Образцы сатирических статей и карикатур времен Первой мировой войны безусловно воздействовали на читателя. Но это были своеобразные отражения того «всплеска патриотизма», который охватил общество. Гораздо более серьезной «обработке» русский обыватель подвергался со страниц обычных газет.
Набравшая силу националистическая пропаганда преследовала цель создать образ немца-врага, понятный любому читателю. Начиная с погрома немецкого посольства, в прессе идет разработка темы «внутреннего» врага. «Если в многочисленных листовках и плакатах «внешние» немцы изображались, как страшные чудовища или свита Антихриста (обязательно с лицом Вильгельма II), то «внутренние» чаще всего представлялись как шпионы, паразиты и нахлебники русского народа».[60] Московский издатель Машистов выпустил даже серию лубков и почтовых открыток с народными поговорками о немцах, сделав упор на принижение нравственных идеалов «тевтонов» и их умственных способностей.[61]
В результате планомерной пропаганды антинемецких идей в периодической печати города России превратились в «пороховую бочку», готовую взорваться от малейшего сотрясения. Гонениям в российской печати подверглись и формально полноправные граждане России немецкого происхождения, проживающие в стране со дня своего рождения.
Широкомасштабной компанией по борьбе с «немецким засилием» с начала 1915 года будет охвачена и Москва.
Весной 1915 года были закрыты все немецкоязычные газеты и конфискованы книги, издаваемые для этнических немцев. «Газетный шпионаж немцев… - внушалось российским гражданам, - носит совсем неуловимый характер. Вот почему закрытие газет, издающихся в России на немецком языке, учитывая при этом выяснившееся отношение русских немцев к настоящей войне, (выделено Ю.Г.) является мерой положительно необходимой, для избежания могущих быть печальных неожиданностей…»[62]
В авангарде антигерманской компании в прессе шли националистические издания братьев А.А. и Б.А. Сувориных «Новое время» и «Вечернее время». Бульварная пресса стала вести травлю немцев, не считаясь с их подданством. Лидеры правых партий и организаций раздували эту травлю речами и докладами на устраиваемых ими многолюдных собраниях и лекциях.
Провокационное поведение прессы видели все, даже безусловные сторонники запретительных мер против немцев. Вот мнение петроградского градоначальника А.Оболенского в письме от 31 января 1915 года князю А.Н. Трубецкому в Ашхабад: «Ты пишешь, что я напрасно штрафую Суворина (редактор «Нового времени» - Ю.Г.), но ведь он ведет шантажную войну, требуя денег с разных немцев и вообще лиц с немецкими фамилиями. Вообще газеты все сволочь…»[63]
За несколько дней до погрома в Москве, по слухам, в одном из ресторанов Охотного ряда были вывешены призывы к активным выступлениям против московских немцев. Почва для массового психоза была подготовлена – оставалось только поднести спичку.
Глава II
1. Майские погромы в Москве в 1915 году.
«Во второе лето Великой европейской войны, в конце мая 1915г., в первопрестольной столице бывшего Российского государства, в Москве, произошел грандиозный погром. Били немцев…»[64] так начал свои воспоминания действительный статский советник Н.П.Харламов,[65] которому в июне 1915г. Министром внутренних дел Н.А. Маклаковым было поручено не только разобраться в причинах произошедшего в Москве, но и воссоздать «весь ход печальных событий».[66] Интересно, что российское правительство узнало о немецком погроме в Москве только из материалов центральных газет.[67] Градоначальник А.А. Адрианов имел основания для проведения профилактических мер по предотвращению возможных погромов. Еще в середине октября 1914 года в Москве имели место выступления против Московских немцев. «… Уличная толпа, подстрекаемая не столь патриотическим подъемом, как злонамеренными агитаторами, совершила разгром некоторых торговых заведений, под видом погрома немцев, причем полиция, из боязни быть обвиненной в поддержании немцев, проявила полное бездействие…»[68]. Непротивление Адрианова подобным «патриотическим» акциям - это прямое доказательство «особой» антинемецкой позиции градоначальника и его аппарата. Эксцессы побудили министра внутренних дел Маклакова специальным письмом призвать московские власти навести порядок в городе. Министр снимал с себя ответственность на случай повторения бесчинств.
Но агитация против «внутренних врагов» уже разгоралась по всей России.
С началом войны российские подданные стали разделяться в зависимости от звучания их фамилий, а иногда и имен. Композитор С.Н. Василенко отмечал в мемуарах,[69] что даже в литературно-художественном объединении, цитадели московской интеллигенции, образовалось две партии: «за исключение» из кружка лиц с немецкими фамилиями и, наоборот, «за их оставление». Сам композитор проголосовал за исключение знаменитого московского фотографа К.Фишера и владельца книжного магазина «Гросман и Кнебель», российского издателя классической литературы и детских книжек - Иосифа Николаевича Кнебеля.
