Смекни!
smekni.com

Риторика. Инвенция. Диспозиция. Элокуция. Клюев E. В. глава 1-2 (стр. 2 из 17)

Читателю придется постоянно помнить, что предлагаемый ему вариант риторики ни в коем случае не есть "вся риторика": во-первых, "вся ритори­ка очень велика"; во-вторых, попытки "объять" риторику в одном учебном пособии по горизонтали (вширь) в любом случае приводят к существенно­му усечению ее по вертикали (вглубь). При стремлении к широте охвата материала соответствующие учебники и учебные пособия просто превра­щаются в пасьянс из античных категорий, собранных из разных разделов и насильственно объединенных под одной крышей. Чтобы избежать этого традиционного, недостатка современных "риторик", содержание науки ри­торики и было намеренно ограничено. Критерием же отбора действитель­но необходимых, с точки зрения автора, категорий служила возможность объяснить каждую из них и показать принцип ее "работы", то есть предло­жить направление ее использования в повседневной речи.

Видимо, лучше всего сразу же попытаться найти какое-нибудь оправда­ние тому, как автор вообще пришел к этой едва ли кощунственной мысли - объединить "обветшавшую конструкцию" риторики с практикой дискурса, с повседневной речью, на которую классическая риторика, озабоченная прежде всего проблемами ораторского искусства вроде бы, не была рас­считана.

В свое оправдание автор может сказать, что он далеко не одинок в убе­ждении, согласно которому риторика (широко понимаемая, то есть не только классическая, но и так называемая современная) способна принести большую пользу именно в нашей "речевой повседневности". Причем не только не одинок, но и, так сказать, находится в "хорошей компании". По­слушаем, например, что говорил такой признанный авторитет в области семиотики (а современная риторика считается одной из семиотических на­ук), как Ю.М. Лотман:[1] ... 'риторизм' не принадлежит к каким-либо эпохам культуры исключительно: подобно оппозиции 'поэзия/проза', оппозиция 'риторизм/антириторизм' принадлежит к универсалиям человеческой культуры". А это, вне всякого сомнения, означает, что риторика не проти­вопоказана ни одной эпохе.

Данное основание, разумеется, достаточно уже само по себе. Однако ав­тор, уже готовый еще раз с удовольствием процитировать Ю.М. Лотмана, убежден, что риторика как наука не только не противопоказана нашей со­временности, но и прямо показана ей: "Следует обратить внимание на то, что существуют культурные эпохи, целиком или в значительной мере ори­ентированные на тропы[2] которые становятся обязательным признаком всякой художественной речи, а в некоторых предельных случаях - всякой речи вообще (курсив мой " К К.).[3]

Автор склонен утверждать, что мы живем именно в одну из таких эпох. И хотя пригласить Ю.М. Лотмана в прямые союзники, по этому поводу уже не удастся, косвенным образом подтвердить данное заявление еще одной цитатой из статьи "Риторика" все же возможно: "...типологически тяготе­ют к тропам культуры, в основе картины, мира которых лежит принцип ан­тиномии и иррационального противоречия".[4]

Те, кому что-нибудь говорят эти слова, не могут не заметить, что в них фактически содержится почти исчерпывающая характеристика нашего "противоречивого времени", большинство противоречий которого дейст­вительно неустранимы (антиномичны) и действительно имеют иррацио­нальный характер.[5]

Впрочем, наше учебное пособие не есть учебное пособие по новейшей истории, а потому от дальнейших рассуждений "о характере текущего момента" придется воздержаться и обратиться, напротив, к V веку до нашей эры, извинившись за временной скачок длиною в двадцать пять веков;

(Впрочем, скачки такие все равно то и дело будут предприниматься на страницах данного учебного пособия, объективной причиной чему являет­ся то, что автору придется постоянно апеллировать к двум концепциям риторики " классической, с одной стороны, и современной, или общей, как ее еще называют, - с другой.)

V в. до н. э. - время "официального" появления риторики как научной дисциплины, которая, по словам С, С. Льюиса, "старше, чем церковь, стар­ше, чем римское право, старше, чем латинская литература". Об "официальном" появлении риторики говорится потому, что задолго до этого времени соответствующие или, по крайней мере, сходные категории интенсивно разрабатывались в других "культурных регионах" - особенно продуктивно в Индии.[6]

Однако европейская классическая риторика обязана своим становлени­ем Древней Греции, где именно в V в. до н. э, появляется первый учебник по риторике.[7]

Пиком риторических идей стали III - II вв. до н. э. - период, связанный с деятельностью "отцов риторики": Аристотеля, Исократа, Дио­нисия Галикарнасского. Начало нашей эры стало расцветом древнеримской риторики, наиболее значительные памятники которой - трактаты Цицерона и Квинтилиана.

