для себя, чувствует удовлетворение не тогда, когда отдает, а когда берет. На
внешний мир он смотрит только с точки зрения того; что он может получить от
него; у этого человека отсутствует интерес к потребностям других людей и
уважение к их достоинству и целостности. Он не может видеть ничего, кроме
самого себя; всё и вся он оценивает с позиции полезности ему; он в принципе
не способен любить. Не доказывает ли это, что интерес к другим и интерес к
самому себе неизбежно альтернативны? Это было бы так, если бы эгоизм и
любовь к себе были тождественны. Но такое предположение как раз и является
тем заблуждением, которое ведет к столь многим ошибочным заключениям
относительно нашей проблемы. Эгоизм и любовь к себе, ни в коей мере не
будучи тождественны, являются прямыми противоположностями.
Эгоистичный человек любит себя не слишком сильно, а слишком слабо, а на
самом же деле он ненавидит себя. Отсутствие нежности и заботы о себе,
которые составляют только частное выражение отсутствия созидательности,
оставляет его пустым и фрустрированным. Он неизбежно несчастен и тревожно
силится урвать у жизни удовольствия, получению которых сам же и
препятствует. Кажется, что он слишком много заботится о себе, но, в
действительности, он только делает безуспешные попытки скрыть и
компенсировать свой провал в деле заботы о своем собственном "я". Фрейд
придерживается мнения, что эгоистичный человек влюблен в себя, он
нарциссист, раз отказал другим в своей любви и направил ее на свою
собственную особу. и в самом деле эгоистичные люди неспособны любить других,
но они неспособны любить и самих себя.
Легче понять эгоизм, сравнивая его с жадным интересом к другим людям,
какой мы находим, например, у чрезмерно заботливой матери. Хотя она искренне
убеждена, что очень нежна со своим ребенком, в действительности, она имеет
глубоко подавленную враждебность к объекту ее интереса. Ее интерес чрезмерен
не потому, что она слишком любит ребенка, а потому, что она вынуждена
компенсировать отсутствие у нее способности вообще любить его.
Эта теория природы эгоизма рождена психоаналитическим опытом изучения
невротического "отсутствия эгоизма", симптомом невроза, наблюдаемого у
немалого количества людей, которые обычно обеспокоены не самим этим
симптомом, а другими, связанными с ним, - депрессией, утомляемостью,
неспособностью работать, неудачей в любовных делах и тому подобное. Это
"отсутствие" эгоизма" не только не воспринимается как "симптом", но часто
кажется спасительной чертой характера, которой такие люди даже гордятся в
себе. Человек, лишенный эгоизма, "ничего не желает для себя", он "живет
только для других", гордится тем, что не считает себя сколько-нибудь
заслуживающим внимания. Его озадачивает, что, вопреки своей неэгоистичности,
он несчастен, и его отношения с самыми близкими людьми неудовлетворительны.
Анализ показывает, что отсутствие эгоизма не является чем-то, существующим
независимо от других его симптомов. Это один из них, а зачастую и самый
главный симптом. У человека парализована способность любить или наслаждаться
чем-то, он проникнут враждебностью к жизни и за фасадом неэгоистичности
скрыт утонченный, но от этого не менее напряженный эгоцентризм. Такого
человека можно вылечить, только если его неэгоистичность будет признана
болезненным симптомом в ряду других симптомов, и будет откорректирована
нехватка созидательности у него, которая коренится как в его
неэгоистичности, так и в других затруднениях.
Природа неэгоистичности становится особенно очевидной в ее воздействии
на других, и наиболее часто в нашей культуре - в воздействии "неэгоистичной"
матери на своего ребенка. Она убеждена, что благодаря ее неэгоистичности ее
ребенок узнает, что значит быть любимым, и увидит, что значит любить.
Результат ее неэгоистичности однако совсем не соответствует ее ожиданиям.
Ребенок не обнаруживает счастливости человека, убежденного в том, что он
любим, он тревожен, напряжен, боится материнского неодобрения и опасается,
что не сможет оправдать ожиданий матери. Обычно, он находится под
воздействием скрытой материнской враждебности к жизни, которую он скорее
чувствует, чем ясно осознает, и в конце концов, он сам заражается этой
враждебностью. В целом, воздействие неэгоистичной матери не слишком
отличается от воздействия матери-эгоистки; а на деле оно зачастую даже хуже,
потому что материнская неэгоистичность удерживает детей от критическою
отношения к матери. На них лежит обязанность не обмануть ее надежд; под
маской добродетели их учат нелюбви к жизни. Если кто-то взялся бы изучать
воздействие матери, по-настоящему любящей себя, он смог бы увидеть, что нет
ничего более способствующего привитию ребенку опыта любви, радости и
счастья, чем любовь к нему матери, которая любит себя.
