правилом", которое получает значение только через разные случаи его применения, а именно через произнесенные или написанные — носящие вещный характер — replicas. Как бы ни видоизменялись эти воплощения слова, оно остается во всех случаях "одним и тем же словом".
Знаки, носящие преимущественно символический характер, — это единственные знаки, которые благодаря тому, что обладают общим значением, способны образовывать суждения, тогда как "иконические знаки и индексы ничего не утверждают". В одной из посмертных работ Чарлза Пирса — книге "Экзистенциальные графы", имеющей подзаголовок "Мой шедевр", — завершается анализ и классификация знаков, сопровождаемые кратким обобщением, касающимся творческой способности (enurgeia) языка: "Итак, способ существования символа отличается от способа существования иконического знака и индекса. Бытие иконического знака принадлежит прошлому опыту. Он существует только как образ в памяти. Индекс существует в настоящем опыте. Бытие символа состоит в том реальном факте, что нечто определенно будет воспринято, если будут удовлетворены некоторые условия, а именно если символ окажет влияние на мысль и поведение его интерпретатора. Каждое слово есть символ. Каждое предложение — символ. Каждая книга — символ... Ценность символа в том, что он служит для придания рациональности мысли и поведению и позволяет нам предсказывать будущее". Философ многократно возвращался к этой идее: индексальному hie et nunc 'здесь и сейчас' он настойчиво противопоставлял "общий закон", лежащий в основе любого символа: "Все истинно общее относится к неопределенному будущему, потому что прошлое содержит только некоторое множество таких случаев, которые уже произошли. Прошлое есть действительный факт. Но общее правило не может быть реализовано полностью. Это потенциальность — и его способ существования — esse in future «быть в будущем»". Здесь мысль американского логика пересекается с предвидением Велимира Хлебникова, самого своеобразного поэта нашего столетия который в комментарии к собственным произведениям (1919 г.) писал: "Я осознал, что родина творчества — в будущем; оттуда веет ветер богов слова".
Семиотика. М., 1983. С. 102-118.
Проверьте себя!
1. Какова специфика поэтического языка?
2. Как проявляется впечатляющее воздействие звуковой фактуры в поэтическом языке?
3. Дайте интерпретацию тезиса: "Звук должен быть откликом смысла ".
4. Какова роль и ценность символа?
5. Чем отличаются знаки, носящие символический характер, от иконических?
338
Вячеслав Иванович Иванов (1866—1949) — поэт и драматург, религиозный мыслитель Серебряного века, историк культуры. Обучался в университетах в Москве и Берлине, много путешествовал, в Париже читал лекции об эллинской религии Диониса. Его поэтические сборники соседствуют с философско-культурологическими работами. В 1924 г. Вяч. Иванов получил разрешение выехать за границу, поселился в Италии, в Риме. До 1936 г. имел советское гражданство, что неоднократно мешало его преподавательской деятельности. После смерти М. Горького от гражданства отказался и стал печататься в эмигрантских изданиях. С 1936 г. и до смерти занимал должность профессора русского языка и литературы в Папском Восточном институте.
Работа, фрагменты которой представлены ниже, была напечатана в оппозиционном большевистской власти сборнике "веховской" направленности "Из глубины ", в нем же были напечатаны статьи Н. Бердяева, С. Булгакова, С. Франка и др. Книга вышла в 1918 г., это важно отметить: тогда будет понятно возмущение Иванова нововведениями в русском языке, которые в изобилии внедрялись новой властью. Дело, однако, не только в исторической ценности данного текста. Он, на наш взгляд, не потерял своей актуальности в постановке проблемы языковых инноваций и их значимости для культуры: и в современном русском языке идут бурные процессы новообразований, и, учитывая это, будет полезно ознакомиться с точкой зрения такого тонкого и глубокого знатока языка, как Вячеслав Иванович Иванов.
Язык, по глубокомысленному воззрению Вильгельма Гумбольдта, есть одновременно дело и действенная сила; соборная среда, совокупно всеми непрестанно творимая и вместе предваряющая и обусловливающая всякое творческое действие в самой колыбели его замысла; антиномическое совмещение необходимости и свободы, божественного и человеческого; создание духа народного и Божий народу дар. Язык, по Гумбольдту, — дар, доставшийся народу как жребий, как некое предназначение его грядущего духовного бытия.
