- Ваше величество! - воскликнул Генрих, бросаясь к нему навстречу.
- Собственной персоной... Честное слово, Анрио, ты отличный малый, я начинаю любить тебя все больше и больше.
- Ваше величество, вы слишком добры ко мне, - ответил Генрих.
- У тебя только один недостаток, Анрио.
- Какой? - спросил Генрих. - Может быть, вы, ваше величество, имеете в виду, что я предпочитаю соколиной охоте охоту с гончими? В этом вы не раз меня упрекали.
- Нет, нет, Анрио, я говорю не об этом недостатке, а о другом.
- Если вы, ваше величество, объясните мне, в чем дело, я постараюсь исправиться, - отвечал Генрих, увидав по улыбке Карла, что он в хорошем расположении духа.
- Дело в том, что глаза у тебя хорошие, а видишь ты ими плохо.
- Может быть, государь, я, сам того не замечая, стал близорук?
- Хуже, Анрио, хуже: ты ослеп.
- Ах, вот оно что! - сказал Беарнец. - Но, быть может, это несчастье случается со мной, когда я закрываю глаза?
- Вот, вот! Именно так с тобой и случается, - сказал Карл. - Как бы то ни было, я их тебе открою.
- "И сказал Бог: да будет свет, и был свет". Вы, ваше величество, являетесь представителем Бога на земле, - следовательно, вы можете сотворить на земле то, что Бог творит на небе. Я слушаю.
- Когда вчера вечером Гиз сказал, что встретил твою жену с каким-то дамским угодником, ты не хотел верить!
- Государь, - отвечал Генрих, - как же я мог поверить, что сестра вашего величества способна поступить столь опрометчиво?
- Когда же он сказал тебе, что твоя жена отправилась на улицу Клош-Персе, ты опять не поверил!
- Но как же я мог предполагать, что принцесса крови рискнет своим добрым именем?
- Когда мы осаждали дом на улице Клош-Персе и в меня попали серебряным кувшином, Анжу облили апельсиновым компотом, а Гиза угостили кабаньим окороком, неужели ты не видел там двух женщин и двух мужчин?
- Государь, я ничего не видел. Вы, ваше величество, наверно, помните, что в это время я допрашивал привратника.
- Да, но зато я, черт возьми, видел!
- А-а! Если вы, ваше величество, видели сами, тогда, конечно, дело другое!
- Да, я видел двух мужчин и двух женщин. И уж теперь я не сомневаюсь, что одной из этих женщин была Марго, а одним из мужчин - Ла Моль.
- Однако если Ла Моль был на улице Клош-Персе, значит, его не было здесь, - возразил Генрих.
- Нет, нет, здесь его не было, - согласился Карл. - Но сейчас дело не в том, кто был здесь, - это мы узнаем, когда болван Морвель сможет говорить или писать. Дело в том, что Марго тебя обманывает.
- Пустяки! Не верьте злым языкам, государь, - сказал Генрих.
- Говорят тебе, что ты не близорук, а просто слеп! Тысяча чертей! Поверь мне хоть раз в жизни, упрямец! Говорят тебе, что Марго тебя обманывает, и сегодня вечером мы задушим предмет ее любви!
Генрих подскочил от неожиданности и с изумлением посмотрел на шурина.
- Признайся, Генрих, что в глубине души ты не против этого. Марго, конечно, раскричится, как сто тысяч ворон, но, честное слово, тем хуже для нее. Я не хочу, чтобы ты страдал. Пусть Анжу наставляет рога принцу Конде, - тут я закрываю глаза: Конде - мой враг, а ты - мой брат, больше того - мой друг.
- Но, государь...
- Я не желаю, чтобы тебя унижали, чтобы над тобой издевались; довольно ты служил мишенью для всяких волокит, которые приезжают сюда из провинции, чтобы подбирать крошки с нашего стола и увиваться за нашими женами. Пусть только посмеют явиться сюда или, вернее, появиться снова, черт бы их всех побрал! Тебе изменили, Анрио, - это может случиться со всяким, - но, клянусь, ты получишь сногсшибательное удовлетворение, и завтра люди скажут: "Тысяча чертей! Должно быть, король Карл очень любит своего брата Анрио, если ночью заставил Ла Моля вытянуть язык!".
- Государь! Значит, это и впрямь дело решенное? - спросил Генрих.
- Это продумано, решено и подписано. Этому щеголю не придется жаловаться на судьбу! В поход отправимся я, Анжу, Алансон и Гиз: король, два принца крови и владетельный герцог, не считая тебя.
- Как - не считая меня?
- Ну да, ты-то ведь будешь с нами!
- Я?!
- Да. Мы будем душить этого молодчика, а ты пырни его кинжалом, да хорошенько пырни, по-королевски!
- Государь, я смущен вашей добротой, - отвечал Генрих, - но откуда вы все это знаете?
- А-а? Ни дна ему, ни покрышки! Наверное, этот бездельник сам похвалялся! Он бегает к ней то в Лувре, то на улицу Клош-Персе. Они вместе сочиняют стихи, - хотел бы я почитать стихи этого франтика: верно, какие-нибудь пасторали; они болтают о Бионе и Мосхе, толкуют то о Дафнисе, то о Коридоне <Биони Мосх (II в до н.э) - буколические поэты Дафгис и Коридон - персонажи пасторалей.>. Так вот, возьми-ка у меня кинжал получше.
- Государь, поразмыслив... - начал Генрих.
- Что еще?
