Даже в еде были у казаков свои традиции. Все они постились, все, как хорошие хозяева, делали запасы. "Жили по старинному казачьему укладу, соблюдали все обычаи и особенно церковные праздники и посты. Особенно долго постились перед Рождеством, перед Пасхой, много молились. Помниться мне было 5 лет. В коридоре стояла кадушка с сюзьмой (молоком квашенным). Мне так хотелось попробовать его, лизнуть. Но вспомнила, что это пост, и мне будет большой грех (Божечка уши отрежет). И я не стала грешить. Еда была неприхотлива: постный борщ, каша (часто кабашная), пирожки с фасолью, бураком или с кабаком. И так всегда до самого конца поста. Продукты заготавливались впрок: рыба сушенная висела, гуси замороженные, сюзьма, сало и т.п. Но когда наступал долгожданный праздник, нас вели утром в церковь молиться и причащаться, а потом часов в 11-12 садились за стол разговляться. Бабушка подавала на стол кутью (пшеницу, варенную с медом) на Рождество или на Пасху крашенные яйца и молоко, затем ели все скоромное"[15].
Традиционной была для казачьей семьи и приверженность православной церкви, старинным обычаям. С детства каждый казак привык измерять время от поста до поста, работу от праздника до праздника. "Еще помню, по великим праздникам заезжал к нам архиерей из Ростова и всегда долго читал молитвы в большой зале, где всех нас собирали. Я всегда стояла в конце, и ноги уставали сильно. Дедушка был сильно верующий и часто читал молитвенник и спорил о праведной православной вере. Он был старовер, стоял за старую веру. Часто, хотя и были мы не богаты – середняки, дарил на церковь живность: быков, овец. По воскресеньям возил нас в церковь и ставил в первые ряды".[16]
Хранили традиции, а с ними и веру в основном старики, стараясь поддерживать веру в детях. Еще одним примером могут послужить воспоминания Корневой Зинаиды Яковлевны: "Дедушка, было, мой к каждому празднику едет со всеми в Казанку к вечерне. Там же у нас было, где жить. И вот там ужинают все, а утром идут в храм. Придут из храма, пообедают и запрягают лошадей, и едут домой, в хутор, в Баски… Все-все молились Богу. Вот садятся кушать, молятся все встают, помолились – сели. Выходят из-за стола, опять, все встали, помолились и пошли, с Богом".[17]
За детьми в семье Коршуновых следила бабушка, учила молиться Богу детей, воспитывала детей в вере. "У нас в семье, Боже сохрани, насчет обмана было очень строго. Бабушка так за этим следила, что я не знаю, как за этим можно было иначе следить. Мы между собой никогда не скажешь, что он "брешет". Придешь, скажешь: "Бабушка, он обманывает". Она расспросит внимательно, как, что, как было, что было, скажет, что нельзя, обманывать нельзя, Бог за это накажет. И на том свете, расскажет, какие наказания будут, там и за язык тебя повесят, будешь висеть, и в огне будешь гореть, и в смоле будешь кипеть. И столько наговорит страстей, что ничего на свете делать. Так что было принято друг друга никогда не обманывать, плохих слов друг другу не говорить, не ругаться".[18]
Вообще у казаков к старикам относились с большим почтением, проявлялось это и в семейной жизни. "Дедушка с бабушкой, – вспоминает Зинаида Яковлевна, – руководили всем имуществом, у них были все семейные деньги (хотя фактически и не было: деньги были в столе; в спальне столик такой был и два ящика, и там эти денежки, но никто их никогда не тронул без спроса, никогда). А если нужно что: "Батенька, дайте денег" – "А на что ж надо" – "На вот это, на вот это, на вот это", – "Ага, а сколько ж надо?" – "Вот столько", он отсчитал столько: "Нате", и все. А как приедут с базара, так он спрашивал: "Ну, скажите, почем же вы купили вот это да вот это?" Они скажут, вот это за столько-то, это за столько-то".
