Исключение из этой тенденции представляет труд Вальтера Шубарта, который считал, что все европейские народы, выросшие и воспитавшиеся в древнеримском духе, склонны ставить правовой принцип выше идеи любви. Римское правовое мышление великолепным образом помогает жить по Ветхому Завету, но оно затрудняет следование Завету Новому. Западная надменность - римское наследие. С ним европеец непосредственно примыкает к латинской культуре бахвальства - к этой цивилизации театральности и позерства. Если европеец отличается надменностью, то русский - очарованием своей естественности, не свойственной для Запада.207
Идеологический аспект выступает на передний план при переводах различной историко-правовой литературы. В предисловии института Европы РАН к исследованию Э. Аннерса «История европейского права» 1994г., положительной чертой переведенного труда отмечается факт отнесения автором России в состав Европы: «Логика труда профессора Э. Аннерса исходит из того, что Россия – составная часть Европы. Россия наследница византийской культуры, имеющей свои корни в культурах Афин, Рима и Иерусалима. Россия создательница своей собственной самостоятельной культуры, оказавшей и оказывающей большое влияние на культуру Запада... По своему потенциалу российская экономика способна к экономическому росту, в результате которого Россия уже в обозримом будущем выдвинется на самые передовые позиции в Большой Европе и создаст весьма емкие и разнообразные рынки для товаров и капиталов западноевропейских стран».208
Некоторые исследователи видят в этом следствие «копирования» Российским государством устройства Византии, в связи с чем видят современные проблемы российской государственности прямым следствием рецепции. Так, Г.Ю. Любарский выдвигает следующее предположение: «Русь строила себя по образцу Византии, а Византия была многонациональным государством без естественных границ и в окружении агрессивных соседей. Византии было свойственно на протяжении всей ее истории централизованное мощное государство, подчинившее себе все остальные сферы общественного развития. … Переразвитие государственной власти сопровождалось своими следствиями: Византия характеризовалась пересечением функций различных административных органов, всеобщим взяточничеством, казнокрадством, покупкой титулов и должностей. Имущественная и социальная неустойчивость порождали произвол властей и эгоизм, индифферентность населения. Возникает особое сочетание индивидуализма населения без свободы личности. Этот культурный шаблон и заимствовала Россия».209
Вячеслав Полосин в работе «Миф. Религия. Государство» следующим образом видит восприятие Русью христинско-правового наследия Византии: «По образу Византии русские стали пресмыкаться перед всякой властью, якобы данной от Бога, а вместо суверенного права на изгнание любых нечестивых и профнепригодных воевод стали все терпеть и ждать «доброго царя-батюшку». Свободолюбивые Святославы, Игори, Всеволоды, Дружины, Лады, Людмилы и Ярославны стали «ваньками» и «маньками» у чужеземных «помазанников свыше», не имевших часто и капли русской крови. Даже считающееся почему-то русским имя «Иван» в оригинале на иврите пишется «Иегоханан», звучит «Йоханан» (в греческом произношении: «Йоханис», славянское «Иоанн») и переводится на русский язык как «подарок Иеговы»».210
Данное объяснение современных российских проблем является надуманным и ненаучным. Думается, что в этой связи необходимо прислушаться к мнению Ю.В. Любимова. В одной из своих статей он предлагает учитывать тот факт, что нередко используемый «конструкт», представляющий общественное сознание или систему социальных институтов как некую сумму из заимствований (Византия, Золотая Орда и т.п.) не может быть принят потому, что, хотя естественно функционирующая система всегда открыта для инноваций, введение какого-либо нового элемента представляет собой более сложный процесс, нежели обычное добавление. Даже если допустить, что некая система каким-то «чудесным» образом была перенесена на другую «почву», то вряд ли кто-нибудь будет утверждать, что такая «операция» может дать «соответствующие» «плоды». Разве что заметить при этом, что почва плохая.211
Влияние Византийского государства на Древнюю Русь, конечно, бесспорно. Оно проявлялось буквально во всем. Так, исследователи отмечают, что в древнерусском государстве новые политические теории опирались на византийские образцы, но при этом теряли универсальный характер и принимали национальную окраску. Достаточно сказать, что и теория Третьего Рима в значительной мере восходит к византийским источникам, которые в свою очередь обосновали непреходящее значение Второго Рима-Византийской Империи. То же можно сказать и о концепции «государства правды» во главе с самодержавным царем. И она сформировалась главным образом под влиянием византийских идей.212
