Риторика. Инвенция. Диспозиция. Элокуция. Клюев E. В. глава 1-2 (стр. 12 из 17)

Более того, если мне известен набор хороших речевых клише, пригодных в этой ситуации (типа "меня бы очень устроила работа на полставки, если это не противоречит Вашим представлениям о моей занятости" или "я с удовольствием взял бы на себя и эту часть работы, но боюсь, что пока я не очень готов" и т. д.), я, вне всякого сомнения, передам их нуждающемуся в моей помощи.

То, что получит обратившийся ко мне за речевой консультацией приятель, есть довольно подробный топос, то есть широкий набор правил и формул речевого поведения, подходящих случаю. Понятно, что после такой консультации он будет чувствовать себя в предстоящей речевой ситуации более или менее уверенно.

Именно данное качество - уверенность в речевых ситуациях разного типа (опять же в основном в речевых ситуациях, предполагающих публичные выступления на разные темы) - и призваны были сообщить говорящим риторические топосы.

Например, в "Риторике" Аристотеля было предложено 28 образцов наиболее "ходовых" топосов, притом что уже в его времена их, вне всякого сомнения, насчитывалось гораздо больше. В дальнейшем количество топосов постоянно росло; Причина, разумеется, была в том, что топосы оставались "работающими" лишь в том случае, если они были разнообразными. В противном случае, если на каждом шагу слушателей 'встречал бы хорошо знакомый топос, риторика, едва ли сохранила бы репутацию науки убеждения.

Техника топоса - это техника "задавать вопросы". Топика вообще рассматривалась как искусство правильно поставленных вопросов. Здесь следует заметить, что искусство правильно ставить вопрос чрезвычайно высоко ценилось в античности. Уже тогда ни у кого не вызывало сомнений, что отвечать на хорошие вопросы гораздо проще, чем самому их задавать. Потому-то и учила риторика не столько тому, как отвечать на вопросы, сколько тому, как правильно их формулировать и какие формулировки применительно к какому случаю использовать.

Как бы ни забавно звучала такая научная установка сегодня, относиться к проблеме формулировок слишком уж легкомысленно едва ли стоит. На собственном, часто печальном, опыте мы то и дело убеждаемся в том, что задаваемые нами вопросы не всегда влекут за собою ответы.

Нередко спрашиваемый оказывается вообще не в состоянии понять, что нам от него нужно. Ср. "переспрашивания" типа:

Так в чем вопрос-то?

Вы спрашиваете или отвечаете?

Что конкретно вы хотите спросить?

и др.

Но это лишь одна сторона проблемы. Вторая ее сторона - избыточное количество вопросов там, где вообще не требуется вопросов (1), и их недостаткам, где они должны были бы быть заданы (2). Типичные ситуации:

(1)

вопрос к знакомому с хозяйственной сумкой в руках: "Вы в магазин?",

вопрос к "загорающему" под частично разобранным автомобилем:

"Машина сломалась?",

вопрос к держащемуся за ручку двери в туалет: "Вы сюда?";

(2)

частое отсутствие, например, таких вопросов:

"Я Вам не помешаю?",

"здесь не занято?",

"Вы позволите воспользоваться телефоном?"

и др.

Наконец, еще одна, третья, сторона проблемы - неуместные вопросы как свидетельство нерелевантности в оценке речевой ситуации, причем часто ситуации довольно стандартного типа. Группа примеров:

(при сообщении о предстоящей свадьбе) Ты беременна?

(при рассказе о работе) Сколько получаешь?

(при рассказе о счастливой жизни с мужем) Не пьет?

и т. д.[29]

Подобные речевые просчеты, с которыми приходится сталкиваться чуть ли не ежедневно, свидетельствуют о том; что внимание риторики к формулировкам вопросов ни в коем случае не было праздным. К сожалению, о том, следствием чего является столь высокая степень беспомощности в искусстве задавать вопросы, задумываются редко, А между тем беспомощность такая свидетельствует лишь об одном: о непонимании самого механизма вопроса, о непонимании назначения вопросов как таковых.

Назначение вопросов, с точки зрения риторики (инвенции), - установление границ речевой ситуации, с одной стороны, и установление в этой связи границ интересующего нас предмета - с другой. Что же касается риторических топосов, то они как раз и представляли собой систему грамотно заданных вопросов, при ответе на которые говорящий:

а) не выходит за пределы текущей речевой ситуации;

б) сообщает релевантные сведения о соответствующем "фрагменте действительности";

в) точно располагает данный "фрагмент действительности" по отношению к прочим "фрагментам действительности";

г) отделяет главное от второстепенного;

д) структурирует сообщение наилучшим (естественным) образом;

е) не обременяет сообщения лишними сведениями;

ж) исключает пропуск необходимых для понимания сообщения моментов;

з) предвосхищает появление само собой разумеющихся вопросов слушателей.

