Параллельно сдвигам в соотношении типов норм наблюдаются тоже изменения в задачах и способах кодификации норм.
Историческая непрерывность нормализационных процессов, на которую указывалось выше, вызывает необходимость в перио<588>дическом обновлении кодификации. Вместе с тем общее содержание нормализационных процессов исторически изменчиво. Так, для раннего этапа формирования национальных литературных языков существенным является отбор основных константных элементов орфографической, грамматической и лексической норм. Устраняется также избыточное варьирование в этих сферах языка, происходит определенное сужение диапазона использования отдельных вариантов, наблюдается начальная дифференциация некоторых вариантов и т. д. Для более позднего периода основным является поддержание функционально обусловленного варьирования, связанного с распределением отдельных вариантов по разным функциональным сферам языка и, напротив, устранение варьирования, не имеющего такой значимости.
Разное историческое содержание кодификационных процессов отражает различный характер нормализации на отдельных этапах развития литературного языка. К тому же в каждый исторический период кодифицируется лишь некоторая часть языковых явлений. Например, для немецкого языка XVIII—XIX вв. была характерна тенденция к кодификации орфографии и грамматики (преимущественно в ее морфологическом аспекте). Лексика активно кодифицируется здесь лишь начиная со второй половины XVIII в. (словари И. Аделунга и И. Кампе). Синтаксические явления нормализуются для немецкого языка, так же как и его лексика, в течение весьма длительного периода — с XVIII по XX в., а кодификация произношения относится в Германии, как уже отмечалось выше, лишь к концу XIX — началу XX столетия. Для русского литературного языка с XIX по XX в. происходит упрочение фонетических и грамматических норм, чему способствует, в частности, и издание нормативных грамматик Греча и Востокова. Орфография стабилизируется здесь относительно поздно, о чем свидетельствуют многочисленные колебания литературного узуса (еще у Пушкина и Грибоедова наблюдаются такие написания, как окуратный, прозьба, завяски, лезит, карман и др.).
Однако процесс кодификации норм не кончается с оформлением национального литературного языка. Изменения в его структуре, спонтанные сдвиги в характере ее реализации, постепенное расширение нормализационной базы46, неудовлетворительность и неточность некоторых видов кодификации — все эти причины приводят к тому, что задача кодификации периодически вновь и вновь возникает перед обществом.
Характерно, например, что в настоящий момент для целого ряда стандартных европейских литературных языков (русского, немецкого, нидерландского) снова ставится вопрос об упорядоче<589>нии орфографии. Основанием для повторной кодификации орфографических норм является потребность в усовершенствовании некоторых орфографических принципов, устранение избыточной вариантности, унификация написания иностранных слов и т. п. Подобное положение не ограничивается, впрочем, орфографией. Выше мы уже отмечали узость нормализационной базы немецкого литературного произношения (Bьhnendeutsch), кодифицированного на основе сценического произношения в конце XIX в. Современный этап кодификации произносительных норм немецкого литературного языка связан с фактическим расширением основы орфоэпических норм, для которых ориентиром становится произношение по радио и телевидению. Таким образом, расхождение между кодифицированной нормой и реальным литературным узусом вызывает необходимость в обновлении кодификации.
Констатируя периодическую необходимость в обновлении кодификационных процессов, следует наряду с этим отметить и историческую изменчивость способов и форм кодификации.
К наиболее распространенным формам сознательного и целенаправленного отбора, оценки и фиксации норм следует отнести: создание нормативных грамматик, словарей, руководств по стилистике и т. д. (т. е. кодификацию норм в узком смысле слова); деятельность различных языковых обществ и отдельных нормализаторов, направленную на поддержание «чистоты» языка (пуризм); научно обоснованную пропаганду форм употребления языка, объединяемых в понятии «языковой культуры». Все эти способы сознательного отбора и закрепления нормативных явлений определенным образом связаны между собою, представляя вместе с тем разные исторические формы кодификационных процессов.
Следует при этом отметить, что каждая из названных форм сознательной и целенаправленной нормализации языка имеет свои специфические задачи: в нормативных справочниках различного типа закрепляется определенный комплекс нормативных явлений; пуристические движения стремятся оградить литературную норму от слишком сильной ее «либерализации», связанной с влиянием разговорного языка, с одной стороны, а с другой — от сильных иноязычных влияний, угрожающих его национальной самобытности; наконец, движение за «культуру языка», объединяя все разрозненные ранее нормализационные усилия общества, направлено на реализацию теоретических основ сознательного регулирования литературных норм.
Возникающие на разных стадиях развития национального литературного языка пуристические движения (ср., например, деятельность Цезена и Кампе в Германии, или Шишкова и Даля в России) обычно отличаются категоричностью и даже известной «агрессивностью», что делает их заслуженным объектом насмешек современников: достаточно вспомнить пресловутого Шиш<590>кова с его мокроступами и шаропихами; столь же анекдотичными были некоторые замены иностранных слов, наблюдающиеся в истории немецкого языка, ср. Zitterweh вместо Fieber 'лихорадка' или Leichentopf вместо Urne 'урна' у Ф. Цезена47.
Однако в известных условиях пуризм, несмотря на свои наивные и частью антиисторические рекомендации, мог выступать как вполне прогрессивное явление. Такой, например, была в основном борьба против засилия иностранных слов в Германии XVII—XVIII вв., когда влияние латыни и французского языка являлось серьезной угрозой самостоятельности немецкого языка и мешало складыванию его литературных норм. Прогрессивная, положительная сторона пуризма связана со стремлением сохранить национальную самобытность культуры и языка, как это было в XIX в. в Чехии или Хорватии. Впрочем, борьба против иноязычных влияний не является единственным объектом пуристических движений. Пуризм выступает также в защиту «чистоты» исторической традиции, т. е. за сохранение архаических элементов языка (особенно в письменной его форме)48, а также против слишком сильного воздействия на литературный язык нелитературных сфер речи (диалектов и просторечия).
Преодолеть историческую ограниченность узко-нормализаторских и пуристических движений, периодически возникавших и возникающих в разных странах, возможно лишь путем создания особой отрасли лингвистической науки, известной в настоящий момент под названием «культуры языка» или «культуры речи» (ср. чешск. jazykovб kultura или нем. Sprachpflege49).
Наиболее активно теоретические основы культуры языка разрабатываются в чешской [21; 54] и русской советской лингвистике [1; 15; 19; 34; 59]. Еще в 1932 году Б. Гавранек следующим образом определил сущность языковой культуры: «Под культурой литературного языка мы понимаем прежде всего сознательную теоретическую обработку литературного языка, т. е. усилия и заботы лингвистики, науки о языке, стремящейся к усовершенствованию и успешному развитию литературного языка» [21, 338].
Уточняя и конкретизируя задачи языковой культуры, В. Г. Костомаров, опиравшийся на работы В. В. Виноградова, Г. О. Винокура, С. И. Ожегова и других отечественных лингвистов, отмечает, что «главным объектом исследования культуры языка<591> должны явиться литературные языковые нормы, а главной задачей — установление этих норм в случаях колебаний, т. е. нормализация в широком смысле слова» [41, 42]. Намечаются и отдельные аспекты разработки вопросов культуры речи, а именно: понятие языковой правильности, понятие вариантности, изучение функционального распределения языковых средств, исследование возможностей колебания и нарушения норм и др.
Вместе с тем задачи культуры языка могут и должны пониматься и еще более широко: не только как сознательная и целенаправленная нормализация литературного языка, как его обработка и обогащение, но также и как воспитание языкового вкуса и поддержание общей лингвистической культуры нации всеми теми средствами, которые находятся в ее распоряжении [19]50.
Рассматривая разнообразные исторические процессы изменения норм, не следует, однако, забывать и о другой стороне литературной нормы, а именно о тенденции к ее стабильности и устойчивости. В подобной двойственности исторических характеристик нормы проявляются две противоборствующие тенденции, свойственные и литературному языку в целом, а именно — тенденция к его преобразованию и тенденция к его сохранению. В историческом плане стабильность, устойчивость норм поддерживается необходимостью в преемственности коммуникативных средств, обслуживающих общество.