Идеализация римского права и стремление в идеологических целях «привязать» себя к римскому праву, и, следовательно, войти в состав «цивилизованных» стран иногда приводит к курьезным ситуациям. Так, нельзя не признать спекуляциями попытки рассматривать в качестве рецепции римского права включение в современные гражданские кодексы отдельных институтов древнеримского права. Рассматривая римское право как «лишь одну из правовых систем, известных в истории мировой цивилизации», Г. Бужинскас считает, что в настоящее время рецепция римского права в литовском законодательстве не отличается ни интенсивностью, ни внутренней логикой. Это объясняется тем, что в работу оказывается не вовлечен весь научный юридический потенциал нашего края.213 Совершенно не понятно, к чему призывает этот литовский ученый. Может быть, к восстановлению легисакционного процесса в Литве? Думается, что рецепция законов XII таблиц в современное литовское законодательство вряд ли обрадует литовскую общественность…
Данная тенденция характерна не только в отношении частного права. Например, в отношении уголовно-процессуального законодательства отмечается, что, несмотря на то, что уголовно-процессуальный кодекс 2001г. и представляет собой результат собственного правового развития, но нельзя забывать, что он и наследник судебной реформы 1864г., которая в Российской империи была проведена не без французского влияния.214
И последнее. Необходимо рассмотреть связь рецепции и правовой ментальности народа. Именно она влияет на «усвоение» или на принципиальное «неусвоение» реципируемого права. Вообще, игнорирование правовой ментальности того или иного народа может принести отрицательный результат любой правовой реформе, а не только рецепции. Типичный пример сложился в XIXв. в Российской империи. Мусульманское население Закавказья характеризовалось, по мнению русских современников, лжесвидетельством на суде даже под присягой, носящей религиозный характер. Одной из причин этого явления признавалось игнорирование действительного содержания мусульманской религии. В силу чего в литературе XIXв. отмечалось, что такая «судебная присяга мусульман, в том виде, как она введена в Судебные Уставы, представляет копию присяги, принимаемой православными с заменой лишь слов «Крест и Евангелие» словом «Коран», и в таком виде эта присяга, по самому духу мусульманского учения, ни к чему не обязывает правоверного, а тем более на суде творимом «неверными»».215 Иными словами, текст присяги для мусульманского населения принципиально не учитывал особенностей мусульманской религии, что и приводило к игнорированию внедряемых Российской империей правовых институтов.
Параграф 2.2. Особенности рецепции римского права на Западе.
Рассматривая проблемы рецепции римского права в мире, исследователи, прежде всего, акцентируются на рецепции римского права в Германии в Средние века. В литературе отмечается, что все средневековье «видело» в германском императоре преемника римских императоров, властителя западного христианского мира. Императоры и владетельные князья в обоснование своего суверенитета утверждали, что в римской империи продолжает существовать и римское мировое право; римское право пропагандировали итальянские школы права, в него верили образованные люди всей Европы, и кодекс Юстиниана, так же как и законы германских императоров, оберегали как имперское право.216 При этом многими германскими учеными XIXв. восхвалялась особая его «пленительность» для Германии. Отмечалось, что «гениальное понимание формы, которое отличает древнее искусство, придало также и древней юридической науке ту симметрию, ту прозрачность, ту яркую силу ее понятий, которые пленили умы в Германии тот час, как только римское право появилось на горизонте времени»217.
История рецепции римского права показывает, что теоретически кодификацию Юстиниана в целом рассматривали как свод, имеющий обязательную силу для Германской империи218, причем из нее были реципированы были только те части, которые подверглись глоссированию (glossa ordinaria Аккурсия). Это обстоятельство подтверждается правилом XVII столетия: «Чего не знает глосса, то не признает суд». В литературе отмечается также, что реципировалось отнюдь не все греко-римское право. Германским правом было воспринято с существенными изменениями обязательственное право. Так, были устранены римские формальные договоры. Творческая сила идей германского права не простиралась, однако, так далеко, чтобы поставить на место римских вербальных договоров, которые не могли быть реципированы, так как не имели никакой почвы в немецком правовом быту, письменные договоры.219
Германский пандектист Барон считает, что рецепция римского права, осуществленная в Германии с половины XV до половины XVI веков, была связана со следующими причинами: