В заголовке дается перечень источников, на основании которых составлена Псковская Судная грамота. Прежде всего называются грамоты, данные великими князьями Александром и Константином. В литературе имеются различные мнения о том, какой из трех Александров, княживших в Пскове в разное время, явился автором грамоты, которая легла в основу Псковской Судной грамоты: Александр Невский, Александр Тверской или Александр Ростовский. Князь Александр Невский, строго говоря, в Пскове не княжил, он освобождал его. Князь Александр Тверской княжил в Пскове в 1327-1330 и 1332-1337 гг. Александр Ростовский княжил в Пскове несколько раз на протяжении 1410-1434 гг. Но признанию его автором Псковской Судной грамоты мешает послание митрополита Киприана от 12 мая 1395 г. в Псков, в котором упоминается грамота великого князя Александра. Кого из князей имел в виду Киприан, ответить трудно, так как, с одной стороны, титул великого мог быть присвоен только Александру Невскому (по мнению Н. Калачова), а с другой - летописи именуют великим и Александра Невского, и Александра Тверского. В пользу признания последнего говорит тот факт, что Иван III отверг Псковскую Судную грамоту на том основании, что она составлена не великими князьями, чего он не мог бы сказать об Александре Невском (С.В. Юшков, И.Д. Мартысевич, А.А. Зимин).
Князь Константин (Константин Дмитриевич Белозерский) - брат Василия I, княжил в Пскове в 1407 и 1412 гг.
Помимо грамот князей и их последующих дополнений в Псковскую Судную грамоту вошли и нормы обычного права (псковские пошлины). По мнению некоторых авторов (например, Б.Б. Кафенгауза, Ю.Г. Алексеева), грамота являлась правовым памятником, нормы которого постоянно развивались. Б.Б. Кафенгауз видит в Псковской Судной грамоте, во-первых, древнейшую псковскую грамоту, судебный устав, грамоту князя Александра (ст.ст. 1, 7-13, 20-27, 34-37, 46-50), во-вторых, специальный устав (подобный уставу о резах Владимира Мономаха - ст.ст. 14-19, 28-33, 38-41, 45).
Вместе же первые 50 статей составляли первую редакцию Псковской Судной грамоты, принятую на вече в 1397 г. Ю.Г. Алексеев также считает первой редакцией Свод 1397 г., в который в переработанном виде вошла грамота Александра Невского, вторую редакцию относит ко времени княжения Константина (1409-1424 гг.), и, наконец, дошедшую до нас последнюю редакцию ко времени после 1462 г.
Заголовок дает некоторое представление о законодательном процессе в Пскове: после одобрения духовенством закон принимался на вече.
1. Вот дела (подлежащие суду) князя. Если обокрадут кладовую, запертую на замок, или сани, покрытые полостью, или воз, перевязанный ремнями, или лодку, крытую лубом, или (зерно) из ямы, или украдут скот или возьмут сено с верхушки стога, то это все дела, подсудные князю, а штрафа (князю) взыскивается 9 денег. А за разбой, насильственный захват (чужой недвижимости) или грабеж (следует платить) 70 гривен, а штрафа князю 19 денег и (судебных пошлин) 4 деньги.
Соотношение денежных единиц в XV в.:
1 рубль = 220 денег;
1 гривна кун = 7 1/3 денги,
т.е. 1 рубль = 30 гривен = 220 денег.
В статье говорится о княжеской юрисдикции. Выделены кража, разбой, наход, грабеж. В последующих статьях говорится о суде князя по делам о бое, об убийстве, о земле и др. Таким образом, можно согласиться с мнением А.А. Зимина и Ю.Г. Алексеева о широких судебных полномочиях князя. Князь судил в составе коллегии - господы, в которую входили посадники и сотские.
Закон не говорит о размере ущерба, нанесенного кражей, внимание обращено лишь на характер хищения: по существу, как отмечает Ю.Г. Алексеев, это разные случаи кражи из закрытого помещения.
Вторая часть статьи говорит о преступлениях, представляющих значительно большую опасность: разбой, наход, грабеж. Разбой - наиболее опасное преступление. Он упоминается в Русской Правде, наказание за разбой самое суровое - потоки разграбление, или вира, в которую не вкладывается община.
В памятниках XV в. термин разбой сохранил значение неспровоцированного убийства с целью грабежа, вооруженной засады на дорогах с той же целью. По-видимому, в данном значении употребляется термин разбой и в Псковской Судной грамоте.
На тяжесть перечисленных преступлений указывает размер штрафа, определенного законом, - 70 гривен. Вряд ли можно согласиться с мнением В.О. Ключевского и А.А. Зимина о том, что 70 гривен - это описка, а правильно надо читать 9 гривен. Сама тяжесть деяния предполагает суровость наказания.
Если учесть, что преступления, предусмотренные этой частью ст. 1, могли сопровождаться убийством или угрозой убийства, то вряд ли наказание за них могло быть равное наказанию за кражу сена из стога. Поэтому штраф в 70 гривен (или 2,3 рубля) представляется вполне допустимым (ср.: 2 рубля за оскорбление, выразившееся в вырывании бороды; 1 рубль за убийство).
