Один человек, прекрасно знавший Индию, как-то сказал мне, что единственная вещь, наподобие "фокуса с канатом", которую ему доводилось видеть, – это особый трюк, выполнявшийся каким-то индийским фокусником при помощи тонкой деревянной петли на конце длинного бамбукового шеста. Фокусник заставлял петлю подниматься и опускаться по шесту. Возможно, именно этот фокус и положил начало легенде о "фокусе с канатом".
Во втором и третьем выпусках "Метапсихического обозрения" за 1928 г. есть статья М. С. де Весм "Легенда о коллективной галлюцинации по поводу мотка веревки, подвешенной к небу". Автор дает очень интересный обзор истории "фокуса с канатом", цитирует описания его непосредственных свидетелей, рассказы людей, которые о нем слышали, излагает историю попыток наблюдать этот фокус и уяснить его подлинность. К сожалению, отрицая чудесное, он сам делает несколько довольно наивных заявлений. Например, признает возможность "механического устройства, скрытого в канате", которое выпрямляет канат с тем, чтобы мальчик мог на него взобраться. В другом месте он говорит о фотографировании "фокуса с канатом", причем на снимке, якобы, можно было рассмотреть внутри каната бамбуковую палку.
В действительности же, если бы удалось обнаружить внутри каната механическое приспособление, это было бы еще большим чудом, чем "фокус с канатом", как его обычно описывают. Я сомневаюсь, способна ли даже европейская техника разместить такое приспособление внутри довольно тонкого и длинного каната; а ведь оно должно еще выпрямить канат и позволить мальчику взобраться на него. Где мог достать такое приспособление полуголый индийский фокусник – совершенно непостижимо! "Бамбук" внутри каната еще интереснее. Возникает естественный вопрос: как свернуть канат кольцами, если в нем находится бамбук? Автор довольно интересного обзора индийских чудес оказался здесь в весьма щекотливом положении.
* * *
Но рассказы о чудесах факиров – непременная часть описаний впечатлений от Индии и Цейлона. Не так давно мне довелось увидеть французскую книжку; ее автор рассказывает о своих недавних приключениях на Цейлоне. Нужно отдать ему должное: он превращает в карикатуру все, что излагает, и при этом вовсе не претендует на серьезность. Он описывает другой "фокус с канатом", виденный в Канди, на сей раз с некоторыми вариациями. Спрятавшись на веранде, автор не был загипнотизирован "факиром" и потому не видел того, что видели его друзья. Кроме того, один из них снял все представление кинокамерой. "Но когда мы этим же вечером проявили пленку, – пишет автор, – на ней ничего не оказалось".
Самое забавное – то, что автор не понимает самую чудесную сторону своего последнего утверждения. Но его упорство при описании "фокуса с канатом" и "массового гипнотизма" (т.е. как раз того, что не существует) весьма характерно.
* * *
Говоря о гипнотизме, необходимо упомянуть о самогипнозе.
Возможности самогипноза также сильно преувеличены. В действительности, самогипноз без помощи искусственных средств возможен лишь в очень малой степени. Вызывая в себе некое пассивное состояние, человек может ослабить то противодействие, которое оказывает, например, логика или здравый смысл, и целиком подчинить себя какому-нибудь желанию. Это допустимая форма самогипноза. Но самогипноз никогда не достигает формы сна или каталепсии. Если человек стремится преодолеть какое-то сильное внутреннее сопротивление, он прибегает к наркотикам. Алкоголь – одно из главных средств самогипноза. Роль алкоголя как средства самогипноза еще далеко не изучена.
Внушение необходимо изучать отдельно от гипнотизма.
Гипнотизм и внушение постоянно смешивают; поэтому место, занимаемое ими в жизни, остается не вполне определенным.
На самом же деле внушение представляет собою фундаментальный факт. Если бы не существовало гипнотизма, в нашей жизни ничего бы не изменилось, зато внушение является одним из главных факторов как индивидуальной, так и общественной жизни. Если бы не существовало внушения, жизнь людей приобрела бы совершенно иную форму и тысячи известных нам явлений просто не могли бы существовать.
Внушение может быть сознательным и бессознательным, намеренным и ненамеренным. Область сознательного и намеренного внушения чрезвычайно узка по сравнению с областью внушения бессознательного и ненамеренного.
Внушаемость человека, т.е. его склонность подчиняться внушениям, бывает самой разной. Человек может целиком зависеть от внушений, не иметь в себе ничего, кроме внушенного материала, может подчиняться всем достаточно сильным внушениям, какими бы противоречивыми они ни были, а может оказывать внушениям некоторое противодействие, по крайней мере, поддаваться внушениям только определенного рода и отвергать другие. Но даже такое противодействие наблюдается довольно редко. Обычно человек целиком и полностью зависит от внушений; вся его внутренняя структура (равно как и внешняя) создана и обусловлена преобладающими внушениями.
С самого раннего детства, с момента первого сознательного восприятия внешних впечатлений человек подпадает под власть намеренных и ненамеренных внушений. Определенные чувства, правила, принципы и привычки внушают ему намеренно; а способы действия, мышления и чувства, идущие против этих правил – ненамеренно.
Последние внушения действуют благодаря склонности к подражанию, которой обладают все. Люди говорят одно, а делают другое. Ребенок слушает одно, а подражает другому.
Способность к подражанию, свойственная как детям, так и взрослым, значительно усиливает внушаемость.
Двойной характер внушений постепенно развивает двойственность и в самом человеке. С самого раннего возраста он привыкает к тому, что ему необходимо выказать те мысли и чувства, которых от него в данный момент ожидают, и скрыть то, что он действительно думает и чувствует. Такая привычка становится его второй натурой. С течением времени он, также благодаря подражанию, начинает в равной степени доверять обеим сторонам своей психики, которые развивались под воздействием противоположных внушений. Их противоречие друг другу его не беспокоит, во-первых, потому что он не может видеть их вместе; во-вторых, потому что его способность не тревожиться по поводу этого противоречия тоже ему внушена, ибо никто не обращает на это внимания.
Домашнее воспитание, семья, старшие братья и сестры, родители, родственники, прислуга, друзья, школа, игры, чтение, театр, газеты, разговоры, высшее образование, работа, женщины (или мужчины), мода, искусство, музыка, кино, спорт, жаргон, принятый в своем круге, обычные шутки, обязательные увеселения, обязательные вкусы и обязательные запреты – все это и многое другое суть источники новых и новых внушений. Все эти внушения – неизменно двойные, т.е. они создают одновременно то, что необходимо показывать, и то, что следует скрывать.
Невозможно даже представить себе человека, свободного от внушений, такого человека, который действительно думает, чувствует и действует так, как он сам может думать, чувствовать и действовать. В своих верованиях, взглядах и убеждениях, в своих идеях, чувствах и вкусах, в том, что ему нравится и не нравится, в каждом своем движении, в каждой мысли человек связан тысячью внушений, которым он подчиняется, даже не замечая этого, внушая себе, что это он сам так думает и сам так чувствует.
Подчинение внешним влияниям до такой степени пропитывает всю жизнь человека, его внушаемость настолько велика, что его обычное, нормальное состояние можно назвать полугипнотическим. Известно, что в некоторых ситуациях, в некоторые моменты внушаемость человека может возрастать еще больше, так что он доходит до полной утраты независимого суждения, решения или выбора. Эта черта особенно приметна в психологии толпы, в различных массовых движениях, в религиозных, революционных, патриотических и панических настроениях, когда даже кажущаяся независимость индивида совершенно исчезает.
Все это, вместе взятое, создает одну сторону "внушенной жизни" человека. Другая сторона находится в нем самом: во-первых, в подчинении его так называемых сознательных (т.е. интеллектуально-эмоциональных функций) влияниям и внушениям, исходящим из так называемых бессознательных (т.е. не воспринимаемых умом) голосов тела, бесчисленных затемненных сознаний внутренних органов и внутренних жизней; во-вторых, в подчинении всех этих внутренних жизней совершенно бессознательным и ненамеренным внушениям рассудка и эмоций.
Первое, т.е. подчинение интеллектуально-эмоциональных функций инстинктивной сфере, довольно подробно рассмотрено в литературе по психологии, хотя большую часть того, что написано по этим вопросам, следует принимать с крайней осторожностью. Второе, т.е. подчинение внутренних функций бессознательному влиянию нервно-мозгового аппарата, почти не изучено. Между тем, именно оно представляет огромный интерес с точки зрения понимания внушения и внушаемости вообще.
Человек состоит из бесчисленных жизней. Каждая часть тела, выполняющая определенную функцию, каждая ткань, каждый орган, каждая клетка – все они имеют свою особую жизнь и свое особое сознание. Эти сознания существенно отличаются по своему содержанию и функциям от интеллектуально-эмоционального сознания, известного нам и принадлежащего всему организму в целом. Но это сознание никоим образом не является единственным. Более того, оно не является ни самым сильным, ни самым ясным. Только благодаря своему положению, так сказать, на границе внутреннего и внешнего миров, оно обретает господствующую позицию и возможность внушать свои идеи затемненному внутреннему сознанию. Отдельные внутренние сознания постоянно прислушиваются к голосу рассудка и эмоций. Этот голос привлекает их, подчиняет своей власти. Почему? Это может показаться странным, если учесть, что внутренние сознания зачастую более тонки и остры, но они живут в темноте, внутри организма. Мозговое состояние представляется им гораздо более сведущим, чем они, поскольку оно направлено во внешний мир. И вся эта толпа живущих во тьме внутренних сознаний непрерывно следит за жизнью внешнего сознания, пытаясь ей подражать. Головное сознание ничего об этом не знает и обрушивает на них тысячи разнообразных внушений, которые нередко противоречат друг другу и оказываются бессмысленны и вредны для организма.