В семье у каждого было свое место, свои обязанности. Например, в доме Алимовых (девичья фамилия Галезник З.Е.) управляла всем фактически бабушка, а дед не работал в поле, но ловил рыбу и делал запасы для семьи, а родители Зинаиды Ефимовны работали в поле.[19] А в семье Коршуновых были установлены еще более четкие правила: "У деда было трое сыновей, у старшего была жена Татьяна Гавриловна. Она занималась специально кухней, почти каждый день хлеб пекла, кормила, варила. Больше она ничего не делала. А младшие две, это и моя мама была, на них были такие дела: стирка, уборка, коровы, молоко, телят семь штук было; свиней, поросят кормить надо было. Это все на них было, вся эта дворовая работа. Кухня у нас была летняя, две комнаты, там и готовили, там и ужинали, в доме спали только, а дом большой был, четыре комнаты, коридор большой был. И вот, мама рассказывала, идут ужинать, а она берет ведра и начинает мыть полы, и пока все ужинают, а она полы моет, пока семьи нет, пусто, спокойно в доме. А потом уже все спать идут на место".[20]
Вот пример отношения к женщине в казачьих семьях. Однако, несмотря на то, что зачастую с женщиной не считались, однозначно бесправной назвать ее нельзя. Как раз на Дону наравне с подобным положением уживалось уважение к женщине, здесь хорошо было развито женское образование, да и хозяйкой в доме в отсутствие мужа становилась именно казачка. Скорее всего это противоречие вызвано тем, что на Тихом Дону патриархальный уклад жизни не до конца смог изжить казачью вольницу. Примером того, что сохранились здесь и старые обычаи, может служить история свадьбы родителей Богучарской Евдокии Яковлевны: "Мама моя, как вам сказать, гуляла с папою. Папа был кузнецом, ковалем, сам абсолютно все делал: и подковы, и гетры шил, и сапоги шил, и фуфайки шил, и печки клал – он все-все-все умел делать. Подружился с моей мамой, и вот ее брат покупает гармонь, а он так хотел научиться на гармошке играть! Он эту гармошку крадет и уезжает! И живет там… Уже я родилася… И вот мне как раз было два годика, когда мама собралась замуж, а старший брат ему (папе моему) пишет, что приезжай, у нее свадьба в Раздорах. Папа приезжает, а у мамы венчание в церкви! Он подходит потихоньку сзади, отодвигает жениха, сам становится под венец и венчается вместо него! А тот так и сидит, видимо, ему пришлось смириться. Так и повенчались мои родители". Этот рассказ ярко доказывает, что строгость патриархального уклада, привитого военной службой, сосуществовала с элементами казачьей вольницы. Свадьба родителей Евдокии Яковлевны напоминает чем-то те давние времена, когда казак мог выбирать и брать себе в законные жены девушку прямо на Кругу.
Исследования быта, образа жизни казачьей семьи в 20-30-х годах свидетельствуют о сохранении традиционных черт, присущих казакам как особой этнической группе: глубокая патриархальность, патриотизм, приверженность православной вере, старым обычаям. Именно из них складывалось казачье самосознание.
Глава 2.
КАЗАКИ И НОВАЯ ВЛАСТЬ
I. "ДОН-ВАНДЕЯ"
Революция 1905-1907 гг. не оставили яркого следа в памяти казаков. Хотя их и использовали для подавления рабочего восстания, но в целом к тем событиям они отнеслись почти безразлично, ни особой симпатии, ни ненависти к большевикам у них не было. В 1917 году казаки, в общем-то, тоже сохранили нейтралитет к новой власти, хотя это было достаточно трудным: на Дон стали стекаться белогвардейские части. Думается, что у казаков, в общей массе, не было даже четких разграничений на "белых" и "красных". Сами воспоминания о них очень расплывчаты: "Как-то раз налетели всадники, забрали лошадей, быков, а кто – белые, красные, – не знаю", а фраза: "В гражданскую войну ушел отец, скорее всего, воевать за красных, хотя точно не известно"[21], – встречалась в нашей экспедиции, по-моему, чаще любой другой, так говорило большинство наших собеседников. Но если у донского населения представления о большевиках были довольно расплывчатыми, то у последних к казакам сложилось довольно холодное отношение, здесь сыграл роль стереотип, заставляющий воспринимать казачество как традиционный оплот царизма. К тому же недавнее участие казачьих подразделений для подавления крестьянских восстаний и рабочих забастовок привело к формированию точки зрения, что казаки – сила "антинародная", в общественных кругах того времени даже появилось такое понятия как "Дон-Вандея".
Однако на первом этапе власть попыталась найти с казаками общий язык. Так как Декрет о земле казаков не волновал, то решающую роль приобретали Декрет о мире и согласие на автономию Донской области, Ленин даже подписал телеграмму: "Против автономии Донской области не возражаю". Конечно, массы казаков, уставших от мировой войны, наряду со всем многомиллионным крестьянством России привлек на сторону большевиков желанный мир, но все же более дорогой оказалась казакам автономия. Мечта о создании самостоятельной республики на Дону, существовавшая еще со времен царей, готова была воплотиться в жизнь, вот оно – долгожданное самоуправление. Так в 1918 году была сделана попытка создать Донскую советскую республику. Предполагалось, что это будет автономное образование, во главе которого станут Подтелков и Кривошлыков. Однако гибель подтелковской экспедиции, начало интервенции и восстания казаков изменили отношение большевиков к данному вопросу. И если в начале в попытке найти компромисс существующие разногласия отступили на второй план, то теперь эти противоречия стали, фактически, определяющими. Они вместе со сложившимся стереотипом казачества и тем фактом, что на Дон стали стекаться белогвардейские части, заставили большевистскую верхушку воспринять казачество как "живую силу контрреволюции". От идеи автономной республики они переходят к идее о необходимости проведения жесткой политики по отношению к казакам, результатом которого стало появление 24 января 1919 года циркулярного секретного письма ЦК "Об отношении к казакам", известного как указ Калинина: