С1880-х гг. между Германией и Россией наметились трения политического и экономического характера. Это привело к образованию военных коалиций (Тройственного союза и Антанты), что поставило обе страны, долгие столетия находившиеся в постоянном культурном контакте, по разные стороны баррикад. Вслед за этим усилились и антигерманские настроения в обществе.
Обида от поражения в русско-японской войне на уровне подсознания присутствовала в головах российских обывателей и искала эмоциональный выход. Призыв «Бей всех россиян с узкими глазами!» звучал бы довольно нелепо, поэтому эта «душевная болезнь» дала осложнение в виде нового «синдрома» - германофобии.
Однако до начала Первой мировой войны трудно говорить о каком-либо едином образе немца в массовом сознании россиян. Именно вовлечение в мировую войну привело к тому, что отношение к германии и немцам было отрефлексировано в массовом масштабе. Ведь только счет призванных в русскую армию превышал 10 процентов населения России (15.1 миллиона мобилизованных к 1 марта 1917 года)[17]. Это значит, что практически каждая семья напрямую столкнулась с «Германской» войной.
Из событий конца Первой мировой можно отметить появление в Германии «закона о двойном гражданстве», который был очень негативно встречен в России. По закону всем этническим немцам, независимо от места их проживания, предоставлялась возможность получить второе германское гражданство[18]. На становление в российском обществе концепции «свой - чужой» повлияло отрицательное отношение к многочисленным немецким обществам в России, которые воспринимались как «националистические»[19]. Эта волна была подхвачена Православной церковью, которая объявила о новом распространении «западных ересей», имеющих «глубокие следы немецкого влияния»4.
Таким образом, в предвоенное десятилетие на российской земле были брошены зерна ненависти к Германии, которые дали обильные всходы в первые же дни войны.
Современник тех событий Фридрих Штайнманн охарактеризовал атмосферу, сложившуюся в начале войны в среде российских немцев: «Задолго до мировой войны пессимисты ставили перед нами вопрос: что произойдет с нами … и с немецкими культурными ценностями, если, не дай Бог, между Россией и Германией вспыхнет война? Оптимисты… полагали войну между нашими странами совершенно немыслимой, поскольку они были слишком тесно связанны экономически и имели важные общие интересы […]. Кошмарный сон стал реальностью: Россия оказалась в состоянии войны с Германией, русская Родина против немецкого Отечества […]. В одно мгновение изменилось положение немцев в России, обитателей русских городов, торговцев, ремесленников, литераторов, гордых культурными достижениями своими и своих отцов, не особенно любимых русскими, но все-таки уважаемых. В одну ночь они превратились в гонимые партии, людей низшей расы, опасных врагов государства, с которыми обращались с ненавистью и недоверием. Немецкое имя, прежде столь гордо звучащее, стало ругательным выражением. Многие добрые друзья и знакомые среди русских прервали с ними всякое общение, избегали наших визитов и приглашений к себе в гости и даже не отвечали на приветствие при встрече на улице…»[20]
Продолжая то и дело наступать на исторические «грабли», все последующие годы мы раз за разом будем совершать эту ошибку: начинать очень быстро и от всего сердца ненавидеть вчерашних друзей, только за то, что у них на груди полумесяц или грузинский нос и фамилия.
2. Отношение к Германии в высших слоях российского общества накануне Первой мировой войны.
Спектр мнений и эмоций в отношении немцев был достаточно широк. Слои общества, в которых можно проследить это разнообразие мы условно поделили на «высшие круги», «деревню», «армию» и «город».
