Понятно, что отсутствие заботы еще и об этом могло бы свести на нет все прочие усилия говорящего. Акция была призвана обеспечить необходимые удобства в освоении предлагаемого говорящим материала. Поэтому речь его должна быть мерной, продуманной с точки зрения, например, силы звучности, уровня высоты тона, количества и длительности пауз, иными словами, просодически ("произносительно") грамотной, с одной стороны; и кинесически убедительной, то есть сопровождаться соответствующими жестами (а также произноситься с учетом позы говорящего), - с другой. В свете этих требований постановке голоса, выработке осанки, овладению необходимым набором кинесических средств при подготовке оратора уделялось далеко не последнее внимание.
Мемория (тренировка памяти) представляла собой, пятый раздел риторики. притом что слова "четвертый" и "пятый" употребляются здесь в количественном, а не в ранговом значении: акция и мемория (в отличие от первых трех разделов) легко могли меняться местами. Этот раздел должен был служить разработке определенной мнемотехники, которая давала возможность полагаться не только на оперативную память говорящего и присущий ему набор энциклопедических знаний, но и на особые приемы запоминания материала, гарантирующие оратору возможность контролировать всю структуру произносимой им речи и при необходимости (в порядке импровизации) подключать сведения из известных ему областей знания, не разрушая целого. Фактически владение меморией должно было обеспечить говорящему постоянную доступность сведении из имеющегося у него "банка данных" и возможность быстро и кстати воспользоваться любым из этих сведений.
Таким образом, одним из наиболее ценных в научном отношении качеств риторики была ее цельность. Разделы риторики отнюдь не представляли собой конгломерата частей, трактующих каждая о своем: все они стояли на общем фундаменте persuasio (греч. peitho), что в наиболее точном переводе звучит как убеждение. Потому-то риторика и определяется часто как наука об убеждении, или как наука убеждать.
При таком взгляде на риторику становится очевидным, что использовать ее действительно можно не только применительно к публичным речам, но и к широкому кругу самых многочисленных и разнообразных ситуаций, в которых собеседники вступают в речевое взаимодействие - будь то выступление перед аудиторией или разговор двух друзей при закрытых дверях; Ведь "убедить" означает прежде всего приобрести союзника. Трудно представить себе, что хотя бы одному из говорящих хотя бы на одну минуту это может быть безразлично.
Persuasio - одна из самых широких категорий классической риторики. Точных границ этой категории установить практически невозможно. Однако вполне возможно указать категории, которые были соотнесены с persuasio и с помощью которых убеждение реализовывалось в конкретных сообщениях. Таких основных категорий было три:
• логос (logos),
• этос (ethos),
• патос (pathos, пафос).
Понятие логоса предполагало средства убеждения, оперирующие к разуму. Так, аристотелевскую риторику принято вообще считать логос-» риторикой еще и потому, что логическим и аналитическим средствам убеждения в ней отводилось весьма заметное место. Два главных средства убеждения, которым Аристотель уделял особое внимание, - это силлогизм (умозаключение от общего к частному по всем правилам) и энтимема (сокращенный силлогизм, в котором процедура умозаключения осуществляется не полностью).
Речь о них пойдет у нас в главе "Диспозиция". Пока же достаточно сказать, что уже само по себе понятие энтимемы было развернуто как бы с учетом повседневного дискурса. В реальной речевой практике говорящие редко пользуются "логически чистыми'9 умозаключениями, довольствуясь чаще всего энтимемами. (Так, утверждая: "Это из области риторики, так что этого тебе не понять", я пропускаю суждение о том, что ты не подготовлен по риторике. Мой собеседник, разумеется, сможет "прочесть" энтимему, восстановив опущенный мною смысл.)
Понятие этноса реферировало к средствам убеждения, апеллирующим к нормам человеческого поведения (в том числе и речевого поведения). В этом смысле говорящий, в частности и по Аристотелю, должен "опознаваться" слушателями как "человек достойный" - и в широком смысле этого выражения, и в узком (достойный говорить, достойный, чтобы его слушали). Утверждалось, что личные этические качества говорящего определяют все содержание его сообщения и что слушатели всегда имеют возможность составить себе представление о том, каков эгос говорящего. Во многом в зависимости от этого они и оценивали его сообщение.
Понять, как влияет этос на оценку сообщения, поможет одна из басен датского писателя и драматурга Л. Хольберга, повествующая о состязании в красноречии Аиста и Ястреба, в котором побеждает Аист. Речи, подготовленные ими, одинаково хороши, однако Судья, отметив это, говорит, что судиться, как одинаково хорошие они все равно не могут, поскольку одна из них произнесена невинным Аистом, а вторая - хищной птицей.
