Ла Моль подошел к нему.
- Видал, черт побери? - спросил Коконнас.
- Что?
- Двух дворян?
- И что же?
- Готов поклясться, что это...
- Кто?
- Да.., король Наваррский и человек в вишневом плаще.
- Клянись, если хочешь, только тихо.
- А, ты их тоже узнал?
- Конечно.
- Зачем они сюда пришли?
- Какие-нибудь любовные делишки.
- Ты так думаешь?
- Уверен.
- Я предпочитаю любовным делам хорошие удары шпагой. Я готов был поклясться, а теперь бьюсь об заклад...
- Из-за чего?
- Что тут какой-нибудь заговор.
- Э! Ты с ума сошел.
- Я тебе говорю...
- А я тебе говорю, что если они заговорщики, то это их дело.
- Что ж, это верно! Ведь я больше не служу у Алансона, так что пускай себе улаживают свои дела, как их душе угодно.
Так как куропатки достигли, по-видимому, той степени прожаренности, какую любил Коконнас, то пьемонтец, рассчитывавший на них как на самое лакомое блюдо своего ужина, позвал Ла Юрьера, чтобы тот снял их с вертела.
А в это время Генрих и де Муи устроились у себя в комнате.
- Государь! Вы видели Ортона? - спросил де Муи, когда Грегуар накрыл на стол.
- Нет, но я получил записку, которую он положил за зеркало. Я думаю, мальчик испугался; дело в том, что его застала там королева Екатерина, он и убежал, не дожидаясь меня. Я было немного встревожился, когда Дариола сказала мне, что королева-мать долго разговаривала с Ортоном.
- О! Это не опасно. Он ловкий постреленок, и, хотя королева-мать знает свое дело, он обведет ее вокруг пальца, я в этом уверен.
- А вы, де Муи, видели его потом? - спросил Генрих.
- Нет, но я увижу его сегодня: в полночь он должен зайти сюда за мной и принести мне добрый мушкет, а когда мы отсюда выйдем, он все мне расскажет.
- А что это за человек был на углу улицы Де-Матюрен?
- Какой человек?
- Человек, который дал мне лошадь и плащ; вы в нем уверены?
- Это один из самых преданных нам людей. А кроме того, он вас не знает, ваше величество, и даже не представляет себе, с кем он имел дело.
- Значит, мы можем говорить о наших делах совершенно спокойно?
- Вне всякого сомнения. А кроме того, Ла Моль на страже.
- Чудесно.
- Так что же сказал герцог Алансонский, государь?
- Герцог Алансонский не хочет уезжать, де Муи, он вполне ясно дал это понять. Избрание герцога Анжуйского на польский престол и нездоровье короля изменили все его намерения.
- Так это он разрушил наш план?
- Да.
- А он нас не выдаст?
- Пока нет, но выдаст при первом удобном случае.
- Трусливая душонка! Предательский умишко! Почему он не отвечал на письма, которые я ему писал?
- Для того, чтобы иметь доказательства, но не предъявлять их. А пока все проиграно, не так ли, де Муи?
- Напротив, государь, все выиграно. Вы прекрасно знаете, что гугенотская партия, кроме небольшой группы сторонников принца Конде, была за вас и сделала вид, что завязывает отношения с герцогом Алансонским только для того, чтобы он служил ей защитой. И вот, после приема послов, я их всех снова объединил и связал с вами. Ста человек было достаточно, чтобы бежать с герцогом Алансонским; теперь у меня пятьсот; через неделю они будут готовы и расставлены отрядами вдоль дороги на По. Это будет уже не бегство, а отступление. Государь! Вам довольно пятисот человек? Будете вы чувствовать себя в безопасности с таким войском?
Генрих улыбнулся и хлопнул его по плечу.
- Ты-то знаешь, де Муи, - и знаешь только ты один, - что король Наваррский от природы не так уж пуглив, как о нем думают, - сказал он.
- Боже мой! Я-то знаю, государь, и надеюсь, что уже недалек тот час, когда вся Франция будет знать это не хуже меня.
- Но когда люди составляют заговор, им нужен успех. Первое условие успеха - решимость, а чтобы к этой решимости присоединились быстрота, прямота, твердость, нужна уверенность в успехе.
- Превосходно! Государь, по каким дням бывает охота?
- Каждую неделю или каждые десять дней - или с гончими, или соколиная.
- А когда была последняя?
- Как раз сегодня.
- Значит, через неделю или через десять дней двор снова поедет на охоту?
- Вне всякого сомнения, а может, даже раньше.
- Выслушайте меня: по-моему, все совершенно успокоились - герцог Анжуйский уехал, о нем забыли и думать. Здоровье короля с каждым днем улучшается. Преследования нас, гугенотов, почти прекратились. Расстилайтесь перед королевой-матерью, расстилайтесь перед герцогом Алансонским, твердите ему все время, что не можете уехать без него, постарайтесь, чтобы он вам верил, - это самое трудное.
- Будь покоен, он поверит!
- А вы думаете, что он так доверяет вам?
- Господь с вами, вовсе нет. Но он верит всему, что говорит королева Наваррская.
- А королева служит нам искренне?
- О! У меня есть тому доказательства. А кроме того, она честолюбива, и наваррская корона, которой нет, жжет ей лоб.
- Хорошо. Тогда за три дня до охоты пришлите мне сказать, где она будет - в Бонди, в Сен-Жермене или в Рамбуйе; прибавьте, что вы готовы. А когда увидите, что впереди скачет де Ла Моль, следуйте за ним и мчитесь что есть духу. Только бы вам удалось выехать из лесу, а там пусть королева-мать, если ей захочется вас видеть, летит за вами вслед. Но я надеюсь, что ее нормандские лошади не увидят даже подков берберских лошадей и испанских жеребцов.