В высших слоях российского общества традиционно существовали и «германофилы» и «германофобы». Николай I и Александр II женатые на немецких принцессах, считались германофилами, в то время как Александр III относился к Германии неприязненно. Его супруга, императрица Мария Федоровна, датчанка, вообще считалась главной «германофобкой» России[21]. Именно в его правление Россия меняет свою политическую ориентацию с Германии на Францию и Великобританию. Отношение российского и германского императоров были родственными, со всеми их светлыми и темными сторонами, зависящими от семейных проблем и неурядиц. Дневник Николая II говорит о дружелюбном расположении российского императора к «кузену Вилли» (Вильгельму II)[22]. Биографы русского царя рассказывают о встрече двух императоров в мае 1913 года, которая прошла в теплой атмосфере. Весной 1914 года Николай II говорил немецкому послу
Пурталесу : «У меня теперь для Германии только улыбки»[23]. И все же война «германолюбов» и «германоненавистников», происходившая на глазах царя, сказывалась на Николае. Русский император, всегда подверженный в большей степени постороннему влиянию, чем собственному суждению, в сентябре 1914 года запишет: «Немцы – подлецы».[24]
Страх перед Германией нарастал. В пропорции с ним росла и ненависть. Приведем два примера. Вот как описывает свои чувства протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский, который побывал в 1913г. в Германии на параде посвященном столетнему юбилею Битвы народов у Лейпцига: «Вот она, Германия! Стройная, сплоченная, дисциплинированная, патриотическая. Когда национальный праздник – тут все, как солдаты; у всех одна идея, одна мысль, одна цель и всюду стройность и порядок. А у нас все говорят о борьбе с нею… Трудно нам, разрозненным, распропагандированным, тягаться с нею.»[25] Так зарождался страх русского генералитета перед немецкой военной машиной, которая еще недавно выступала в качестве учителя русского высшего армейского командования. На тактике Клаузевица и стратегии Мольтке долгое время строилась тактика и стратегия российской армии.[26]
Ненависть к Германии, равно как и к немецкому населению России иллюстрирует фигура московского главноначальствующего[27] князя Ф.Ф.Юсупова. Н.П. Харламов, вспоминая свои визиты к князю, дает весьма красочную характеристику этой персоны: «За завтраком велась обычная светская беседа, которую князь, впрочем, неизменно сводил на свою любимую тему – о немецком засилии и о непринятии со стороны петроградских властей никаких мер… Немцы и Распутин были любимые темы князя…»[28]. Именно Юсупов станет инициатором составления списков рабочих и мастеров с немецкими фамилиями, работающих не предприятиях принадлежащих немцам. Вообще предложением князя воспользовались, чтобы свести счеты… с особо требовательными и потому нежелательными мастерами…»[29]. «В число «немцев» попали и русские мастера, как, например, Васильев, записанный сюда лишь на том основании, что его дальняя родственница была замужем за немцем».[30]
Фигура Юсупова будет играть ключевую роль в московских погромах 1915 года. В донесении одного из осведомителей Московского охранного отделения сообщалось что Юсупов слыл в Москве «представителем партии германофобов».[31]
А вот всем известного Григория Распутина можно отнести к германофилам. Неосторожность его во время посещения первопрестольной в 1915 году, его знаменитый «загул» в ресторане «Яръ», будет выглядеть как демонстративное выступление «немецкой партии», чувствовавшей за собой властную поддержку. Об этом, в частности, пишет в своих воспоминаниях глава жандармерии В.Ф. Джунковский[32].
3. Отношение к Германии в российской деревне.
Начало войны и реакция на нее населения деревенской России поначалу подтвердили отсутствие германофобии как массового явления. Д.Олейников в своей статье[33] предлагает проследить этот факт по такому интересному источнику как народный фольклор. Действительно, в русском народном творчестве этого времени отсутствует «злодей-немец» или «злодей-австриец». «Война в народном сознании того времени – это стихийное бедствие, божья кара, не являющаяся следствием рациональной деятельности живущих людей. Если уж обвинять кого в несчастье, постигшем семью, деревню, общину, так это конкретных чиновников, лиц и даже предметы, связанные с уходом близкого человека на фронт, на свидание со смертью».[34]
В «крестьянских» стихах поэта Серебряного века Павла Радуева есть военная тема, но и в ней драма войны не связана с немцами:
Пахарь истовый, захваченный пожаром
Войны внезапной, он согласен умереть,
Жалеет лишь о том, что бабе не успеть
Снопы пожатые сложить в овине старом…[35]
Возвращаясь к фольклору, приведем пример народной песни-частушки, бытовавшей в деревнях в период русско-германской войны:
Распроклятая машина,
Куда милого сташшила!
Распроклятый тот вокзал,
Куда милого девал,
Что мне раньше не сказал?
В целом, ситуация в деревне, по началу, не выходила за рамки «позитивного патриотизма», «движения за Святую Русь и царя-батюшку».