В своих немногочисленных прозаических произведениях автор как будто мельком рассматривает такие категории как «жизнь», «смерть», «бессмертие», «смысл жизни». Быстротечность человеческой жизни у А. Фета сравнивается с мимолетным цветением и угасанием кактуса, а его собственное состояние в конце жизни наиболее полно отражается в характеристиках героя произведения «Вне моды» («перелистывание избитой книги жизни», «ему просто надоело и претило перевёртывать и перечитывать затрёпанную книгу жизни»). При этом физическая смерть в художественной прозе Фета – явление достаточно редкое, а в автобиографической прозе описание реальной смерти близких автору людей никогда не сопровождается его комментариями и выражением чувств.
Бесспорно, лирика А. Фета во многом формировалась под влиянием идей его любимого философа. Но, тем не менее, мы не можем считать основные положения работ Шопенгауэра определяющими для фетовской поэтики позднего периода: стихотворения, созвучные шопенгауэровским идеям, наполнены достаточной долей противоречивости, что обнаруживает зачастую параллельное, т.е. существующее в пределах одного произведения, отрицание высказанных мыслей. Его поэтическое самоопределение в вопросах о человеческом существовании, прежде всего, представляет собой интуитивное признание жизни, которое предшествовало анализу различных философских представлений.
Несмотря на широкие культурные связи, фетовский образ всегда скрывает за собой индивидуальное авторское чутьё и чувство. Слова и сочетания, относящиеся к теме смерти, в творчестве Фета составляют менее значительную группу, чем те, с помощью выражается отношение поэта к жизни.
Многочисленные проявления жизни для Фета замыкаются в двух объёмных составляющих: природа и искусство. В произведениях Фета встречаются случаи достаточно традиционного обозначения жизни как пути-дороги или цепи («трудный путь», «тоскливой жизни цепь», «молчу, потерянный, на дальний путь глядя…»). Поэт воспроизводит понятие «жизнь», используя ряд ярких окказиональных метафор и перифрастических сочетаний («базар крикливый бога»), сравнительно устойчивых в русской литературе метафор или их синонимичных вариантов («житейская гроза», «роковое бремя») и т. п.
Некоторые гиперболизированные обороты («список бытия»), использующиеся Фетом для обозначения жизни, не имеют прямой расшифровки и сочетаются с обозначениями, которые определяют их смысл (жизнь – книга). В ряде фетовских метафор конкретные слова, материализующие идею жизни, отсылают к традиционным представлениям («плеск житейских волн» у Фета передаёт традиционную метафору жизнь – плавание, море жизни).
В лирике Фета топосы, традиционно относящиеся к теме смерти, представляют собой самую малочисленную группу. Многие из них – это лишь часть целостной картины, которая не только не пугает, но и более того приятна поэту. Так, крест в его произведениях – это промежуточный образ, олицетворяющий светлое начало или человеческую судьбу (лишь единожды сочетание «жизненный крест» дополняется у Фета атрибутивной характеристикой «тяжкий»).
В одних случаях смерть выступает в качестве абсолюта, представляется как «бессмертный храм» («Смерть») или блаженная бесконечность, которая позволяет соединиться любящим сердцам: «И там, за рубежом могилы, / Навек обнять тебя придём» («Памяти С.С. Боткиной»), «Вневременной повеем жизнью оба, / И ты и я – мы встретимся – теперь» («Теперь»). В других случаях смерть предстаёт как «бездонный океан», «небытие», «сиротливый сон одинокой гробницы», «безрассветная» ночь или «закат дня», когда «суровый ангел Бога» «тушит факел жизни». О потустороннем бытии автор говорит как о «рубеже могилы» или «входе»: «И там, за рубежом могилы, / Навек обнять тебя придём» («Памяти С. С. Боткиной»), «Только минем / Сумрак свода, – Тени станем мы прозрачные / И покинем / там у входа / Покрывала наши мрачные» («Сны и тени»). Предчувствие смерти обозначается поэтом прямыми или достаточно прозрачными характеристиками («смертная истома», «и счастья, и песни конец») и раскрывающимися в контексте мотивами («устало всё кругом», «роковая игра»).
В поэзии А.А. Фета достаточно большое количество устойчивых образов, одновременно олицетворяющих жизнь и имеющих отношение к угасанию, умиранию, смерти. Это происходит из-за того, что, с одной стороны, автор выражает смирение человека перед лицом неизведанного, воспринимает смерть как предначертание судьбы, но в то же время не склонен раньше времени признавать её могущества. При этом Фет значительно расширяет значение многих эпитетов, которые зачастую дают полярную характеристику образу с точки зрения жизни/безжизненности.
В результате проведенного исследования мы пришли к выводу о том, что в фетовском творчестве нет определённой строгой концепции, касающейся обсуждения вопросов о человеческом существовании. В отличие от романтиков поэт не делает противопоставление жизни и смерти своей излюбленной темой, но, так или иначе, проводит данную антиномию через все свое творчество. Лишь в зрелом возрасте под влиянием шопенгауэровской философии, накопившихся знаний и мыслях о бренности собственного существования с позиций прожитых лет А.А. Фет осмысленно обращается к теме смерти, являющейся центральной в его поэтике внешнего самоотрицания.
На наш взгляд, дальнейшее исследование, касающееся изучения онтологических категорий жизнь и смерть в русской литературе ХIХ-ХХ вв., кажется достаточно перспективным. Данная проблематика, хотя и носит частный характер, наиболее наглядно отражает авторское мироощущение, религиозно-философские искания, базируется на личном опыте и преодолении прожитого самим писателем. Несмотря на отнюдь не однозначное отношение писателей к вопросу о бренности человеческого существования, контекстуальные связи обнаруживаются не только на уровне отдельно взятого образа или мотива, как, скажем, сон-смерть, жизнь-море, но и на уровне трактовки темы вообще. Так, столь важный у Л.Н. Толстого мотив страха смерти, практически отсутствующий в творчестве А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, А.А. Фета, в творчестве символистов зачастую получает бытовую трактовку. Во многих случаях вопросы жизни и смерти связываются не с отдельной личностью, а с общественно-политической обстановкой в стране, настроениями целого поколения: персонифицированное восприятие жизни и смерти всегда уступает место гражданской лирике во время войн и революций.
1. Абрамянц А. Звёздные руны Ивана Бунина // Русская речь. – 2002. – №2. – С. 29–33.
2. Авраменко А.П. А. Блок и русские поэты XIX века. – М., 1990.
3. Алексеева О.Я. Рецепция лирики А.А. Фета в творчестве русских символистов: В.Я. Брюсов, А.А. Блок, А. Белый. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – М., 2003.
4. Анненский И.Ф. Избранное. – СПб., 1998.
5. Анпилогова Д.В. Владимир Соловьёв как литературный критик А.А. Фета // 175 лет со дня рождения Афанасия Афанасьевича Фета: Сборник научных трудов. – Курск, 1996. – С. 26–38.
6. Асланова Г. Усилить бой бестрепетных сердец // Фет А.А. Проза поэта. – М., 2001. – С. 5–9.
7. Астафьев П.Е. Урок эстетики (Памяти А.А. Фета) // Афанасий Афанасьевич Фет (Шеншин). Его жизнь и сочинения: Сб. и ст. – лит. статей. / Сост. В.И. Покровский. – М., 1904.
8. Аторина О.Г. А.А. Фет и русский символизм: К.Д. Бальмонт, В.Я. Брюсов, А.А. Блок, А. Белый. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – Смоленск, 2005.
9. Ауэр А.П. К вопросу о «щедринском начале» в поэтике А.А. Фета // 175 лет со дня рождения Афанасия Афанасьевича Фета: Сборник научных трудов. – Курск, 1996. – С. 217–222.
10. Афанасьев А.Н. Живая вода и вещее слово / Сост., вступит. ст., коммент. А.И. Баландина. – М., 1988.
11. Африкантова Л.К. Образы водной стихии в поэзии Б. Пастернака // Вестник Самарского университета. Сер. Языкознание. – 2001. – №3. – С. 121–130.
12. Ахапкин Д.Н. От «телеги жизни» к «барке жизни» и далее: об одной структурной метафоре // Символизм и русская литература ХIХ века (памяти А.С. Пушкина и А. Блока). – Санкт-Петербург, 2002. – С. 123–132.
13. Ачкасов А.В. Проза жизни в поэзии Фета: философский анализ // А.А. Фет: Проблемы изучения жизни и творчества: Сборник научных статей. – Курск, 1998. – С. 27–36.
14. Баевский В.С. К поэтике пространственно-временных отношений у Фета, Блока и Пастернака // Пространство и время в литературе и искусстве. Конец XIX века – XX век: Методические материалы по теории литературы. Даугавпилс: Даугавпилский педагогический институт им. Я.Э. Калнберзина, 1987.
15. Бальмонт К.Д. О русских поэтах. Элементарные слова символической поэзии // Горные вершины. Сборник статей. Книга 1. – М., 1904. – С. 63–67, 89–92.
16. Бальмонт К.Д. Хочу быть дерзким: Стихотворения и поэмы. – М., 2000.
17. Баратынский Е.А. Стихотворения. Проза. Письма. – М., 1983.
18. Батюшков К.Н. Сочинения. – М.-Л., 1977.
19. Белый А. Апокалипсис в русской поэзии // Символизм как миропонимание. – М., 1994. – С. 408–418.
20. Белый А. Урна. Стихотворения. – М., 1909.
21. Берковский Н.Я. О мировом значении русской литературы. – Л., 1975.
22. Благой Д.Д. Мир как красота. О «Вечерних огнях» А. Фета. – М., 1975.
23. Блок А.А. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т.1. Стихотворения и поэмы. 1898 – 1906. – Л., 1980.
24. Блок А.А. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 5. Лирическая проза. 1906 – 1921. Автобиография. 1915. Из дневников и записных книжек. 1901 – 1921. Последние дни императорской власти. 1918. – Л.: Худож. лит., 1982.
25. Блок Г.П. Рождение поэта: Повесть о молодости Фета / Труды Пушкинского дома при Российской Академии Наук. – Л., 1924.
26. Бобунова М.А. Тютчев и Фет: опыт контрастивного словаря / М.А. Бобунова, А.Т. Хроленко, – Курск, 2005.