Казаки и новая власть (стр. 2 из 13)
Глава 1.
КАЗАКИ: ДОМА И НА СЛУЖБЕ
I. НА БЕРЕГАХ ТИХОГО ДОНА
Каждое лето из Новочеркасска отправляются в поход по родному краю юные туристы. В этом году историки и туристы решили объединиться и пройти по станицам и хуторам Нижнего Дона, изучая жизнь и быт казаков в 20-30 гг. XX века. Во многих домах в казачьих станицах хранятся старые, начала века фотографии. Сюжет довольно прост и типичен: мы видим двух сослуживцев в военной форме, из-под фуражек вьются казачьи чубы, лица, фигуры излучают внутреннее спокойствие, достоинство. Смотришь на них, и как будто переносишься в ту эпоху, ощущаешь ее. Но какова была реальная жизнь, скрывавшаяся за парадной фотографией, каковы их дальнейшие судьбы? Эти вопросы мы задавали себе и своим собеседникам, на эти вопросы мы и в донских хуторах, и дома, в Новочеркасске.
Казаки были служилыми людьми, но с началом XX века они жили не столько за счет военных походов, а за счет возделывания земли. Казаки начинали считать военную службу лишь своей обязанностью, но уже далеко не все стремились связать с ней свою судьбу. Например, прабабушка Оли Коренюгиной Корнева Зинаида Яковлевна, (урожденная Коршунова) вспоминает, что из трех сыновей ее деда, лишь ее отец (прапрадед Ольги) был военным, учился в военной гимназии, а двое старших занимались хозяйством. Большинство казаков служило только свою "очередь", но потом возвращалось к хозяйству. Поэтому обязательная воинская повинность накладывала на развитие казачества двойственный отпечаток: с одной стороны, она мешала обрабатывать землю в условиях когда, взрослых мужчин то и дело забирали на военные сборы, а то и на охрану родных рубежей, а с другой стороны, именно она сформировала основные черты характера казаков, под ее влиянием сложился тот совершенно особый уклад жизни на Дону, своеобразная мини-культура. Потому-то, наверное, и фотографировались они обязательно в военной форме.Конечно, казачья вольница ушла без возврата, и времена, когда казаки гордо заявляли: "С Дона выдачи нет", давно канули в лету, но все же под влиянием вековой истории и идеи автономии Дона здесь сформировалось свое отношение к царской власти и ко всему остальному населению России.
По мере вхождения Дона в общекапиталистические отношения, они все более тяготились своими обязанностями, воинской повинностью, затрудняющей развитие области. И казаки, традиционно считающиеся настроенными промонархически, на деле все больше роптали. Они хотели освободиться от тяжелой военной обязанности, непосильным бременем ложащейся на их хозяйство, остающееся на долгое время без хозяина. Но при этом они стремились сохранить все льготы, данные им правительством.
Но если задуматься, первая цель весьма противоречива. Казаки пытались добиться этого, но ведь как только они перестали бы быть военной силой, они перестали бы быть казаками! Таким образом, постепенно шел процесс естественного расказачивания: казаки все больше втягивались капиталистические отношения, что размывало сословную замкнутость, в казачьей среде все больше зрело недовольство полуфеодальной воинской службой, отказ от которой уравнял бы казачество с остальным населением Российской империи.
Царское правительство издавна использовало казаков как военную силу и проводило политику подчинения Войска Донского верховной власти. Ему казаки нужны были именно в этой роли, поэтому процесс расказачивания был царизму не выгоден. Чтобы сдержать его, верховная власть искусственно старалась закрепить казачье сословие, – казаки получили множество льгот и привилегий.
По той же причине царское правительство пыталось увеличить численность казачьего сословия. К началу XX века были отменены ограничения для вступления в казачье сословие, появилась возможность выхода из него. "В 60-е – 80-е годы XIX века имел место групповой прием коренного населения в войсковое сословие. Документы показывают преобладание в среде принятых православного компонента из числа родившихся на Дону, либо долго здесь проживающих. Но… родственные связи с казачеством уже не играли такой серьезной роли".[9] А принятые крупные группы неказачьего происхождение оказывали довольно сильное влияние на быт и культуру казаков, их самосознание постепенно размывалось. По подсчетам исследователей с 1897 по 1914 гг. она уменьшилась с 44% по 42%.[10] А в статистическом сборнике Войска Донского за 1902-1911 гг. мы нашли другие данные. Согласно им доля казачества среди донского населения изменилась с 48,3% в 1902 году до 48% в 1911 году, а численность крестьян и некоренного населения, соответственно, – с 46,9% до 47,4%. Но как бы то ни было, очевидна динамика в составе области. То есть, по сути, пытаясь сдержать процесс расказачивания, царская власть в определенном отношении его ускоряла.
Таким образом, противоречивая политика царского правительства и экономические процессы, протекающие в крае в целом способствовали естественному расказачиванию Дона.