Понятие пафоса соотносилось со средствами убеждения, апеллирующими к чувствам.[11]
Суть пафоса состояла в том, что говорящему следовало уметь вызвать в слушателях чувства, которые могли бы повлиять на их мнение. Вопрос же, стоявший перед говорящим в этом отношении, был следующим: должен ли и он сам испытывать те чувства, к которым склоняет присутствующих? И если да, то имеет ли он право "показывать" эти чувства слушателям?
Риторика учила быть искренним, но "обуздывать" пафос и не выставлять его напоказ. Риторически образованный говорящий должен был уметь вызвать нужные чувства в слушателях без того, чтобы быть театральным. Сложность этой установки, кстати, и обусловила довольно забавную судьбу слова ''пафос" в истории человечества: с одной стороны, его впоследствии стали понимать как аффектацию, высокопарность, с другой - как особенную торжественность в ответственных ситуациях.
Правильное обращение с категориями логос, этос и пафос (содержание которых, вне всякого сомнения, было разработано в риторике гораздо полнее, чем здесь представлено) предполагало, что сообщение на всем своем протяжении постоянно контролируется во всех трех аспектах. Переводя разговор на более современный язык, можно, таким образом, утверждать, что риторика фактически закладывала в структуру сообщения такие лишь впоследствии высоко оцененные наукой критерии, как критерий истинности (категория "логос"), критерий искренности (категория "этос") и критерий релевантности речевого поведения (категория "пафос").
Еще раз обратим внимание на то, что речь идет о классической риторике, то есть риторике тех времен, когда прочие научные дисциплины (такие, например, как лингвистика или литературоведение) не были представлены в том объеме, который мы знаем сегодня. Потому-то риторике и пришлось взять на себя роль систематической науки, последовательно и подробно описывающей "процесс говорения в целом": начиная от описания звуков человеческой речи и кончая оформлением высказываний в сообщение и "исполнением" его перед слушателями. В этом смысле риторика была наукой синтетической, то есть соединившей в себя сразу много наук, каждой из которых еще только предстояло развиться в дальнейшем,
Развитие этих наук привело к вариантам "полной" и "сокращенной", или "редуцированной", риторики: риторика редуцировалась по мере того, как ответственность за отдельные ее разделы брали на себя новые научные дисциплины. Впрочем, уже в составе самой риторики начали оформляться более крупные, чем пять названных выше разделов, "единства", отражающие представления ученых о центробежной силе риторики, фактически разносившей ее на части.
В основе этих тенденций лежали представления о том, что риторика в принципе имеет дело с такими процессами, как процесс мышления (1), процесс построения текста (2), процесс его речевого осуществления (3), а говоря еще более схематично - с "материалом" и его "оформлением".
Осуществлявшаяся таким образом "схематизация" риторики редуцировала ее до двух крупных единств (или двух разделов второго порядка) в соответствии с известным афоризмом Платона: кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Цицерон и Квинтелиан, не последние авторитеты в области классической риторики, считали вполне достаточным различать vis ingendi и copia dicendi, или sapientia и eloquentia (искусство мыслить и искусство говорить).
Различие этих двух "компонент" в составе риторики оказалось весьма существенным для дальнейшего ее развития.
Сама возможность редуцировать риторику до двух разделов второго порядка подсказала и пути сепаратного изучения этих разделов. В частности, современная риторика (под какими бы названиями она ни предъявлялась) обычно предлагается либо в так называемом "ерельмановском варианте", как теория аргументации,[12] либо в виде инвенции и диспозиции (иногда еще акции и мемории),[13] либо в виде только элокуции.[14]
Кстати, алокуции - наиболее, пожалуй, красивому разделу риторики - в этом отношении, как правило, редко везет: сведения из данной области традиционно "выбрасываются" за пределы риторических пособий или сокращаются до минимума. И это несмотря на то, что именно в разделе элокуция сложились представления о том, каков характер речевых средств, которые эффективнее всего приводят к нужной говорящему цели.
Именно элокуция сформировала в своем составе основные приемы косвенного речевого воздействия на слушателя - говорящему предлагался широкий выбор паралогических возможностей, используя которые, он добивался убедительности речи. С другой стороны, именно данный раздел риторики впоследствии вызывал больше всего недоверия к этой научной дисциплине. Критики риторики, "вооружившись" рекомендациями из области элокуции, приводили в качестве примеров пустого украшательства и погони за языковыми эффектами именно тропы и фигуры.