Культурология 2 Особенности культурологии (стр. 31 из 128)

Заметим, философ говорит о неочевидном даже для современников. Образы мирочувствования, однако, меняются со временем. И потому, "только люди, не обладающие утонченной способностью проникаться вещами, могут думать, будто они в состоянии без особых затруднений понимать художественные творения давно минувших эпох"³. Реконструкция скрытых идей — тяжкий труд не

1

Пико делла Мирандолла Дж. Комментарий к канцоне о любви Джироламо Бенивлени // Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. 1. С. 268, 285, 288.

2 3

Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991. С. 301—302. Там же. С. 303.

109 только для дилетантов, но и для профессионалов — историков, филологов, культурологов. Но иногда в обществе в определенный момент как бы открываются клапаны восприятия, и тогда пробуждается активный интерес к тем или иным мастерам прошлого, как это было, например, с Босхом, Брейгелем, Гойей, Эль Греко, Рублевым, Малевичем...

Иногда такие "открытия" культурных ценностей становятся результатом технических возможностей. Так открылась русскому зрителю начала XX века превосходная икона, освобожденная от тяжелых окладов и очищенная от вековой копоти. Изумлением от явленного пронизана работа князя Е.Трубецкого "Умозрение в красках", прочитанная первоначально как публичная лекция в 1916 году, где он пытается через внешний, красочно-символический план проникнуть в понимание смысла древнерусской культуры. В другой работе этого же периода — "Два мира в древнерусской иконописи" — он развивает эту мысль о связи сенсибильного и интеллигибельного планов: "Когда мы расшифруем непонятный доселе и все еще темный для нас язык этих символических начертаний и образов, нам придется заново писать не только историю русского искусства, но и историю всей древнерусской культуры... Открытие иконы дает нам возможность глубоко заглянуть в душу русского народа, подслушать ее исповедь... Открытие иконы озарит своим светом не только прошлое, но и настоящее русской жизни, более того, ее будущее. Ибо в этих созерцаниях выразилась не какая-либо переходящая стадия в развитии русской жизни, а ее непреходящий смысл"¹.

Знаки видимого напрямую ведут нас в мир идей. "Луковица" над куполом храма "воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое земной мир становится причастным потустороннему богатству"². Таким образом, через обнаружение смысла формы человек проникает в смысл содержания. Это можно было бы назвать эффектом обратной перспективы. Как в иконе: восприятие ее по ту сторону изображения, как бы изнутри. Но если преодолеть опасение и двинуться в этом направлении дальше, по пути аналогии с иконописью, то невольно приходит в голову мудрое наблюдение П. Флоренского о том, что художественное превосходство имеют те иконы, "в которых нарушение правил перспективы наибольшее, тогда как иконы более "правильного"

1

Трубецкой Е. Два мира в древнерусской иконописи // Философия русского религиозного искусства. М., 1993. С. 221.

2

Там же. С. 198.

110 рисунка кажутся холодными, безжизненными и лишенными ближайшей связи с

реальностью, на них изображенною"¹.

Это размышление ведет нас от семантики к психологии, от анализа вербальных сущностей к анализу сенсорного аспекта образа. Семантика и психология имеют общую границу — так же, как имеют ее смысл и чувство. Психолингвистика снимает эту грань. Известный французский лингвист, специалист в области психомеханики языка, Г. Гийом справедливо отмечал, что для того, кто ограничивает себя наблюдением, язык — это огромный беспорядок, бессистемность, где мысль теряется безвозвратно и глупо рассчитывать ее вновь отыскать, поскольку особенностью беспорядка является невозможность понимания. Однако интуиция подсказывает, что в кажущемся беспорядке фактов языка скрыт таинственный и удивительный порядок. Он полагает, что видение на уровне понимания предполагает многократное движение от непонимания» к пониманию, от понимания к наблюдению и снова от наблюдения к пониманию.

Это колебательное движение может быть представлено в виде:

Научная деятельность — это колебания от наблюдения к пониманию, превосходящему наблюдение². Огромную роль в этом процессе играет воображение. Обращение к психологии не удаляет нас от семантики, как это может показаться на первый взгляд, но позволяет акцентировать внимание на методах анализа понимания смысла в рамках семантического поля языка культуры. Понять — значит ответить на вопросы: почему, зачем, как, каким образом. Семиотический и структуралистский анализ позволяет проследить функциональные связи, но не позволяет выяснить мотивации, психологические импульсы. С другой стороны, это возможно, если использовать методологию синтеза семиотических и герменевтических подходов, что практикуется в постструктурализме, и позволяет более мягко, но потому и более свободно обращаться к природе символа и знака.