Спорным является вопрос о характере 70-гривенного вознаграждения: компенсация ли это потерпевшему (Ю.Г. Алексеев) или штраф в пользу Пскова (А.А. Зимин)? Последняя точка зрения представляется верной. Несмотря на важную роль, какую играл в Пскове князь, он все же выполнял, пользуясь современным языком, функции чиновника. В отличие от Киевской Руси, где великокняжеская казна составляла единое целое с личным имуществом князя, в Псковской феодальной республике такого единства быть не могло. Поэтому в Русской Правде мы видим, как правило, два вида денежных взысканий за преступление: штраф в пользу князя (вира, продажа) и компенсация потерпевшему (головничество, урок); иногда определялись отчисления в пользу людей князя (вирника, емца). В Псковской Судной грамоте другая картина: продажа распределяется между князем, посадниками и Псковом (государством, казной). Денежная компенсация потерпевшему определяется в грамоте не всегда.
2. Князю, посаднику и наместнику архиепископа не (следует) пересуживать дела, решенные судьею; судьи и (архиепископский) наместник (также) не пересуживают дела, решенные князем.
В статье речь идет о разграничении суда светского и духовного (владычню наместнику дела, подсудные светскому суду, не судить). Особо оговаривается княжеский суд: дела, подсудные княжескому суду, не могут рассматриваться и пересматриваться ни местным судом, ни судом духовным.
Статья дает представление о том, кем осуществлялся суд в Пскове.
Помимо княжеского суда, речь о котором шла в ст. 1, существовал особый суд наместника новгородского архиепископа (см. Новгородскую Судную грамоту), кроме этого, имелись судьи, вершившие суд на местах.
Комментирование статьи во многом зависит от того, относятся ли слова князюи посаднику к окончанию ст. 1 (как в настоящем издании, а также в изданиях Археографической комиссии 1914 г., И.Д. Мартысевича 1950 г., Л.В. Черепнина и А.И. Яковлева 1940 г.) или к ее началу ст. 2 (как у А.А. Зимина в Памятниках русского права). В интерпретации А.А. Зимина речь в статье идет о невозможности пересмотра князем, посадником и владычным наместником дел, уже решенных местными судьями. Ю.Г. Алексеев предпочитает видеть в первых двух статьях грамоты одну статью, мотивируя это палеографическими особенностями текста, однако внутри статьи вторую ее часть выделяет в смысловом отношении так же, как А.А. Зимин.
3. Если какой-либо посадник вступает в исполнение своих обязанностей, то ему (следует) присягнуть в том, что он будет (впредь) судить действительно в соответствии с присягой, и не будет присваивать городских судебных пошлин с горожан, пользоваться правом суда в целях личной мести кому-либо, решать дела по дружбе, правого осуждать, а виновного оправдывать, (а также) без расследования осуждать на суде или на вече.
Статья содержит текст присяги, которая давалась посадником при вступлении в должность. Эта присяга является древнейшей из дошедших до нас. Так, в Новгородской Судной грамоте имеется только упоминание об обязанности судей судить по крестному целованию. Князь приносил присягу при вступлении на стол.
Конец статьи трактуется по-разному. И.И. Полосин считает, что текст не содержит пропуска и поэтому речь идет о суде на вече ( насуде на вечи). И.Е. Энгельман, а за ним Л.В. Черепнин и А.И. Яковлев при переводе этого фрагмента допускают возможность чтения ни на суду, ни на вече, а А.А. Зимин предлагает именно так и читать текст статьи, поскольку трактовка статьи И.И. Полосиным противоречит ст. 4 Псковской Судной грамоты, запрещающей князю и посаднику судить на вече.
В.О. Ключевский, считая, что общеуголовные дела рассматривались на суде князя насенях, а политические - на вече, понимает слова погубити на суду как ложное обвинение в общеуголовном преступлении, а погубить на вече - ложно обвинить в политическом преступлении.
Употребление в статье термина куны говорит о раннем ее происхождении. Этим многие исследователи объясняют ее видимое противоречие со ст. 4, появившейся позднее.
4. Князь и посадник на вече не судят, им (следует) судить в княжеских хоромах, руководствуясь в соответствии с присягой (псковским) законом. Если же они будут судить не по закону, то пусть их осудит бог на втором пришествии Христа. А незаконных взяток не взимать ни князю, ни посаднику.
В ст. 4 говорится уже вполне определенно о том, что на вече ни князь, ни посадник суд не осуществляют. Упоминаний о суде веча, за исключением данной статьи и ст. 3, в Псковской Судной грамоте нет, хотя во многих статьях говорится о суде князя, посадников, сотских (т.е. господы), владычного наместника, наместников князя. Поэтому можно признать справедливой точку зрения М.Ф. Владимирского-Буданова и Ю.Г. Алексеева об ограничении в XV в. функций псковского веча в области судопроизводства. Посадник не может судить на вече (а ведь именно он ведет народное собрание). Правда, летописи содержат примеры суда на вече в Пскове, относящиеся даже к 1509 г., а также вечевого суда в Опочке в 1477 г. (жители Опочки были наказаны за это).