Из лунной моркови пирог, из лунной моркови пирог,
Он в мускулы силу вольет, и бледность он сгонит со щек.
Корова свинья и баран, что лакомый любят кусок,
Лелеют в счастливых мечтах из лунной моркови пирог.
Из лунной моркови бисквит, из лунной моркови бисквит,
Он дух наш заставит гореть и душу в борьбе укрепит.
И лошадь, и даже осел печальный имеющий вид,
Очень не прочь пожевать из лунной моркови бисквит.
Из лунной моркови рагу, из лунной моркови рагу,
Вкуснее - ну как ни крути! - найти ничего не могу.
И лебедь прекрасный в пруду, и гордый павлин на лугу
Зачахнут, когда их лишат из лунной моркови рагу. *
[* Стихи в переводе Я.Гордина]
- Слыхали? - торжествующе прошептала Пенелопа. - Что я вам говорила?
- Невероятно, - пробормотал Питер. - Что же это такое? Двое карликов?
- Тогда они какие-то особенно маленькие карлики, если поместились в этом свертке, - заметила Пенелопа.
- Мы не узнаем, что это такое, пока не развяжем пакет, - рассудил Саймон.
- А как знать, будет ли он доволен, если его развяжут? - задумчиво проговорил Питер.
- Он что-то такое упоминал про освобождение, - вспомнила Пенелопа.
- Ладно, спросим его, - решил Саймон. - По крайней мере, он говорит по-английски.
Мальчик стал решительно спускаться и первым подошел к свертку, который самозабвенно распевал, не подозревая ни о чьем присутствии:
Из лунной моркови омлет, из лунной моркови омлет,
Он сделал меня молодцом, которому равного нет.
Младенец в пеленках сырых и старец, что мохом одет,
Ликуют, завидев едва из лунной моркови омлет
Саймон откашлялся.
- Простите, - начал он, - простите, что прерываем вас, но...
Из лунной моркови бульон, из лунной моркови бульон,
Он лучше бальзама для тех, кто тяжким недугом сражен.
Хлебнете хороший глоток - и гибнет микробов мильон.
Смертелен для хвори любой из лунной моркови бульон.
- Простите, - сделал новую попытку Саймон, уже гораздо громче.
Пение прекратилось, наступила тишина.
- Что это? - наконец испуганно прозвенел тоненький голосок.
- Какой-то голос, - ответил скрипучий. - Я почти уверен, что это был голос, если только это не был удар грома, вой урагана, шум прилива, грохот землетрясения или...
- ПРОСТИТЕ! - на этот раз что есть мочи прокричал Саймон. - Хотите вы, чтобы вас развязали?
- Ну вот, пожалуйста, - произнес скрипучий голос. - Я же говорил, что это голос. Предлагает нас развязать. Как мило. Скажем "да"?
- Еще бы, - отозвался звенящий голосок. - Мы столько просидели в темноте.
- Прекрасно, - произнес скрипучий голос. - Мы разрешаем нас развязать.
Ребята тесно окружили сверток. Саймон достал перочинный нож, осторожно разрезал толстый лиловый шнурок, и они принялись стаскивать бумагу. Под ней обнаружилось нечто, напоминающее большой стеганый чехол для чайника, густо покрытый узором из листьев и цветов, вышитых золотой нитью.
- Разрешите снять ваше... э-э-э... ваш чехол для чайника? - спросил Саймон.
- Чехол для чайника? - негодующе переспросил скрипучий голос. - Нет, слыхали, какое невежество! Да разве это чехол для чайника? Это защитная накидка от ночного ветра и ненастной погоды, и сделана она из натурального шелка, полученного от радужного шелкопряда.
- О, простите, - сказал Саймон. - Так разрешите ее снять?
- Разумеется, - ответил скрипучий голос. - Приложите все усилия, чтобы попытка освободить нас увенчалась успехом.
На верхушке чехла нашлось что-то вроде металлической петли, и Саймон, взявшись за нее, сдернул покрышку целиком. Под ней оказалась большая, с куполом, золотая клетка, с необычайной элегантностью обставленная миниатюрной мебелью. Помимо двух жердочек кедрового дерева и кольца, имелась красивая кровать на четырех столбиках под красным балдахином, застеленная красивейшим лоскутным покрывалом из мельчайших пестрых шелковых и камчатных лоскутков; небольшой обеденный стол в стиле Людовика Пятнадцатого и стул; элегантный застекленный шкафчик, уставленный фарфором ручной росписи. Там висело большое, до полу, зеркало в золотой раме и рядом с ним - щетка и гребенка слоновой кости. А также стоял очень удобный шезлонг, обитый ярко-синим бархатом, и клавесин красного дерева.
В шезлонге же непринужденно расположился удивительнейший попугай, какого ребятам никогда не приходилось видеть. Весь пурпурный, золотой, зеленый, голубой и розовый, он сверкал, блестел и переливался, как перламутр. Его большой гладкий крючковатый клюв был черен, как будто вырезан из угля, а глаза фиалковые. Но удивительнее всего было оперение: вместо того чтобы лежать гладко, каждое перо у него стояло торчком и курчавилось, как шерсть у пуделя. Из-за этого он имел вид какого-то дивного расцвеченного дерева в весеннюю пору, у которого налились и вот-вот лопнут почки. На голове у него была шелковая зеленая шапочка с длинной черной шелковой кистью. Рядом с его шезлонгом стоял еще один маленький столик, а на нем - еще одна клетка, совсем миниатюрная, размером с наперсток. В ней сидел золотой паук с нефритово-зеленым крестом на спине. Было ясно, что звенящий голосок принадлежит пауку, а скрипучий - попугаю.