Эти идеи любви к себе нельзя суммировать лучше, чем цитируя на эту тему
Мейсгера Экхарта: "Если ты любишь себя, ты любишь каждого человека так же,
как и себя. Если же ты любишь другого человека меньше, чем себя, то в
действительности ты не преуспел в любви к себе, но если ты любишь всех в
равной мере, включая и себя, ты будешь любить их как одну личность, и
личность эта есть и бог и человек. Следовательно, тот великая и праведная
личность, кто, любя себя, любит всех других одинаково"5.
1Simone Weil. Gravity and Grace. G.P. Putnams Sons. New York.1952. р.
117.
2Та же идея была выражена Германном Коэном в его Religion der Vernunft
aus den Quellen des judenntums. 2-nd eddition. J. Kaufmann Verlag. Frankfurt
am Main1929. р. 168 ff.
3Пауль Тиллих в рецензии на "Здоровое общество" в Pastoral Psyhology.
September, 1955, выдвинул идею, что легче было бы упразднить двусмысленный
термин "любовь к себе" и заменить его термином "естественное
самоутверждение" (natural self-affirmation) или "парадоксальное
самовосприятие" (paradoxical self-acceptance). Высоко оценивая
self-love-Чоте) парадоксальный элемент любви к себе выражен более отчетливо.
Выражен тот факт, что любовь это установка, которая охватывает все объекты,
включая и меня самого. Не нужно также забывать, что термин "любовь -к себе",
в том смысле, в каком он употреблен, здесь имеет свою историк; Библия
говорит о любви к себе, когда советует "люби своего ближнего как самого
себя". Мейстер Экхард говорит о любви к себе в том же самом смысле.
4John Calvin. Institutes of the Christian Religion, translated by J.
Albau. Presbyterian Board of Christian Education. Philadelphia. 1928.
сhар.7. раr.4. р.622.
5Мейстер Экхарт. Проповеди и рассуждения. М., 1912 .39
д. Любовь к богу
Выше утверждалось, что основу нашей потребности в любви составляет
переживание одиночества и вытекающая отсюда потребность преодолеть тревогу
одиночества посредством переживания единства. Религиозная форма любви,
которая называется любовью к богу, в психологическом смысле не является
чем-то отличным. Она тоже берет начало в потребности преодолеть
отчужденность и достичь единства. Действительно, любовь к богу имеет так же
много различных свойств и аспектов, как и любовь к человеку, и в
значительной мере мы находим здесь те же самые различия.
Во всех теистических религиях, будь то политические или
монотеистические религии, бог означает высшую добродетель, самое желанное
благо. Следовательно, специфическое значение бога зависит от того, что
составляет наиболее желанное благо для человека. Понимание понятия бога
должно поэтому начинаться с анализа структуры характера человека, который
поклоняется богу.
Развитие рода человеческого, насколько мы имеем какое-то знание об
этом, можно охарактеризовать как отрыв человека от природы, от матери, от уз
крови и земли. В начале человеческой истории человек, уже будучи лишен
первоначального единства с природой, все еще пытается удержать эти
первоначальные связи. Он ищет безопасности, цепляясь за эти первоначальные
связи. Он все еще чувствует тождество с миром животных и растений, и
пытается сохранить единство с миром природы. Многие примитивные религии
свидетельствуют об этой стадии развития. Животное превращается в тотем; в
наиболее торжественных религиозных действиях и во время войны надеваются
маски животных, животным поклоняются как богу. На более поздней стадии
развития, когда человеческое умение уже развилось до уровня ремесла и
искусства, когда человек не зависит более исключительно от даров природы
-фруктов, которые он находит, и животных, которых он убивает, -человек
превращает в бога продукты своих собственных рук. Это стадия поклонения
идолам, сделанным из глины, дерева или золота. Человек проецирует свои
собственные силы и умения на сделанные им вещи, и так, в отчужденной форме,
поклоняется своей собственной доб-лести, своим способностям. На еще более
поздней стадии человек придает своим богам форму человеческих существ.
Вероятно, это могло случиться только тогда, когда он стал больше осознавать
себя и когда он открывает себя как высшую и достойнейшую "вещь" в мире. На
этой фазе почитания антропоморфного бога мы обнаруживаем развитие в двух
направлениях. Одно имеет дело с женской или мужской природой бога, второе -
с уровнем достигаемой человеком зрелости, уровнем, который определяет
природу его богов и природу его любви к ним.
Давайте сначала поговорим о развитии от матерински-центрированных к
отцовски-центрированным религиям. Согласно большим и решающим открытиям
Бахофена и Моргана в середине XIX в. и вопреки отрицанию их академическими
кругами, вряд ли можно сомневаться, что матриархальная фаза религии
предшествовала патриархальной, по крайней мере, во многих культурах. На