Незадолго до угасания античности риторика считалась уже норматив­ной дисциплиной, то есть дисциплиной, следовать требованиям которой считалось обязательным, В таком виде ее получило и значительно развило Средневековье, включившее риторику в семь "избранных наук". С XVII в. риторика становится известной в России, где крупнейшими памятниками ее стали впоследствии пособия по риторике, принадлежавшие Макарию, Феофану Прокоповичу, Ломоносову.

На XVIII в. пришлось время рокового союза риторики с поэтикой и стилистикой, из которого риторика вышла в большом недоумении, а по­этика и стилистика - изрядно обогащенными. К началу XIX в. историки науки фиксируют упадок риторики.

XIX в. и первая половина XX в. - самый печальный период в истории ее развития. На нем нам придется остановиться подробнее, поскольку именно в это время по поводу риторики сложились основные заблуждения, многие из которых продолжают существовать и сегодня.

Незадолго до окончания этого периода (60-е гг. нашего столетия), когда присутствие ''риторического вируса" опять стало ощущаться в воздухе, уче­ные - прежде всего гуманитарии, озабоченные возможным "вторым при­шествием" риторики, предприняли попытки разобраться в том, чем была риторика прежде, что принадлежало ей исторически и на что она в прин­ципе могла претендовать теперь.

Однако ни к каким определенным выводам в этом направлении соот­ветствующие изыскания тогда не привели, и точно разграничить "сферы влияния" не удалось. Удалось лишь констатировать, что "риторический вирус" уже давно проник в огромное количество научных дисциплин, ин­фицировав добрую половину гуманитарных и естественных наук, прежде всего таких, как стилистика, поэтика, логика, теория литературы, лингвис­тика, психология, социология...

Впрочем, ни одной из этих наук "риторика в целом" не понадобилась. Более того, в целом риторика даже могла бы помешать им - отчасти в силу своей нормативности, отчасти в силу слишком большой "заразительности" этой научной дисциплины: внедряясь в другие области научного знания, риторика грозила им смещением объекта исследований. Потому-то в ход и шли лишь отдельные категории и понятия риторики. Вынутые из состава научной парадигмы, категории и понятия эти, разумеется, трансформиро­вались - иногда до полной неузнаваемости.

Так произошло, например, с тропами и фигурами, на время "простоя риторики" перекочевавшими в поэтику, стилистику и теорию литературы. Понятное дело, что при этом связь с элоквенцией (раздел риторики, тради­ционно содержавший тропы и фигуры) стала весьма призрачной. И уже довольно скоро случилось так, что из речевых приемов вообще тропы и фигуры превратились в речевые приемы художественной литературы: именно там со временем и стали локализовать такие явления, как метафо­ра, метонимия, гипербола, параллелизм, инверсия и др.

Привести пример использования той или иной фигуры означало отны­не привести пример из художественного произведения, причем чаще всего стихотворного. Возникло примечательное заблуждение, будто поэты гово­рят фигурами: заблуждение это навредило как фигурам - прочно закрепив за ними область стихотворного бытования, так и поэтам - строго обязав их пользоваться прежде всего фигурами. Поэзия вне фигур стала как бы не­достойна называться поэзией, фигуры вне поэзии как бы перестали суще­ствовать.

Впрочем, ''цитируя риторику", поэтика, к чести ее, постоянно давала ссылки на источники, что, будучи этически безупречным, тем нее менее лишь упрочивало представление "благодарных потомков" о риторике как о "науке говорить фигурами". Между тем сказать, что риторика - это "наука говорить фигурами" (или "наука говорить красиво"), как отмечалось выше, значит совершить непростительную ошибку.

Однако "привычка" сделала свое дело: риторику стали последовательно определять именно в качестве учения о красноречии. Кстати, традиции такого определения (как ни странно и ни парадоксально после всего, что сказано, это прозвучит!) восходят к самой античности; риторику и тогда многие представляли себе именно в этом качестве.

И не то чтобы подобные представления уже в те времена "не отражали истины" - просто понятие красноречия как такового со временем сильно изменилось, причем не в лучшую сторону. Под красноречием - как бы в полном соответствии с традициями риторики, а на самом деле вразрез с ни­ми! - стали понимать "украшенную" речь.