Писатель, в котором желание творить не сопряжено с талантом, настоящего романа написать не сможет. Такой писатель может искренне верить, что создает качественное произведение, хотя на самом деле оно исполнено риторичности и витиеватости. Так, говоря о госпоже Ган, Тургенев отмечает:
"В этой женщине было действительно и горячее русское сердце, и опыт жизни женской, и страстность убеждений, - и не отказала ей природа в тех "простых и сладких" звуках, в которых счастливо выражается внутренняя жизнь; но сочинительство ее погубило, литература (как ни странно это слово, но оно верно), литература повредила ей, желание создавать, творить разрешилось у ней хлопотливым бессилием, и Марлинский окончательно наложил на нее печать своей пагубной витиеватости. Она осталась прекрасным, даже, пожалуй, трогательным воспоминанием в памяти любителей изящного; но в поэзии, настоящей, живой, ей места нет. Счастие первого удачного начинания принадлежит г-же Тур, хотя и в ее произведениях, как мы увидим ниже, местами отразилось влияние той риторики, в плевелах которой заглохло наконец прекрасное дарование ее предшественницы" (Тургенев, 1979: 126).
Приступая к разбору романа Евгении Тур (романа, состоящего из четырех частей), Тургенев задается вопросом: чем можно было наполнить эти четыре тома? Условия общественной жизни вряд ли могли дать для воспроизведения столько материала. И действительно, анализируя каждый из томов данного произведения, Тургенев приходит к выводу, что ничем не обоснованная растянутость - отличительная черта любого тома:
"Прежде чем мы пойдем далее, скажем несколько слов об этом первом томе. Главный его недостаток - несоразмерная длиннота. Он бы ничего не потерял - мы утверждаем это смело, - если б его сократили наполовину. Чувства меры недостает в г-же Тур. За болтливыми описаниями тянутся диалоги, которым решительно и ни под каким видом не хочется остановиться. Особенно туманна середина этой первой части благодаря упорному пребыванию в ней Ильменева и Плетнеева - этих двух сиамских близнецов несчастной любви; но обо всех этих недостатках мы говорили выше, как о более или менее неизбежных принадлежностях женского писанья" (Тургенев, 1979: 130-131).
Часто автору не удается удержать внимание читателя до самого конца произведения. Причина этого - неновость содержания, усугубленная растянутостью. В этом случае читатель может легко догадаться, чем произведение кончится.
"Читатель … предвидит все грядущие переходы этой драмы, и если не предчувствует, какого рода именно будет развязка - печальная или веселая, то уже ясно видит всю дорогу до ней и идет за автором не с увлечением, а с любопытством. Впрочем, мы не хотим этим замечанием уменьшить достоинство последней части романа, хотя и в ней можно указать на некоторые ненужные длинноты, не в подробностях самого хода действия, а в рассуждениях по поводу этого хода" (Тургенев, 1979: 137).
Тургенев выделяет несколько типов романа: исторический "вальтерскоттовский" роман, роман в стиле Дюма, сандовский роман и диккенсовский роман. Отличительные признаки первого типа романа: пространность, солидность. По поводу этого типа Тургенев говорит, что в России пока еще он невозможен:
"У нас, может быть, его пора еще не пришла, - во всяком случае он к нам не привился - даже под пером Лажечникова" (Тургенев, 1979: 127).
Ко второму типу романа отношение у Тургенева крайне отрицательное. По мнению писателя, объем произведения, количество его томов - это не показатель качества:
"Романы "а lа Dumas" с количеством томов adlibitumу нас существуют, точно; но читатель нам позволит перейти их молчанием. Они, пожалуй, факт, но не все факты что-нибудь значат" (Тургенев, 1979: 127).
Что касается последних двух типов романа, сандовского и диккенсовского, то, с точки зрения Тургенева, эти романы в России возможны, но конкретно-историческая действительность пока еще не дает настолько обширного материала для изображения, чтобы воплощать его в нескольких томах.
Отличительная черта любого романа Ивана Сергеевича Тургенева - наличие "тайного психологизма". Психологический анализ и его тонкость - важная составляющая романа, по мнению Тургенева. Но психологический анализ возможен только в том случае, если писатель обладает острым художественным зрением. Мастером психологического анализа является, по мнению Тургенева, Л.Н. Толстой.
Высокая оценка художественного произведения - явление, не часто встречающееся в творчестве Тургенева-критика. Однако он высоко оценил роман М. Дюкана "Утраченные силы". По мнению писателя, наряду с прочими достоинствами это произведение отличается верностью психологического анализа:
"Пишущий эти строки полагает, что читатели сочувственно отзовутся на ту правду, на ту верность психического анализа, который раскроется перед ними на немногих страницах книги, предложенной их вниманию, и что они также оценят искусство, с которым воспроизведены краски, свойственные времени и месту действия" (Тургенев, 1979: 222-223).