II. "МЫ НЕ РУССКИЕ, МЫ КАЗАКИ"
Типичные казачьи дома до сих пор часто встречаются в хуторах и станицах. Двухэтажные, первый этаж – "низы", из камня, второй – из дерева, вдоль второго этажа идет галерея. Бабушка Наташи Галезник, Зинаида Ефимовна (1922-2000гг.) оставила дневниковые воспоминания, в которых описала свою усадьбу: "Наш дом был расположен в центре хутора и занимал участок примерно 10000м2 (видимо, здесь имеется ввиду дом вместе со всем подворьем), он состоял из непосредственно самого дома, кухни, погреба, амбара, свинарника, сарая с навесом, овчарника и скотного сарая, сам дом состоял из коридора, столовой (прихожей), спальни родителей, залы, дедушкиной спальни и крыльца. Обстановка в доме была обычная: кровати и стол были самодельные, из дерева. И только зал был обставлен мебелью из красного дерева (приданое мамы из Ростова): комод, горка для посуды, трельяж и кровать с шишками на сетке (в изголовье)"[11].
Зала – это одна из неотъемлемых частей любого более ли менее зажиточного казачьего дома, здесь принимали гостей, особенно духовенство. "В залу ходили редко. Не разрешал детям там топтаться. Помню, по великим праздникам заезжал к нам архиерей из Ростова и всегда долго читал молитвы, и нас всех собирали в эту залу"[12].
Здесь же в зале в святом углу находятся домовые иконы, на стенах картины с изображением государя, царской семьи, военачальников. В зале стоит стол, покрытый белой скатертью, вдоль стен – лавки, у наиболее зажиточных – стулья. Здесь стояли сундуки, кованные железом, где хранились наиболее ценные вещи, и находилась большая роскошь, то, что стремились заполучить все казачки – зеркало. На фотографии семьи Коршуновых[13], сделанной именно в таком залике, виден стол покрытый белой скатертью (на нем стоит солонка, уцелевшая до сих пор), а также портреты царской семьи. Как вспоминает Корнева З.Я., у них в зале висели открытки с изображением царя и его семьи, помещенные под стекло.. Еще она рассказала о том, что у них было огромное зеркало, толщиной в палец, в позолоченной раме (его разбили в гражданскую войну).
А в хуторе Крымском в своей краеведческой экспедиции мы встретили настоящий казачий сундук, привезенный прадедом Алексея Алексеевича Захарова из военного похода. Размерами он был 1 на 2 метра, а на крышке с внутренней стороны были изображены цари и военачальники.
Гораздо скромнее хозяйство у менее зажиточных казаков. Например, Анна Ильинична Алексеева из х. Крымского рассказывала, что до революции у них были быки, 240 кустов винограда, но жили они не особенно богато. "Дом у нас был с низам, – вспоминает Анна Ильинична, – но для нашей семьи небольшой, да и отказывала семья себе во всем: в доме у нас только одна кровать да стол были. На кровати спали родители, а мы, дети, – на полу в той же одежде, что и днем гуляли. Зимой накатаемся с горки, шубы все промокнут и льдом возьмутся. В них и спать ложились, укрываться мокрыми шубами холодно, а нам взрослые – "Сами гуляли, вот сами и укрывайтесь". Все деньги шли на хозяйство. А когда сестра замуж выходила (уже потом) – отдали родительскую кровать, постель и стол в приданое".
Если в семье Коршуновых к каждому празднику покупали детям новую одежду, причем всем одинаково, чтоб обид не было, то Федосья Андреевна с хутора Коныгина рассказывала вот что: "Мать жила бедно, без мужа. Когда мне шесть лет было, на ноги надевали кожаную обувь, одежда у нас была из мешковины. Потом я подросла – мать отдала свое платье".
Так что достаток был и в казачьей среде различным. В 20-е года расслоение было явным. Но независимо от того, богатый казак или бедный, он ощущал себя, прежде всего, казаком, частью казачьей общности с едиными образом жизни, традициями. "Односумами" называли себя служившие вместе однополчане. "Добрый казак" не бедный или богатый, а лихой, смелый. "Мы не русские, мы казаки", – говорили они и служили "За Веру, Царя и Отечество". Именно эти "три кита" казачьего самосознания объединяли их в единое целое, бедных или богатых.
В сознании казака вошла преданность царю, уважение к старшим, дисциплина, чинопочитание и т.д. Причем, например, воинские традиции сохранялись даже в середине XX века. "У казаков был такой обычай: как идет старший, парень ли 20 лет или старый все равно, и играют несколько мальчишек, то они должны встать, руки по швам. Им говорят: "Здорово дневали" Мальчишки отвечают: "Слава Богу!". "И попробуй не встань. Если же женщина проходит или девка, то мы и не здороваемся, – рассказывает Петр Андреевич. – А если проходит взрослый и навстречу один мальчишка, то он должен встать во фрунт, снять шапку и сам сказать: "Здорово дневали", или, если это утром, то "Здорово почевали", и ждать, пока ответят: "Слава Богу!" И только тогда можно надеть шапку и идти дальше. А как-то, малец я еще был, идет мимо дед старый, мой отец ему внучатым племянником приходился. Так я пробежал мимо, просто шапку снял: "Здорово дневали", и не остановился, не ждал, пока тот ответит, побежал дальше. Так он подождал, пока бабка уйдет курей кормить, пришел к отцу, он на току был, и при всех казаках говорит: "вот внучек, никакого уважения, уже и не здоровается". Отец сразу домой пошел и за ремень, а бабки дома не было, заступиться некому. Я потом два дня сидеть не мог".[14]