- Решено, де Муи.
- У вас есть деньги, государь?
Генрих сделал гримасу, какую делал всю жизнь, когда ему задавали этот вопрос.
- Не слишком много, но, по-моему, деньги есть у Марго.
- Все равно, ваши ли, ее ли, берите с собой как можно больше.
- А ты что будешь делать тем временем?
- После того, как я устрою дела вашего величества - а я занялся ими, как вы видели, добросовестно, - надеюсь, что вы, ваше величество, разрешите мне заняться моими делами?
- Конечно, де Муи, конечно! Но какие это у тебя "свои дела"?
- Сейчас скажу, государь. Ортон, - а он мальчик очень умный, я особенно рекомендую его вашему величеству - вчера сказал мне, что встретил около Арсенала этого разбойника Морвеля, который благодаря заботам Рене теперь поправился и греется на солнышке, как и подобает змее.
- Ага! Понимаю, - сказал Генрих.
- Понимаете? Это хорошо... Когда-нибудь вы станете королем, государь, и если вы тоже захотите кому-нибудь отомстить, то отомстите по-королевски. Я же солдат и буду мстить по-солдатски. Поэтому, как только наши делишки уладятся, что даст этому разбойнику еще пять-шесть дней на поправку, я пройдусь около Арсенала, пришпилю мерзавца к земле четырьмя хорошими ударами рапиры и тогда уеду из Парижа с меньшей тяжестью на сердце.
- Занимайся своими делами, мой Друг, занимайся, - сказал Беарнец. - Кстати, ты ведь доволен Ла Молем?
- О-о! Это очаровательный юноша, преданный вам душой и телом, государь! Вы можете на него положиться, как на меня... Молодец!..
- А главное - он умеет молчать. Он поедет с нами в Наварру, де Муи, а там мы подумаем, как мы сможем его вознаградить.
Едва успел Генрих со своей лукавой улыбкой произнести эти слова, как дверь отворилась, или, вернее, распахнулась, и тот, кого сейчас так расхваливали, появился бледный и возбужденный.
- Тревога, государь! Тревога! - крикнул Ла Моль. - Дом окружен!
- Окружен?! - воскликнул Генрих, вставая с места. - Кем?
- Королевскими стражниками!
- Ого! Видно, будет драка, - вытаскивая из-за пояса пистолеты, - сказал де Муи.
- Пистолеты, драка! А как вы одолеете пятьдесят человек? - возразил Ла Моль.
- Он прав, - сказал король, - и если бы нашелся какой-нибудь путь к отступлению...
- Он есть, он уже послужил мне однажды, и если вы, ваше величество, соблаговолите последовать за мной...
- А де Муи?
- И де Муи может последовать за нами, только поторопитесь оба.
На лестнице раздались шаги.
- Поздно, - сказал Генрих.
- Ах, если бы кто-нибудь задержал их минут на пять, я был бы готов ответить за жизнь короля! - воскликнул Ла Моль.
- Тогда отвечайте за нее, - сказал де Муи, - а я берусь их задержать. Идите, государь, идите!
- А как же ты?
- Не беспокойтесь, государь! Идите же!
Де Муи тут же спрятал тарелку, салфетку и стакан короля, чтобы можно было подумать, будто он ужинал один.
- Идемте, государь, идемте! - воскликнул Ла Моль, беря короля за руку и увлекая его к лестнице.
- Де Муи! Мой храбрый де Муи! - воскликнул Генрих, протягивая руку молодому человеку.
Де Муи поцеловал ему руку, вытолкнул его из комнаты и запер за ним дверь на задвижку.
- Да, да, понимаю, - заговорил Генрих, - он отдастся им в руки, а мы спасемся... Но какой черт мог нас выдать?
- Идемте, государь, идемте! Они уже на лестнице, на лестнице!
В самом деле, свет факелов пополз вверх по узкой лестнице, а снизу донеслось бряцанье шпаг.
- Скорее, государь, скорее! - сказал Ла Моль. Он вел короля в полной темноте, поднялся с ним двумя этажами выше, толкнул дверь в какую-то комнату, запер ее на задвижку и отворил окно в соседней комнате.
- Ваше величество, вас не очень пугает путешествие по крышам? - спросил он.
- Это меня-то? Охотника за сернами? Да что вы! - возразил Генрих.
- Тем лучше! Тогда идите за мной, ваше величество; дорогу я знаю и буду служить вам проводником.
- Идите, идите, - сказал Генрих, - я следую за вами. Ла Моль первым перелез через подоконник и пошел по широкой закраине крыши, служившей кровельным желобом, в конце которого он обнаружил некую лощину, образуемую двумя крышами; в эту лощину открывалась дверь необитаемого чердака.
- Государь, здесь вы у пристани, - сказал Ла Моль.
- Ага! Прекрасно, - ответил Генрих. С этими словами он вытер бледный лоб, весь покрытый каплями пота.
- Теперь все пойдет, как по маслу, - сказал Ла Моль. - Дверь чердака выходит на лестницу, внизу она выходит в коридор, а коридор ведет на улицу. Я, государь, проделал весь этот путь ночью, которая была пострашнее этой.
- Идем, идем! - сказал Генрих. - Вперед! Ла Моль первым проскользнул в настежь распахнутое чердачное окно, дошел до неплотно закрытой двери, открыл ее, очутился на верхней ступеньке витой лестницы и всунул в руку короля веревку, служившую поручнями.