Якова I. Однако, Карлу I право на такой сбор не было предоставлено ни в первый, ни во второй, ни в третий год правления. Невзирая на отсутствие согласия парламента, Карл I продолжал взимать данный сбор. После неоднократных протестов со стороны парламентариев Его Величество решился разъяснить им со всей откровенностью свою позицию. Я придаю потонному и пофунтовому сбору, заявил король парламентариям, значение дара моего народа. И мое намерение состоит в том, чтобы рассматривать его «не как право, но как debeneesse (благодеяние), показывая вам необходимость, а не право, посредством чего я взимаю его до тех пор, пока вы его мне не предоставите, уверяя себя в соответствии с вашими общими заявлениями в том, что вам нужно время, но не желания, чтобы дать его мне»[139].
Парламентарии так и не предоставили Карлу I права на взимание потонного и пофунтового сбора. 10/20 марта 1628/1629 г. Его Величество распустил парламент[140] и вплоть до 1640 г. правил, не созывая парламентов. Однако продолжал взимать указанный сбор. На чем основывалась эта мера короля?
В вышеприведенном заявлении Карла I парламентариям явственно виден один мотив взимания им потонного и пофунтового сбора без согласия на то парламента — государственная необходимость. Но вместе с тем в словах, в которых он выражал уверенность в том, что парламентарии все же предоставят ему право на этот сбор, подразумевалось и другое — парламентарии не имеют правомочия отказать ему в предоставлении данного права, потому что всем его предшественникам на королевском престоле оно предоставлялось.
С другой стороны, и в сознании населения Англии за столетия, в течение которых этот сбор неизменно платился в королевскую казну, его плата стала традицией. Поэтому король мог взимать его и не имея на это согласия парламента.
Таким образом, не только фактор государственной необходимости, но и прецедент становился опорой королевской власти в её попытках придать своей ординарной прерогативе более самостоятельный характер, сделать осуществление её независимым от парламента.
Парламентские дискуссии, проходившие в апреле-мае 1628 г., показали, что именно в прецедентах нашлась юридическая опора практике арестов английских подданных по специальному распоряжению королевской власти и без указания причин.
Подчинив суды общего права своим интересам, король мог формировать какие угодно прецеденты и тем самым все больше выводить действие своей ординарной прерогативы из-под контроля парламента. Между тем добиться подчинения себе этих судов королю было нетрудно, поскольку назначение судей в них производилось исключительно по его усмотрению.
Многочисленные судебные процессы, прошедшие в Англии в 30-е гг. XVII в. над теми, кто отказывался платить в королевскую казну «корабельные деньги», продемонстрировали, что суды общего права при рассмотрении конфликтов королевской власти с подданными становились, как правило, на сторону первой. Особенно громким среди них стал процесс 1637 г. над Дж. Гемпденом.
Взимание «корабельных денег», или налога на постройку и снабжение кораблей, король мог осуществлять только с согласия парламента. Однако в 1634 г. по городам Англии, местечкам и графствам были разосланы скрепленные большой королевской печатью приказы об уплате этого налога. Не имея согласия парламента на этот сбор, король заручился поддержкой судей. Предложив им вопрос «вправе ли он устанавливать этот налог, если это необходимо для обороны государства, и не является ли он единственным судьей подобной необходимости?», Карл I получил устраивающий его ответ, что «в случае необходимости он вправе вводить этот налог, и именно он является единственным судьей подобной необходимости»[141]. В связи с этим против лиц, отказавшихся уплачивать в казну «корабельные деньги» было начато судебное преследование.