1

Флоренский П. Обратная перспектива. //Философия русского религиозного искусства. М., 1993. С. 248.

2

См.: Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. М., 1992. С. 44—45.

111

9. Процесс формирования символических структур

Психология воображения может быть полезна при попытке классифицировать процесс формирования символических структур, связанных с воображением глубинно. Первый этап — это видение, сопровождающееся мышлением, так как при этом происходит структурирование семантического поля. Затем включается образное измерение, когда граничат вербальное и невербальное, мышление при этом носит предикативный характер: схватывается не сам предмет, а его предикаты, в логических формулах обозначающиеся буквой Р. Такое мышление рационально, но сам предмет как бы прячется за высказывания о нем, и пока мы рассматриваем образ как точную копию замещенного предмета, загадка разгадана быть не может. И лишь на третьем этапе, являющемся следствием работы воображения, воссоздается реальность с помощью знаково-символических систем.

При этом, как утверждал М. Бахтин, нельзя провести абсолютной границы между знаково-символическими формами и смыслом. Смысл обретается внутри, он не принадлежит внешнему миру и может быть передан лишь иносказательно. Понимание (или прозрение) приходит тогда, когда содержание оказывается заключено в одной точке, но такой, через которую, как через призму отразился весь мир.

Символизация — результат воздействия когнитивного процесса на семантические структуры. Знаково-символические структуры имеют место на всех уровнях познания: первичном, или поверхностном, семантическом и смысловом — как посредники между человеком и культурой, однако новый опыт и приращенное знание могут менять способы восприятия и постижения мира. Первый уровень задается социокультурным контекстом, это уровень обыденной коммуникации. Так, закон Ньютона принимается по-разному при изучении его в 6 классе школы и после знакомства с теорией Эйнштейна, можно привести и пример с отношением к ядерной энергии до и после Хиросимы, до и после Чернобыля. Восприятие символа обуславливается и культурными ценностями. Так, свастика, символизирующая в древнеиндийской традиции единство всех начал, с изменением культурного контекста приобрела иной смысл: изъятие знака из определенной культурной традиции привело к конфликту между знаком и обозначаемым. На знак в этом случае как бы "налипает" новое символическое содержание. В результате для послевоенных поколений европейцев он символизирует не изначальное, а приданное ему смысловое содержание.

112

Второй уровень познания требует теоретического объяснения в рамках семантических правил формирования смысла высказывания. И лишь на третьем, глубинном, уровне происходит раскодирование смысла, при этом мы вслед за Г. Фрече и Э. Гуссерлем понимаем под смыслом объективное содержание выражения в дихотомии с представлением, как ментальной актуализации в форме образа и ощущения.

Если понимать семантику как переводимый компонент языка, то анализ ее позволяет, отталкиваясь от присущей каждой эпохе специфической ментальности и специфики языка разных областей культуры, соотносить их друг с другом. Коммуникация в этом случае предстает не как простое перемещение сообщения, а как перевод текста с одного языка на другой. Такой перевод возможен потому, что коды отправителя и адресата образуют пересекающееся множество. Ю.Лотман справедливо замечает, однако, что при переводе часть сообщения окажется отсеченной, часть подвергнется трансформации, потерянным окажется именно своеобразие адресанта, что и составляет особую ценность сообщения. "Положение было бы безысходным, — пишет он, — если бы в воспринятой части сообщения не содержались указания на то, каким образом адресат должен трансформировать свою личность, чтобы постигнуть утраченную часть сообщения. Таким образом, неадекватность агентов коммуникации превращает сам этот акт из пассивной передачи в конфликтную игру, в ходе которой каждая сторона стремится перестроить семиотический мир"¹.

Этот конфликт принадлежит к числу таких, которые возникают при рассмотрении соотношения между целостностью и непрерывностью (континуальностью) мира, с одной стороны, и атомарностью, дискретностью знаков, задаваемых более или менее размытыми полями значений.