Конец 1914 и 1915 год стали временем поражения русской армии на фронте. К апрелю-маю 1915г. в стране наблюдалась хозяйственная разруха, рост цен и спекуляция товарами первой необходимости.[70] Широкие слои рабочих были охвачены настроениями против «внутреннего врага».
Ситуация в Москве ничуть не отличалась от настроений в других городах России. Фабричная инспекция и полиция неоднократно фиксировали стачки и забастовки рабочих, единственным требованием которых было удаление с предприятий всех немцев и австрийцев. Начальник Московского охранного отделения А.П. Мартынов весной 1915г. доносил в Департамент полиции: «На некоторых фабриках и заводах Москвы рабочие стали обращаться к администрации с требованием об удалении с заводов лиц немецкого происхождения… угрожая изгнанием таких лиц «своими» мерами…».[71]
По Первопрестольной ходили многочисленные слухи, связанные с якобы готовящимися «внутренними» немцами взрывами на предприятиях. В одной такой «басне» говорилось, что немцы-шпионы взорвали в Гатчине поезд с боеприпасами.[72] В апреле 1915 на охотском заводе взрывчатых веществ в Петрограде по «неизвестной причине» произошел взрыв, унесший жизни около 100 человек. Событие вызвало большой резонанс по всей России. «Озлобления против немцев, против каждого носившего нерусскую фамилию росло с каждым днем».[73] С 20 мая 1915 г. среди рабочих Прохоровской фабрики шло сильное брожение, т.к. здесь были отмечены случаи холерных и острых желудочных заболеваний. Обвиняли московских немцев.
Хочется отметить чрезвычайную четкость в действиях погромщиков, орудовавших 26-29 мая в Москве. В руках некоторых участников находились списки тех, кого надо «бить». Многочисленные документы и литература указывают нам на тех, кому было выгодно создание подобных списков. «Можно с уверенностью сказать, что майский погром предприятий и магазинов, принадлежащих «немцам», помог выпустить пар социального недовольства москвичей, на время отведя удар как от местной администрации и правительства, так и от русских предпринимателей и торговцев, заинтересованных в изгнании конкурентов».3 (выделено – Ю.Г.).
26 мая.
В Москве, как и во многих других городах России, действовал благотворительный комитет, осуществляющий помощь семьям мобилизованных в армию. Руководила работой комитета великая княгиня Елизавета Федоровна, немка по происхождению.
26 мая с десяток женщин, получивших отказ на просьбу подработать в этом комитете (весьма «выгодная» социальная работа, связанная с распределением продуктов в семьях солдат) столпились у дома генерал-губернатора на Тверской. Посыпались обвинения в адрес «великой княгини-немки». Тут же возникла толпа сочувствующих, подхвативших выкрики в адрес Елизаветы Федоровны. Полиции удалось разогнать толпу. «Бабий бунт» закончился подачей жалобы первому германофобу Москвы главноначальствующему Ф.Ф. Юсупову.
В этот же день на Ситцевой фабрике Гюбнера около 1,5 тыс. рабочих выдвинули требования уволить всех «немцев-эльзасцев» с фабрики. Область Эльзас формально принадлежит французской стороне. Этот факт администрация и попыталась объяснить забастовщикам, но убедить их разойтись не смогла. Рабочие с портретами царя, пением гимна и криками «Долой немцев!» двинулись к Прохоровской Трехгорной мануфактуре, где за неделю до этого наблюдалась вспышка кишечных заболеваний (считали что это «немецкая диверсия»).[74]
Оба предприятия находились на окраинах Москвы. Центральные районы города забастуют на следующий день.
Об инцидентах в тот же вечер было доложено градоначальнику А.А.Адрианову, который буквально проигнорировал сообщение. «Напротив… на вопрос, что делать, если и на следующий день повторятся манифестации, генерал Адрианов ответил, что рассеивать манифестирующую толпу не следует, а надо лишь следить, чтобы она не нарушала порядок».2
27 мая.
Утром Антинемецкие манифестации возобновились с новой силой. Рабочие фабрики Гюбнера, пополненные забастовщиками с Рябовской мануфактуры двинулись в район Замоскворечья. Владелец Прохоровской мануфактуры Н.И. Прохоров обратился к градоначальнику Адрианову с просьбой остановить толпу силами полиции. Генерал-майор Адрианов стоял на своем. Он вновь отметил мирный характер манифестации и распорядился о допуске митингующих к его резиденции в центре города. «Патриотически» настроенная толпа с портретами Николая II, с пением «Боже, царя храни» и «Спаси, Господи, люди Твоя» вместо резиденции свернула на Дербеневку, к мануфактуре Эмиля Цинделя.