Представления об одном, дошедшем до нас почти без изменений, классическом топосе риторики дает всем нам хорошо известная "схема описания события". При ориентации на нее я обязан обратить внимание на следующее:

что это за событие,

где произошло событие,

когда произошло событие,

как произошло событие,

почему произошло событие.

Это довольно короткий топос, дающий возможность "ничего не забыть" из действительно существенных моментов. Однако данный топос принадлежит к числу простейших и представлений о по-настоящему развернутых топосах (состоящий из множества вопросов) не дает.

Тем не менее с топосов именно такого рода и начиналась топика. Тут и становится понятным исходное значение слова topos" - место. Инвенция, кроме всего прочего, была и практикой нахождения в составе речи "мест", применительно к которым можно поставить типичные вопросы. И если, например, "место", которое в принципе должно было содержать сведения о том, когда произошло событие, предполагало лишь указание на "один прекрасный день" ("Произошло это в один прекрасный день..."), вполне релевантным был вопрос "Когда?", ответ на который в ряде случаев просто вменялся в обязанность говорящему!

В конце концов "вопросников" применительно к разным сферам действительности стало слишком много и помнить о том, на что и когда следует обратить внимание, оказывалось уже невозможным. Для того чтобы все-таки держать это в памяти, топосы даже принялись заучивать наизусть. Так возникла - правда, гораздо позднее, в Средние века, - идея облегчить заучивание, представив основные вопросы в стихотворной форме. Вот пример такого "стихотворения" с рифмующимися, как это было принято, начальными звуками слов (автор - Маттеус Вандомский, время - 1100-е гг.):

Quis, quid, ubi, quibus auxillis, cur, quomodo, quando?

то есть:

(букв.) Кто, что, где, чем, (кто-что-где-чем-

зачем, как, когда? . как-когда-зачем)

А вот пример из более позднего времени (автор - английский ритор Томас Уидьсон, время - 1500-с гг.):

Who, what and where, by what help, and by whose, Why, how and when, do many things dislose.

то есть:

(букв.) Кто, что и где, чем и с чьей помощью,

Почему, как и когда, - не теряй ничего из этого.

В еще более поздние времена, когда '"техника запоминания" (мнемотехника) была доведена почти до совершенства, появились разнообразные наглядные "схемы", например такая, как знаменитое "Колесо вопросов". Оно приведено на следующей странице.[30]

Отвечая на эти вопросы подобных "схем", говорящий тем самым гарантировал упорядоченность предметной области высказывания. Наряду с запоминавшимися наизусть схемами со времен античности существовали и письменные понятийные перечни (как называли их римляне). В этих понятийных перечнях в развернутом виде были представлены чуть ли не все этапы работы с основными понятиями, отвечающими содержанию той или иной речи.

Наконец, имели хождение даже "планы речей", а также почти (в редких случаях полностью) готовые тексты! Кстати, наше время весьма неожиданно вернулось к этой практике: имеются в виду, например, все чаще выходящие в России издания, содержащие, например, речи для разных случаев, тосты и проч.

А подборки школьных сочинений, еще недавно любовно передававшиеся из рук в руки накануне экзаменов, теперь можно вполне легально купить в книжных магазинах (во всяком случае московских). Причем существует множество разнообразных по качеству сборников и многие из них действительно очень полезны. Сочинения, таким образом, "осознают себя как жанр" - подобно твердым формам стиха (определенным стабильно воспроизводившимся стихотворным конструкциям типа сонета, венка строф, рондо или триолета, столь распространенных в средние века). Разумеется, кроме понятной пользы; топосы приносили и немало вреда, стереотипизируя творческую практику и создавая чрезвычайно живучие поэтические клише (как, скажем, описание состояния влюбленности).

После всего сказанного и продемонстрированного становится очевидным, что топика предполагала не столько изложение сведений, сколько действительно предварительную работу с материалом. Поэтому, в частности, следует особенно подчеркнуть, что топосы при всем при том не былини рецептамитого, как готовить "словесную пищу", ни (во всяком случае, в течение долгого времени)шаблонами,искажение которых "каралось законом": их предлагалось рассматривать просто какхорошие примеры,подражание которым делает мастера.

Современная наука часто уподобляет топосинварианту, а конкретные сообщения - вариантам.Инвариант по отношению к вариантам определяется (дадим лишь приблизительное его определение) как модель по отношению к конкретным реализациям модели.

Особенность инварианта в том, что он является своего рода абстракцией по отношению к реальным модификациям. Действительно, топос - это в подавляющем большинстве случаев не речь, его невозможно произнести как речь, то есть им не получится обойтись вместо речи. Его можно лишь использовать какориентир(ср. таксономические схемы, по поводу которых был предложен образ путеводных звезд).