- Так вот это что! - воскликнул Питер.
- "Что"? - Попугай от возмущения даже привстал. - "Что"?
- Попугай! - обрадовалась Пенелопа.
- Просто попугай, обыкновенный говорящий попугай, - добавил Саймон. - Как мы не догадались?
- Ну знаете! - с таким ожесточением завопил попугай, что дети сразу умолкли. - Ну знаете! - продолжал попугай уже потише, довольный тем, что завладел их вниманием. - Нельзя ли поменьше всяких этих "простых, обыкновенных попугаев", а?
- Простите, - сказала Пенелопа. - Мы не хотели вас обидеть.
- Но обидели, - отрубил попугай.
- Но вы действительно обыкновенный попугай, - возразил Питер
- Опять, опять! - разозлился попугай. - Что за дур-рацкая безобр-разная болтовня про "обыкновенного" попугая. Я - НЕобыкновенный попугай!
- Просим прощения... боюсь, мы вас не понимаем, - проговорила в недоумении Пенелопа.
- Обыкновенным попугаем может быть любой, вернее, любой попугай, - объяснил попугай. - Но я-то не любой, я - единственный в своем роде. Об этом достаточно красноречиво говорят мои инициалы.
- Инициалы? Какие? - озадаченно спросил Саймон.
- Мои, - отрезал попугай. - Ну и нелепые вы задаете вопросы!
- Но что именно за инициалы? - не отставала Пенелопа.
- Расшифруйте сами. Меня зовут Персиваль Оскар Перегрин Урбан Гарольд Арчибальд Икебод.
- Ой, получается "попугай"! - Пенелопа была в восторге. - Прелестные инициалы.
- Благодарю, - скромно ответил попугай. - Вот почему я не просто попугай. Разрешаю вам называть меня Попугай с большой буквы.
- Спасибо, - ответила Пенелопа.
- А это, - продолжал он, указывая крылом на маленькую клетку, - Дульчибелла, моя домоправительница, певчая паучиха.
- Здравствуйте, - отозвалась Дульчибелла.
- Здравствуйте, - сказали дети.
- Здравствуйте, - повторил Попугай.
- Знаете, что я скажу, - задумчиво проговорила Пенелопа, - теперь я понимаю, почему вы необыкновенный попугай. Пожалуйста, не обижайтесь, я только хочу сказать, что вы говорите гораздо лучше большинства других попугаев. То есть осмысленнее других, понимаете? В общем, вы как будто понимаете, о чем говорите, а другие попугаи не понимают.
- Естественно, понимаю, - отозвался Попугай. - А знаете, почему остальные попугаи не понимают, что говорят?
- Почему?
- Потому что их учат говорить люди. Способ, достойный порицания.
- Ну а вас кто учил? - поинтересовался Питер.
- Меня учил Словарь, - с гордостью ответил Попугай.
- Словарь? - недоверчиво переспросила Пенелопа. - Как может учить словарь?
- А как же иначе? - возразил Попугай. - Вся беда, повторяю, в том, что большинство, если не всех, попугаев обучают люди. А люди никогда им не объясняют то, чему учат.
- Мне это в голову не приходило, - удивился Питер.
- Какой нормальный, разумный, здравомыслящий, уважающий себя попугай твердил бы целыми днями "попка дурак", если бы понимал, что это значит? - Голос у Попугая задрожал от негодования. - Какая порядочная, честная, скромная, застенчивая, робкая птица приставала бы целыми днями к совершенно незнакомым людям с требованием "почеши попочке головку", если бы знала, что это значит?
- Да, действительно, теперь я вижу, что это просто жестоко, - задумчиво проговорила Пенелопа.
- Да, - согласился и Саймон, - это вроде тех противных слов, которым учат младенцев: "папусик", "мамусик", "ав-ав" и всякое такое.
- Совершенно верно, - торжествующе провозгласил Попугай. - Судите сами: какой нормальный младенец обращался бы к каждому встречному представителю парнокопытных "му-му", если бы знал, кто это на самом деле?
- Представителю кого? - не понял Питер.
- Он имеет в виду коров, - объяснил Саймон, который знал больше умных слов, чем Питер.
- Нет и нет, - продолжал Попугай, - единственный способ научиться говорить - обучаться у Словаря. Мне в высшей степени посчастливилось получить образование из рук большого, дружески расположенного, исчерпывающего Словаря, в сущности единственного в своем роде.
- Как можно получить образование из рук словаря? - недоумевающе спросила Пенелопа.
- Там, откуда я родом, - ответил Попугай, - можно. Этот Словарь - самая очеловеченная книга в наших краях наряду с Великой Книгой Заклинаний и Троянским Травником.
- Боюсь, что я опять не понимаю, - проговорила Пенелопа.
- Ты исключительно непонятливая, бестолковая, несмышленая девочка, - рассердился Попугай, - к тому же еще упрямая, агрессивная, непоследовательная и нелогичная.
- По-моему, совсем не обязательно говорить грубости, - вмешался Питер. Он не понял значения всех слов, но на слух они ему не понравились, и он почувствовал, что пора выступить в защиту своей кузины.
- Грубости? - повторил Попугай. - Грубости? Я и не думаю грубить, просто я проветриваю некоторые слова, им так это нужно, бедняжкам. Это входит в мои обязанности.