Реальность – бытие другого как иной общности бытия (бытие иной общности).
В этом исходном отношении реальное и идеальное, субъект и объект определены в своей внутренней (волевой) интенции, определяют себя в качестве субъекта (объекта) как и идеального (регулятора) и реального (регулируемого); в этом изначально бытийственно-реальном отношении и определяются все модусы реально-идеального бытия.
И если рассматривать единство с такой точки зрения, то оно выступает на сцену истории в качестве реальности объединения общностей и ее форм – конвенциальных и им противоположных, властных, но во всех случаях основанных системой доминирования и в ее основании положенных операциональных иерархий (единство невозможно вне им же полагаемого противопоставления инстанции-интенции, органа реализации и его материи, в какой бы исторической форме они не представали).
Гипотетическое единство (Единое) с такой точки зрения всегда конкретно (вместе с тем исторично); оно представляет в отношении реальности ее иное вовсе не в силу как природного, так и естественного устроения (бытия), но в качестве итога усилий (как в том числе "воли к власти"), преобразующих отношения сторон в продуктивное, в том числе в дифференциированное и иерархически-организованное, сиречь, структурно выделяющее в своих рамках центр и периферию, источник импульсов и исполнительские органы, дух и тело и пр. (человек не "устроен" таким образом, что "состоит" из души и тела, и общество не обрело свою исходную структурность в некой естественной предпосланности; но все действия человека, сам способ его воздействия на окружения (трансцендентальность его действий) предполагает подобную – исходную – аподиктику, ту систему представлений, в которой Кант и усмотрел свойства "трансцендентальности").
Именно такой центр, источник и пр. представляет в исторически конкретной форме прототип "идеи" в её отношении к "себе-иному" как "реальности"; именно их взаимное со-отношение следует соотнести с центральным отношением идеалистически трактуемого бытия немецкой классической философии.
Реальность – чужая "воля к власти" и власть чуждой воли (воли чуждого-центра-управления в том числе и как чужого, и отчужденно-общего, и своего-нашего, и пр.).
*
Акцентировка общественной природы синтетической способности (как аналога или выражения человеческой сущности) – одно из направлений преодоления классики; но и представление о "человеческой сущности" как сознательной синтетической способности также испытывает жесткие коррекции со стороны акцентирования роли чувственности и последовательного расширения серой зоны, между чувством и мыслью простершейся (или же, в соответствии с ранее сказанным, преодоления представлений о мышлении как цели человеческого бытия, и утверждения иных и не менее значимых его средств; параллельно с тем усиливается потребность в альтернативах абстрактной синтетической способности, на смену которой регулярно выдвигается многообразные модификации более реальной (и реалистичной) чувственности, в форме гештальта, структур, символов, архетипов и пр.).
Мысль является самою собою постольку, поскольку в состоянии воспроизвести те реальные связи и их нормирующие законы, которые определяют бытие внешнего мира; но и чувство выступает человеческим чувством (эмоцией) постольку, поскольку способно за видимостью угадать ей иное, иначе характеризующее предмет восприятия (хотя "чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками", и Маркс не определил истоки и содержание подобной "теоретичности", далеко опередившей всякую эксплицированную теорию).
Человеческая чувственность так же предметна, как предметен человеческий разум и сознание.
Но.
Как бы не редактировать свойства самого присутствия, ослабляя его разумность (в рамках преодоления гегелевского пан-логизма в том числе), следует ответить на вопрос истоков чувственной проницательности, которая, будучи редуцирована к исходным актам бытийственности, заостряет вопрос собственной природы, дополняя его задачей разумной экспликации вне- и до- разумной почвы разума (и в данном случае вновь хотелось бы подчеркнуть первичность предмета восприятия, потребовавшего настолько кардинальной его перестройки, и вторичность приемов и орудий, обеспечивающих ее возможность).
*
Мир животного также раскрыт его чувственности; последняя определяет повадки и приемы активности; но чувственность животного связана определенной средой и набором видоспецифических способов в ней выживания; чувственность человека покидает рамки определенности, и, в соответствии с устоявшейся трактовкой, универсальна и вместе с тем специфична, опосредована, в соответствии с традиционной трактовкой, о-со-знанием.
Между чувственностью животного (активностью, обусловленной инстинктами), и чувственностью человека (также подразумевающей связанность с инстинктами) возникает некая "серая зона", в которой чувственность человека, родственная животной (рефлексы, половой инстинкт, инстинкт самосохранения) отождествляется со специфически иной и свойственной исключительно человеку (высшие эмоции, "чувство" добра, справедливости и истинности, красоты и нежности, чувство юмора, религиозные чувства, многообразные "перверсии" и пр.; разумеется, феноменология и аналитика душевного устроения человека с соответствующими дифференциациями, наследующими Платону, Аристотелю или Фоме Аквинскому, не могут быть здесь рассмотрены).
Но именно с последней стоит отождествить то пред-человеческое в человеке, вне и помимо которого перед ним не мог бы распахнуться "мир", который вследствие и получил наименование человеческого (вообще говоря, в этом пункте мы достаточно строго идем вслед за Кантом, трансформируя его вопрос об условиях возможности из феноменального в историко-реалистический и мотивационно-действенный; помимо прочего, наша задача состоит и в реставрации единства цели перестроения человеческого восприятия и приемов ее достижения, прежде всего инструментов континуальной категориальности; мы также боремся за "единство бытия" Гегеля, трансформируя его из плоскости данности в сферу в истории и как история возникающей человеческой способности-мотива).
Мысль преобразует чувственность; но мысль и сама насквозь чувственна, следует путем, проложенным эмоцией, небезразличием, приобщенностью предметной сфере, и в силу того именно чувственность рождает мысль как собственное разрешение и "ясность", критерии которой (пред-чувствие истинности) также достаточно чувственны ("ясность" в обладании истиной отождествляется с обретением последней определенных предметных форм, в которые наконец облекаются внепредметные отношения предметного мира, как представления того, чего нет, но вне чего мир невозможно представить; в конечном счете, мысль "облачается в слово", посредничающее между "заданным" и "данным", "миром" и его (вещным) наполнением, "общностью" и ее реальной представленностью).
*
Пред-чувствие (интуиция) – дар сугубо человеческий.
Но именно это пред- и должно встать во главу угла, прежде всего в чувственности (как пропедевтики мыслимости) себя наиболее ярко утверждая (в пределах классичности пропедевтичность чувственности при всей аксиоматичности сего постулата чрезвычайно смутна, с философской точки зрения наиболее глубоко раскрыта Кантом (в априористике пространственно-временного позиционирования), откорректировавшим столь вульгарные модели ассоционизма).
Реалистическая пред-ориентация – то "свойство", которое и выделяет человека из мира естественности или натуралистичной "природы"; чувства человека в своей практике стали в такой связи не столько "теоретиками", сколько "реалистами", оторвавшись от для животного естественной системы сигналов и стимулов, и оказавшись в такой связи в мире предметов и предметных отношений, исчерпывающе представляющих мир, но вместе с тем оставляющих в нем место для "его иного", способности представления, полностью заключенной в рамки чувственной континуальной аподиктики (субъекта).
*
Подведем промежуточные итоги предшествующего:
Не способность мыслить отличает человека от его животных предков; вернее, она была бы невозможна, если бы человеческая чувственность наследовала бы животной; но человек прежде всего иначе воспринимает мир, иначе чувствует и переживает, и только в связи с такой способностью (пребывания-в-мире) он (со временем) обретает способность мыслить (как прежде всего способность пре-бывать во времени и пространстве).
Но как ни характеризовать искомое: в качестве субстанции, Бытия, Единого как его же трансцендентного принципа, задача понимания состоит в том, чтобы уяснить истоки подобной способности-потребности в отношении исхода человечности, не обремененной ещё ни разумом, ни его предпосылкой, "общественным бытием", каковое также возникает под воздействием достаточно имманентных факторов (в конечном счете имманентизация как реалистический принцип требует указаний на тот род бытия, в рамках которого бытие "общественное" и возникает, подобные рамки "преодолевая"; именно "реализм" требует указания на те особенные формы, в которых только и может возникнуть всеобщее; бытие, лишенное бывшей субстанциальности, должно быть понято в конкретных механизмах и необходимостях своего возникновения).
Не в том дело, "принадлежит" ли каждый данный предмет к определенному классу "объективно", либо подобных "классов" не существует; дело в том, что с того момента, с которого человек начинает действовать, вменяя предмету подобную принадлежность, при этом постоянно доказывая эффективность подобного вменения, объективно возникают и "классы", и "разряды", и "сущности" – там и постольку, где и поскольку эффективность в форме "фикций", "фантазий" и иных форм "вменения" пробивает себе путь к реальности.