Смекни!
smekni.com

Субъект и объект практического мышления, Карпов А.В. (стр. 44 из 76)

Но и структурные образования, как это ни парадоксально, вовсе не чужды событийности. Важнейшей стороной анализируемой А.В. Вареновым в его статье [9] речевой коммуникации событий и коммуникации отношений является склонность человека переосмысливать структурные, отношенческие осмысливаемые ситуации в событийной форме. Например «Я делаю вывод из этой логической посылки». Да и само содержание теоретического мышления, как показывают исследования, вовсе не обязательно есть оперирование чистыми вюрцбуржскими логическими интенциями, безбразными и бессловесными, казалось бы адекватными структурному характеру его содержательных компонентов. По результатам самонаблюдения А. Эйнштейна, понятия, входящие в содержание теоретического мышления, предстают перед ним в образной, эмоционально окрашенной форме движущихся, взаимодействующих динамичных элементов [27, с. 172], то есть в ярко выраженной событийной форме.

Другим важнейшим свойством теоретического мышления, отличающим его от практического, принято считать эмансипированность теоретических обобщений от субъектности. Но и здесь вызывает сомнение полное отсутствие этой эмансипированности в практическом мышлении. Только что мы говорили о том, что осмысливаемая ситуация может быть переведена практиком в компактный вербальный план не только для пересказа другому, но и для того, чтобы затем вспомнить, пересказать ее себе самому, но уже изменившемуся, ставшему другим субъектом, для которого максимально предицированный пересказ этой ситуации с позиции того субъекта, каковым он был, будет уже непонятен. Очевидно, это верно не только для вербальных, но и для действенных, образных и других обобщений. Так вот, получается, что практик, чтобы пользоваться собственным опытом, должен строить его составляющие в должной мере освобожденными от субъектности и ситуативности.

Важной особенностью подобных образований в мышлении практика, осмысливающего не независящую от него ситуацию, а ту ситуацию, в которую он непосредственно включен, является их диалогичность [7, 16]. То есть в состав события включается не только то, что данный субъект сделал, но и то, как другой субъект на это отреагировал, или должен отреагировать. Таким образом, основу опыта практика составляет совокупность обобщенных образов ситуаций (понятие более широкое и емкое, чем привычные понятия «обобщенные свойства», «обобщенные классы» и «обобщенные способы действия»). Можно строить различные гипотезы о причинах того, почему подобные «событийные», «субъектные» обобщения составляют основу профессионального и жизненного опыта. О том, что они действительно существуют, свидетельствуют исследования в области психологии памяти, в которых показано, что человек, запоминая какое-либо событие из своей жизни, фактически заменяет его обобщенным событийным формированием, более или менее ему соответствующим. В психолингвистических работах описываются закономерности вербального опосредования, используемые человеком для рассказа о происшедшем событии. Репрезентация реального события для использования накопленного опыта в практике происходит через соотнесение его с категориальными структурами, образующими семантическое пространство не словесных значений, а событийных шаблонов, в свою очередь, построенных на основе субъектных форм репрезентации [26, с. 176-182].

Весьма часто оказывается, что схема ситуации, лежащая в основе ее представления в субъектной форме не только более проста и экономна (в сравнении с использованием других когнитивных схем), но и вполне достаточна для адекватного разрешения этой ситуации. В осмыслении программы своей будущей деятельности начальнику цеха достаточно понять, что «производство (субъект!) требует от него того-то и того-то», а не осознавать того, что объективные условия сложились таким-то образом, в соответствии с чем его функцией как единицы системы управления является осуществление такого-то воздействия на руководимый участок производства. Еще точнее будет сказать, что второе понимание будет неявно включено в более простую и компактную предыдущую формулировку.

Возникает вопрос, как же в индивидуальном сознании могут сочетаться две такие различные формы опосредования миросозерцания, как объектная и субъектная. Вот здесь-то на наш взгляд и кроется одна из интереснейших особенностей процесса формирования практического мышления, а, если смотреть шире, вообще способности адаптироваться в окружающем нас мире, решать жизненные задачи.

Можно ли считать, что мы выделили свойство субъектности как еще одно свойство некоего особого типа мышления, называемого практическим мышлением? Вовсе нет, все обстоит гораздо сложнее.

Во-первых, мы категорически против точки зрения, в соответствии с которой считается, что кроме описанного в многочисленных работах по психологии мышления «мышления вообще» существует его особый тип, составляющая деятельности профессионала-практика, выделяемый в качестве антипода противоположного ему типа, теоретического мышления, называемый «практическое мышление» и обладающий особыми свойствами.