- ..вы, ваше величество, поймете, почему я не могу принять участие в этом походе. Мне кажется, что мое участие будет неприличным. Я - лицо слишком заинтересованное в этом деле, и мое вмешательство люди истолкуют как чрезмерную жестокость. Вы, ваше величество, мстите за честь сестры фату, оклеветавшему женщину своим хвастовством, - это понятно всякому, и Маргарита, невинность которой для меня, государь, несомненна, не будет обесчещена. Но если вмешаюсь я, дело примет совсем другой оборот; мое участие превратит акт правосудия в акт мести. Это будет уже не казнь, а убийство, и моя жена окажется женщиной не оклеветанной, но виновной.
- Черт возьми! Генрих, ты златоуст! Я только что говорил матери, что ты умен, как дьявол.
Карл одобрительно посмотрел на зятя, который ответил на этот комплимент поклоном.
- Как бы то ни было, ты доволен, что тебя избавят от этого франтика? - продолжал Карл. - Что ни сделает ваше величество - все благо, - ответил король Наваррский.
- Ну и отлично, предоставь мне сделать это дело за тебя, и, будь покоен, оно будет сделано не хуже.
- Полагаюсь на вас, государь, - ответил Генрих.
- Да! А в котором часу он обычно бывает у твоей жены?
- Часов в девять вечера.
- А уходит от нее?
- Раньше, чем прихожу к ней я, судя по тому, что я ни разу его не застал.
- Приблизительно?..
- Часов в одиннадцать.
- Хорошо! Сегодня ступай к ней в полночь; все уже будет кончено.
Сердечно пожав руку Генриху и еще раз пообещав ему свою дружбу, Карл вышел, насвистывая любимую охотничью песенку.
- Господи Иисусе Христе, - сказал Беарнец, провожая Карла глазами. - Или я глубоко заблуждаюсь, или весь этот дьявольский замысел исходит от королевы-матери. В самом деле, она только и думает о том, как бы поссорить нас с женой, а ведь мы такая прелестная пара!
И Генрих рассмеялся, как смеялся лишь тогда, когда его никто не видел и не слышал.
Часов в семь вечера, после того как произошли все эти события, красивый молодой человек принял ванну, выщипал волоски между бровями и, напевая песенку, стал весело прогуливаться перед зеркалом в одной из комнат Лувра.
Рядом спал или, вернее сказать, потягивался на кровати другой молодой человек. Первый был тот самый Ла Моль, о котором днем так много говорили, второй - его друг, Коконнас.
В самом деле: страшная гроза прошла над головой Ла Моля так незаметно, что он не слышал раскатов ее грома, не видел сверкания молний. Возвратясь домой в три часа утра, он до трех часов дня пролежал в постели: то спал, то мечтал и строил замки на том зыбучем песке, который зовется будущим; наконец он встал, провел час у модных банщиков, пообедал у Ла Юрьера и по возвращении в Лувр закончил свой туалет, намереваясь, как всегда, нанести визит королеве Наваррской.
- Так ты говоришь, что уже пообедал? - зевая спросил Коконнас.
- Пообедал, право, с большим аппетитом.
- Почему же ты не взял меня с собой, эгоист?
- Ты так крепко спал, что, по правде говоря, мне не хотелось тебя будить. А знаешь что? Поужинай вместо обеда. Главное, не забудь спросить у Ла Юрьера того легкого анжуйского вина, которое он получил на днях.
- Хорошее?
- Одно могу сказать: прикажи, чтобы его подали.
- А ты куда?
- Я, - спросил Ла Моль, донельзя удивленный, что его друг задает ему этот вопрос. - Как куда? Ухаживать за моей королевой!
- Постой, постой! - сказал Коконнас. - А не пойти ли мне пообедать в наш домик на улицу Клош-Персе?
Пообедаю остатками от вчерашнего, и кстати, там есть аликантское вино, которое хорошо подбадривает.
- Нет, Аннибал, после того, что произошло ночью, это будет неосторожно, мой Друг! А кроме того, с нас взяли слово, что одни мы туда ходить не будем!.. Дай-ка мне мой плащ!
- Верно, верно, я и забыл, - согласился Коконнас. - Но куда к черту запропастился твой плащ?.. А-а! Вот он.
- Да нет. Ты даешь мне черный, а я прошу вишневый. В нем я больше нравлюсь королеве.
- Честное слово, его нигде нет, - оглядевшись по сторонам, сказал Коконнас. - Ищи сам, я не могу его найти.
- Как не можешь? Куда же он девался? - спросил Ла Моль.
- Может быть, ты его продал...
- Зачем? У меня осталось еще шесть экю.
- Ну, надень мой.
- Вот так так! Желтый плащ и зеленый камзол! Я буду похож на попугая.
- Честное слово, на тебя трудно угодить! Делай как знаешь.
Но в ту самую минуту, когда Ла Моль, перевернув все вверх дном, начал сыпать проклятиями по адресу воров, проникающих даже в Лувр, вошел паж герцога Алансонского с драгоценным и вожделенным плащом в руках.
- Ага! Вот он! Наконец-то! - воскликнул Ла Моль.
- Это ваш плащ, сударь? - спросил паж. - Да?.. Его высочество герцог посылал взять его у вас, чтобы убедиться, каков оттенок вашего плаща, по поводу которого он держал пари.
- Мне он был нужен только потому, что я собираюсь уходить, но если его высочеству угодно оставить его у себя еще на некоторое время...
- Нет, граф, все уже ясно.
Паж вышел; Ла Моль застегнул плащ.
- Ну как? Что ты решил? - спросил Ла Моль.
- Понятия не имею.
- А я тебя застану здесь вечером?
- Что я могу тебе ответить?
- Так ты не знаешь, что будешь делать через два часа?
- Я прекрасно знаю, что буду делать я, но не знаю, что мне прикажут делать.