Велик и прекрасен дар, уготованный Провидением народу нашему в его языке, достойны удивления богатство этого языка, его гибкость, величавость, благозвучие, его звуковая и ритмическая пластика, его прямая многовместительная, меткая, мощная краткость и художественная выразительность, его свобода в сочетании и расположении слов, его многострунность в ладе и строе речи, отражающей неуловимые оттенки душевности. Не менее, чем фор-
мы целостного организма, достойны удивления ткани, его образующие, — присущие самому словесному составу свойства и особенности, каковы: стройность и выпуклость морфологического сложения, прозрачность первозданных корней, обилие и тонкость суффиксов и приставок, древнее роскошество флексий, различие видов глагола, неведомая другим живым языкам энергия глагольного аориста...
II
<... > Язык наш свят: его кощунственно оскверняют богомерзким бесивом — неимоверными, бессмысленными, безликими словообразованиями, почти лишь звучаниями, стоящими на границе членораздельной речи, понятными только как перекличка сообщников, как разинское "сарынь на кичку". Язык наш богат: уже давно хотят его обеднить, свести к насущному, полезному, механическицелесообразному; уже давно его забывают и растеривают — и на добрую половину перезабыли и порастеряли. Язык наш свободен: его оскопляют и укрощают; чужеземною муштрой ломают его природную осанку, уродуют поступь. Величав и ширококрыл язык наш: как старательно подстригают ему крылья, как шарахаются в сторону от каждого вольного взмаха его памятливых крыл!
В обиходе образованных слоев общества уже давно язык наш растратил то исконное свое достояние, которое Потебня называл "внутреннею формою слова". Она ссохлась в слове, опустошенном в ядре своем, как сгнивший орех, обратившемся в условный меновой знак, обеспеченный наличным запасом понятий. Орудие потребностей повседневного обмена понятиями и словесности обыденной, язык наших грамотеев уже не живая дубрава народной речи, а свинцовый набор печатника...
IV
<...> С точки же зрения интересов культуры, которая, по существенному своему признаку, должна быть понимаема, прежде всего, как предание и преемство, насколько желательно усовершенствование правописания (например, восстановление начертания "время"), настолько опасны притязания предопределить направление преобразований, подчинить их какой-либо (утилитарной или иной) тенденции. Представим себе только, какие последствия для духовной жизни всего человечества повлекло бы за собою изменение эллинского правописания в период византийский, письменное закрепление воспреобладавшего в эту пору фонетизма (а именно, иотацизма): ключ, открывающий нам доступ в сокровищницы
340 древности, надолго, если не навсегда, был бы утерян, и, быть может, только новейшие успехи эпиграфики позволили бы кое-как нащупать в потемках потайные ходы в заколдованную округу священных развалин. А фонетическая транскрипция современного английского говора сделала бы говорящих по-английски негров — в принципе, по крайней мере, — полноправными преемниками и носителями британского имени.
Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 354-360.
Проверьте себя!
1. Как характеризует Вяч. Иванов русский язык? Найдите конкретные примеры для аргументации его оценки.
2. Имеют ли, на ваш взгляд, место проблемы обеднения современного русского языка, его утилитаризма, "чужеземного "влияния?Если да, то как надо к этому относиться? Согласны ли вы с Вяч. Ивановым?
3. Согласны ли вы с тезисом Вяч. Иванова о том, что изменение правописания может быть опасно для сущности языка?
Густав Густавович Шпет (1879—1937) — философ, феноменолог, основатель герменевтики в России, один из создателей философии языка. Учился на физико-математическом и историко-филологическом факультетах Киевского университета, в 1910—13 гг. слушал курсы в ряде европейских университетов. С 1918 г. — профессор Московского университета. Создал Вольную философскую ассоциацию творческой и вузовской интеллигенции (1919), вошел в художественный совет МХАТ, в 1921—23 гг. создал Институт научной философии, возглавлял философское отделение Государственной академии художественных наук (ГАХН), в 1927—29 гг. — ее вице-президент. В 1929 г. после "чистки " была закрыта ГАХН, все ее сотрудники уволены. В 1935 г. Шпет был арестован и выслан в Енисейск, затем в Томск. В 1937 г. второй раз арестован по делу мифической "кадетско-монархической повстанческой организации " и расстрелян в ноябре 1937 г. в поселке Колпашево Томской обл.
Г. Шпет обладал энциклопедическими знаниями, он знал 17 современных европейских языков, что позволило ему перевести большое количество работ по философии, психологии, логике и эстетике (находясь в ссылке, он осуществил блестящий перевод "Феноменологии духа " Гегеля, он переводил Данте, Шекспира, Диккенса).