Специфичным для человека является вовсе на так называемое вербальное мышление, рассматриваемое как высшая психическая функция, сформированная из келеровского переструктурирования феноменального поля, представленного в образной форме за счет опосредования его (процесса мышления) включением в него культурных обобщений, зафиксированных в словесных понятийных значениях и законов логики через усвоение правил словесного же синтаксиса [10].

Человеческое мышление сформировалось как когнитивная и регуляторная сторона, порождающая новые познавательные и поведенческие структуры в ходе взаимодействия человека с миром.

Часто поражает тонкость прочувствования нашими предками той психической реальности, которая скрывается за словами, обозначающими различные феномены нашей духовной жизни. Взять хотя бы слово «сознание», в самой ярко проявляющейся внутренней (по А.А. Потебне) форме которого (совместное знание) заключено интуитивное понимание рефлексивной природы этого когнитивного образования. Точно также слово «взаимодействие» в контексте «взаимодействие человека с реальностью» означает взаимность действия, когда и я и объект моего действия действуем совместно, воздействуем друг на друга, причем я то, естественно, субъект, но и объекту мною приписываются субъектные свойства.

Б.Ф. Ломов [18] в качестве рядоположных, несоподчиненных выделяет три аспекта, подсистемы психической активности: познавательную, регуляторную, коммуникативную. В большинстве современных работ по психологии мышления основное внимание посвящено первым двум аспектам, второй же отражается в основном или в анализе механизмов вербального опосредования, или при изучении закономерностей совместного решения задач. На наш взгляд, сфера его учета должна быть дополнена и за счет изучения участия коммуникативных, субъектных репрезентирующих структур в процессе построения образа мира и вообще формирования субъективного опыта. Это должно производиться в соответствии с важнейшим методологическим принципом единства психической активности человека, сформулированным С.Л. Рубинштейном [23, 24], наиболее отчетливо реализуемым при изучении именно практического мышления.

Научное, теоретическое мышление есть лишь инструмент, «утилита», встроенная в мощный пакет практического мышления, в «особенностях» которого наиболее полно выражаются коренные свойства «человеческого мышления вообще», направленного на обеспечение взаимодействия человека с миром. Б.М. Теплов высказывает очень важную мысль: «Работа теоретического ума сосредоточена преимущественно на первой части целостного пути познания: на переходе от живого созерцания к абстрактному мышлению, на (временном!) отходе, отступлении от практики. Работа практического ума сосредоточена главным образом на второй части этого пути познания: на переходе от абстрактного мышления к практике, для которой и производится теоретический отход» [29, с. 225.] Отсюда можно сделать вывод о том, что те ситуативные обобщения, которыми оперирует практик, представляют собой нечто, сформированное на основе используемых им теоретических понятий, но видоизмененное, переопосредованное, индивидуализированное, приспособленное к возможностям и свойствам субъекта и к особенностям ситуации, изложенное на языках своих собственных кодовых систем, предназначенное для оперативной актуализации непосредственно в форме действия.

Как прекрасно показано в работе Б.М. Теплова «Ум полководца», и как это подтверждается в наших исследованиях деятельности руководителя для содержания практического мышления специфичны отнюдь не наглядно-действенные обобщения, как писал С.Л. Рубинштейн в своих ранних работах [21, 22]. Практическое мышление может оперировать сложнейшими теоретическими понятийными конструкциями, но облеченными в особую оболочку, включенными в специальные репрезентирующие структуры, формой актуализации которых является конкретное действие конкретного субъекта в конкретной ситуации. Одна из форм подобных структур — рассмотренные нами «субъектные» обобщения, в которых, например, сложнейшие производственные отношения изложены на простом языке форм субъект-субъектного взаимодействия. Подобное же сжатие мы наблюдаем и в метафорическом мышлении. Отмечается, что «метафора синтезирует итоги различных наблюдений в один обобщенный образ и является выражением какой-то сложной идеи, полученной не путем анализа или абстрактного утверждения, а в результате неожиданного восприятия объективных отношений между явлениями и объектами. А поскольку при восприятии установление сходства с семантически подобным объектом происходит на стадии первовидения (Е.Ю. Артемьева), …становится очевидным, что в процесс метафоризации оказываются вовлеченными именно эмоционально-оценочные свойства предмета…» [25, с. 32]. В описанном в 12-й главе исследовании мы как раз показываем, что для этапа первовидения характерно выявление именно субъектных свойств воспринимаемого.