Он преодолевает этюдность, добивается эпического звучания, словно бы «останавливает время» в своих произведениях и создает манящий в свои пределы пейзаж.
Левитан исходил от живых впечатлений от натуры, проносил их через свою творческую фантазию и добивался обобщения, чередуя связь с натурой, наблюденность детали с сочинительством.
В картинах «Березовая роща» (1885-1889, ГТГ), «Золотая осень» (1895, ГТГ), «Владимирка», «Свежий ветер», «Озеро. Весна» (1900, Пензенская картинная галерея) Левитан допускает изменения композиции и колористического решения, усложняя цветовые отношения, нюансировку тонов, гаммы.
Фактура произведений Левитана очень разнообразна. Художник применяет сильно разбавленные и густые, лессировочные и корпусные краски, слой их наносится и тонко, и пастозно. Поверхность красочного слоя бывает ровной и рельефной, матовой и блестящей, эмалевой и шероховатой. Иногда эти качества сочетаются в одной картине и, ритмично чередуясь, дополняют ее живописную красоту.
Одной из самых праздничных, мажорных работ Левитана можно считать картину «Свежий ветер. Волга» (1895), которая была начата еще в Плесе в 1890 году.. Ей, как обычно предшествовали этюды и зарисовки. Картина больших размеров (72 х 123) построена по панорамному принципу. У волжских берегов причалили и пароходы, и парусники, и шлюпки плещутся в ее волнах. Низкая линия горизонта позволяет показать высокое голубое небо (почти ¾ картинного пространства) с перистыми облаками, спокойное и напоенное ветрами и солнечными лучами, в котором парят чайки спускаясь в поисках добычи к самой глади воды. Типичные волжские берега, с залысинами береговых обрывов, с низкой растительностью Жигулей, с прибрежными городками и пристанями. Ветреный день. Волга волнуется, ее синевато-серая поверхность изборождена желтоватыми барашками с розоватыми отсветами. Небо ясное, удивительно голубое с мелкими лохматыми облачками. На темном фоне воды в такой день ослепительно белы корабли и чайки. Их белизну оттеняет розовая вода в свету и глубоко-синяя в тенях. Левитан показал Волгу здесь в другом ракурсе, неожиданно для самого себя: деловитой, большой судоходной рекой. Мощь, красота и сила великой русской реки и деятельного человека, живущего на ее берегах воспета Левитаном с звенящим восторгом. Огромные расцвеченные баржи везут товар по реке. Вдали – пассажирский пароход. Представляется веселая суета делового дня большой реки. Идут грузы на ярмарку. На двух баржах два флага – один русский, другой персидский, на первом плане плывет волгарь – то ли бакенщик, то ли матрос с баржи. Сочетание старинных парусных барж и пассажирского парохода свидетельствует о богатом историческом прошлом Волги. Жизнеутверждающие, бодрые ноты восторга пропитывают весь строй полотна, ритмы картины, от плещущихся волн, до мягких очертаний далей и вознесшихся над ними облаков, и дымки парохода, как символы кипучей жизни, как сигналы жизнестроительного начала. Художник запечатлел множество цветовых оттенков в суровой глади воды. Композиция необычайно монументальна. «Варьируя обычное для его волжских работ «лучеобразное» построение композиции, художник подчеркивает в нем восходящие, как бы идущие на взлет линии, образуемые движением белых облаков, очертаниями берегов и корпусов судов на Волге. Ощущение свежести, оживленности, которым проникнута вся картина, достигается и благодаря замечательно найденному Левитаном сочетанию голубизны неба, холодной синевы отражающей его и покрытой легко бегущими волнами воды и пестрой расцветки корпусов судов и вьющихся над нами флажков, акцентированию живописцем алых, золотистых и зеленых чистых цветов»[62].
Этот же мажорный настрой Левитан сохраняет и в других своих произведениях, например, в «Марте» 1895 года, который он провел в Горках.
«Март» писался без этюдной подготовки, хотя близкой к картине по построению была несохранившаяся работа того же года «Весна. Последний снег», этюд, который хранится в ГРМ. Близ опушки молодой рощицы, розовой от свежих почек, ‑ талая вода и белые островки снега на обнаженной желтой поляне. В этом этюде он старался уловить целое (а в картине, наоборот не пропустить мимолетное). Художник писал крупными мазками, размашисто, взяв несколькими красками цвет неба, реки, теней, снега, размытого песка и дальнего плана – леска, без подробностей, давая правдивую картину состояния природы.
В несколько упорных сеансов был написан «Март».( Горкинская лошадь Дианка подъехала с санями к крыльцу…).
Ласковое мартовское солнце возвестило об окончательном приходе весны: по белому, но подтаявшему снегу поползли глубокие синие тени, небо преобразилось и залилось лазурью, все охвачено движеньем, предчувствием весны и тепла. Сползает с крыши крыльца снег, зашумели на осеннем ветру верхушки осин, раскачивая прикрепленный к ветке скворечник. Главное действующее существо в картине – рыжая лошадь Дианка, везущая сани, очевидно, что верховой зашел в открытую в доме дверь под навесом. Вокруг ярко-желтого, стронцианового от солнечных лучей дома следы, везде обозначено присутствие человека, даже в снятой с петель ставне. Левитан уловил первые проблески весны. В картине все ‑ в борьбе: зимы с весной, теплого света солнца с холодной лазурью, темных сосен со светлыми, зеленоватыми извилистыми стволами осин, ослепительных пятен снега с синими тенями.
В картине нет импрессионистической случайности, хотя присутствует свобода и раскрепощенность живописно-пластического воплощения идеи, нервность и пастозность мазка, «кулисы» (деревья и желтая стена дома), задник-лес, некоторая кадрированность композиции.
Действительно, в «Марте» великолепное сопоставление тонкости красочного слоя с массивной пастозностью в светах, гладкого эмалевого неба с косматыми острыми мазками на снегу, мерцание живописной поверхности повсеместно проступающей фактуры холста, просвечивание прозрачных и полупрозрачных слоев красок – все это составляет очарование и красоту живописной поверхности»[63]. Художник разнообразит направление, толщину, манеру наложения красочного слоя мазками.
И.Долгополов назвал «Март» Левитана – «своеобразным манифестом русского пленэра»[64].
«…1895 год прояснил многое. Поэтичен язык музы Левитана. Ему не свойственна постоянно повышенная гамма палитры импрессионистов, власть голубых и синих тонов, которая бесконечно приятна, но идет иногда в ущерб глубине проникновения художника в настроение пейзажа. Пленэр решается Левитаном мощнейшей цветописью»[65].
Однако Левитан более раскрепощен. Безусловен поэтический настрой самого движения кисти мастера, оставляющей сложную игру цветовых пятен и тонов в отличие от лиричного рассказа о пейзаже Саврасова, не отражающейся на манере воплощения замысла.
«Выполняя свою картину «Весна. Большая вода» (ГТГ., 1896), Левитан мог вспоминать своего учителя Саврасова, который за 20 лет до него произвел своими «Грачами» впечатление настоящей весны в русском пейзаже. Такие же тонкие березки, выстроенные в ряд, изогнутые и голые; за ними оттаявшая речка. Только у Саврасова ‑ хмурое, низко нависшее весеннее небо, у Левитана – прозрачная весенняя синева и золотистые лучи на песчаном берегу. Но главное различие не в мотивах. Самый характер живописного языка решительно изменился; Саврасов рассказывает, описывает, в его пейзаже нечто совершается, происходит, и самая суета и гам прилетевших грачей сообщают ему несколько бытовой характер, свойственный всей живописи передвижников тех лет. У Левитана все запело, зазвучало, прониклось музыкальным строем, все внешнее и случайное исполнилось особенного смысла, и потому полнее вылилась скорбно-радостная, чуткая душа художника»[66].
«Главной темой «Большой воды» Левитана служит трогательно-прозрачная, целомудренная чистота весны и особенно застенчиво-робких, еще не одетых, голых березок. Картина наполнена воздухом; в сущности и сама большая вода выглядит, как опрокинутое небо и это преобладание неба отдаленно напоминает «Над вечным покоем». Но там преобладание неба и воды делало картину необитаемой, природу – равнодушной, почти безжалостной к человеку»[67]. Художник находит тонкую степень градации и соотношения цвета и света, цвета и тона, мягкости в рисовке предметно-пространственной среды.
«В отличие от картины «Над вечным покоем», в которой природа выглядит как величавое, но чуждое человеку зрелище, в «Большой воде» плавно изогнутый берег ведет наш глаз в глубь картины, связывает лодку с манящим простором дали и делает природу более соразмерной человеку»[68].
Левитан стремится вместе с лиризмом, обобщенностью, глубокой поэтичностью образов природы запечатлеть их изменчивость, «дыхание» земли и неба, то мокрого, то светлого, то темного, но «движущегося» неба.
« Сравнивая законченную картину с первоначальными этюдами, видим, что Левитан искал выразительности контура изогнутого берега, стремился избежать его среза рамой и пытался связать его край с линией гнутой березки. Работая над картиной, Левитан не менял ее содержания, не обогащая ее частностями; он совершенствовал цветовое созвучие и певучий линейный ритм, и они-то и делают это произведение самым лирическим среди всех его пейзажей»[69].
С горы расстилается широкая панорама реки, рядом – старый деревенский погост. «В ней я весь, ‑ пишет Третьякову о картине «Над вечным покоем» Левитан. – Со всей своей психикой, со всем моим содержанием»[70]. Левитана чаще всего привлекает ненастье, «движение облаков по сумрачному небу, скупые проблески света»[71]. Очевидно подобная «сумеречность» настроения, состояния природы настраивает на глубокий философский лад, сообщает мыслям особую эсхатологичность, исповедальный характер. Глубина и бездонность небес, проливающих свет на грешную землю, вечное течение реки Волги, видавшей и татаро-монгол, и Стеньку Разина, и государей Российских рода Рюриковичей, Калиты, Романовых, и нищету народа, схоронившей в своих волнах предания, легенды и мифы из истории славян и многое другое, чего не перечислишь и словами не опишешь…. На высоком мысе церковь и погост…. Деревянные покосившиеся от времени кресты старого кладбища, как свидетельство бренности человеческой жизни, великой ее тайны и непостижимости, Божьего провидения человеческого пути и судьбы. Картина поистине философична и монументальна – это гимн Мирозданию, светлая печаль о Человечестве, молитва Всевышнему за род людской.