Наблюдательность, умение замечать то, на что обычные люди никогда бы не обратили внимания, но не просто замечать, а уметь объяснить то или иное явление - отличительные черты поистине талантливого писателя. Недостаточно просто воспроизвести на бумаге определенный интересный эпизод, ситуацию. Необходимо суметь объяснить, почему это произошло именно так. Острота писательского зрения, способность психологически мотивировать тот или иной поступок - особый дар, и обладает им далеко не каждый писатель. Но Б. Ауэрбах, по мнению Тургенева, наделен таким талантом:
"Возвратившись в тихое пристанище родных долин Шварцвальда, он оставил за их чертою всю свою ученость и образованность, всякие политические и эстетические симпатии и антипатии, все, что до того времени волновало и занимало его; не оставил он только дара поэтической наблюдательности, и его любящее чуткое сердце осталось при нем" (Тургенев, 1956: 350). И далее:
"Вместе с поэтическим даром Ауэрбах унаследовал и ту остроту рассудка, ту отчетливую сообразительность, ту выносливую силу терпения - словом, те качества, которые составляют отличительные признаки еврейской породы. Эти качества пришлись ему в пользу - сперва при изучении Талмуда (с двенадцатилетнего возраста его предназначали в звание раввина); он развил их потом еще сильнее, когда, будучи студентом в Мюнхене и Гейдельберге, променял свои прежние занятия на чисто спекулятивную философию" (Тургенев, 1956: 351).
Писатель должен быть как философом, так и психологом, поскольку любая деталь обладает скрытым смыслом. Во многом о характере героя можно судить не только по его словам, но и по определенным элементам одежды, по чертам лица, по его жестам. И если автор умеет обращаться с подобными, на первый взгляд, мелочами, то это поможет создать ему качественный роман.
Писатель, привыкший в самых обычных вещах подмечать что-то необычное, скрытое от взгляда окружающих, уже не сможет даже намеренно отказаться от этой привычки:
"…Ауэрбах оставил за чертою своей родины всю свою приобретенную образованность: это выражение нуждается в некотором ограничении. Вполне отбросить влияние культуры нельзя, да и не следует. Притом то свойство его ума, которое направило его к изучению Спинозы, не покинуло его и в крестьянской избе, им посещенной и воспетой. Нарисовав поразительно верными, тонкими, хотя иногда несколько мелкими чертами свои фигуры, он иногда не отказывает себе в удовольствии пофилософствовать на их счет; со всем искусством опытного мастера обращает он внимание читателя на тайное их значение, на то символическое, которое лежит в основании всякой непосредственной жизни, и высказывается иногда в самых, по-видимому, незначительных словах и поступках... Рассказ у него иногда становится аллегорией" (Тургенев, 1956: 352).
Говоря о романе Ауэрбаха "На высоте", Тургенев акцентирует внимание на таком качестве таланта писателя, как умение психологически анализировать явления и ситуации:
"…Глубина миросозерцания, сила психологического анализа, изысканное мастерство языка - все постоянные свойства ауэрбаховского дарования никогда еще блистательнее не проявлялись, чем в этом замечательном произведении…" (Тургенев, 1956: 353).
Тонким психологом, по мнению Тургенева, является Л.Н. Толстой. О каком бы его произведении Иван Сергеевич Тургенев ни говорил, он непременно это подчеркнет:
"Граф Лев Толстой выступил на сцену в 1852 году с рассказом под названием "Детство", который сразу обратил на себя внимание знатоков и критики. Это очерк первых лет человеческой жизни вроде того, что пытался представить Чарльз Диккенс всвоем прелестном романе "Домби и сын"; тонкость психологического наблюдения соединяется в нем с самою трогательною поэзией" (Тургенев, 1956: 384).
Талант Льва Николаевича Толстого многогранен. Его эпические произведения, как отмечает Тургенев, жизненны, в них отразилось мастерство Толстого-психолога. Изображенный быт и характеры верны и убедительны. Его романы, как, впрочем, и повести и рассказы, не оставляют желать ничего лучшего как со стороны формы, так и со стороны содержания:
"Впоследствии появились военные рассказы характера превосходного, трезвого и мощного (автор был артиллерийским офицером; он служил на Кавказе и во время осады Севастополя). За этими рассказами следовали повести столь же замечательные по форме, как и по содержанию; одна из них, не совсем точно названная "Казаки", представляет самую живую и самую верную картину Кавказа и его жителей. "Война и мир", о которой я упомянул выше, заключила этот список произведений графа Толстого; новый большой роман, принадлежащий его перу, начат теперь печатанием в Москве" (Тургенев, 1956: 384-385).
По мнению И.С. Тургенева, острота писательского зрения - черта, которой должен обязательно обладать романист: