Что касается рефлексии, то тут дело обстоит сложнее. Как только душа начинает размышлять над операциям и нашего ума, они начинают доставлять нашему рассудку (understanding) идеи другого рода, которые мы не могли получить от внешних вещей. Таковы восприятие, мышление, сомнение, вера, рассуждение, познание, желание и все различные действия нашего ума.
Локк называет рефлексию внутренним чувством, потому что оно, как и внешние чувства, производит простые, не редуцируемые ни к чему другому идеи. Рассмотрение простых идей внешних чувств и внутреннего чувства образует простые идеи удовольствия или неудовольствия, которые выражают отношение (положительное или негативное) субъекта к восприятию той или иной идеи.
Как и другие простые идеи удовольствие и неудовольствие не поддаются определению или описанию. Их можно только чувствовать. Т.е. они всецело субъективны Но если удовольствие и неудовольствие составляют ту же пару категорий, что и добро и зло, то это же можно сказать и о их модификациях, таких, как наши страсти, – любовь, ненависть, желание, радость, горе, надежда, страх, отчаяние, гнев, зависть, ведь все они ни что иное, как модусы удовольствия и страдания. Субъективизм моральных оценок порождал тяжелую проблему объективных критериев добра и зла, коль скоро они не являются объективными и неизменными отношениями вещей. Локк находит выход в божественном волюнтаризме, который произвольно установил в заповедях нормы добра и предусмотрел, при следовании им, потустороннее вознаграждение. Неблагоразумных субъектов, нарушающих заповеди, ожидает кара. Таким образом, судьба человека в «будущем состоянии» находится в его руках. Имеет ли он такую возможность? Свободен ли он в своем выборе?
Локк ищет ответ в пространной 21 главе 2 книги Опыта. Собственно, речь идет о силах и способностях. Сила это способность к изменению чего-либо. Она бывает активной и пассивной и, значит, подразумевает отношение, отношение к действию или перемене. Наиболее ясной и простой идеей будет идея активной силы, и, казалось, отсюда логично вывести свободу человека.
Однако не все так просто. Ум, рефлектируя о своей же деятельности, доставляет нам отчетливую идею активной силы, наблюдение, не казавшееся столь очевидным Д.Юму (см. гл. 3.), но тело в этом отношении отстает и дает основания сомневаться в активности. Оно инертно и, подобно внешним телам, свидетельствует о пассивной силе. Поэтому надежнее положиться на опыт рефлексии. Он показывает, что в нас находится сила начать различные действия нашего ума и движения тела, продолжить или кончить их. Эта сила ума, способная распоряжаться рассмотрением или воздержанием от рассмотрения какой-нибудь идеи, либо способная предпочесть движение какой-нибудь части тела ее покою и наоборот, есть то, что мы называем волей. Действительное применение этой силы называется хотением (volition) или волением (wollition). Действия или воздержание в результате такого распоряжения называются произвольными, те, в которых мысль не участвует – непроизвольными.
Разум, по Локку, в этих акциях не участвует. Под ним понимается восприятие, причем трех родов. 1. Восприятие идей в нашем уме. 2. Восприятие значения знаков 3. Восприятие связи или ее отсутствия. Все это функции созерцания. Лишь два последних рода относятся к разумению. Но в какой степени наша мысль активна и может укротить страсти? Ведь от степени влияния ума на них зависит степень свободы и необходимости. То же относится и к внешним обстоятельствам и влияниям.
Человек свободен в той степени, в какой волен мыслить или не мыслить, двигаться и не двигаться. Там же, где ни один из этих актов не находится в его власти, он не свободен и подчинен необходимости. Итак, не может быть свободы там, где нет мысли, нет хотения, нет воли (78.I, 289). Но свобода не присуща ни хотению, ни воле. Свобода присуща уму, который есть сущность человека. Поэтому свободна не воля, а человек.
Локк учел результаты спора Гоббса с Бромхоллом и приводит довод Гоббса о том, что человек вообще не свободен, если он не так свободен хотеть, как он свободен делать то, что хочет. В этом суть давнего спора. Локк поддерживает утверждение о том, что свобода не распространяется на хотение. Человек неизбежно должен совершить выбор или предпочесть действовать или воздержаться от него и потому он должен хотеть того или другого и последующие действие или бездействие будут действительно произвольными. Отсюда Локк делает вывод, что в отношении этого волевого акта человек подчинен необходимости и потому не может быть свободен. Но в таком случае его версия свободы человека фактически не отличается от гоббсовской, Локк такой же детерминист.
Впрочем, Локк не был удовлетворен своей трактовкой и в пятом, посмертном исправленном издании снял довольно большой заключительный абзац данного параграфа. Им была изменена трактовка в еще одном важном пункте.
Начиная со второго издания Локк трактует свободу в отрицательном смысле, как освобождение от ... беспокойства (или дискомфорта, страдания – unusenness). Стремление избавиться от беспокойства определяет волю и активизирует ум. Ум имеет силу откладывать удовлетворения любого из желаний, он может обдумать ситуацию, сравнить объекты желаний и изучить их с разных сторон и, в конце концов, предпочесть отдаленную цель – высшее благо. В этом свобода человека. «Желать, хотеть и действовать согласно последнему результату беспристрастного изучения» — в этом благоразумии Локк видит совершенство нашей природы (78.I, 314). Гоббс не называл это совершенством, но описывал волевой акт примерно так же, говоря только не о результате, а о последнем решении.
От первого издания осталось определение воли благом, которое признал разум, когда он поспешному принятию решения предпочел обдуманное взвешивание средств и последствий.
Итак, мы видели, что Локк стоит на детерминистских позициях, не признавая свободы безразличия, т.е. немотивированного действия. Оно представляется ему мнимым, ибо неясно, предшествует ли это предполагаемое безразличие мысли и суждению разума, как и решению воли. Ведь если это так, то свобода находится во мраке неопределенности. Локк никак не может принять неопределенность свободы, хотя это и есть ее «точное определение», если учесть принятие божественного волюнтаризма Локком.
Подводя итоги пространного и довольно путанного исследования идей свободы и воли, Локк мужественно признал, что не совсем удовлетворен решением вопроса и внес исправления в первое издание «Опыта». Но и после корректировки позиции он не может признать, что до конца удовлетворен найденным решением. Не случайно, в частном письме к Молине Локк признается, что неспособен разрешить проблему всемогущества Всеведущего и свободу воли, хотя морально убежден в том и другом.
Такого рода трудности с согласованием метафизики свободы и исторического или социального аспекта свободы, пожалуй, станут типичными для британских эмпириков (11, 109).
Определив естественные параметры человеческого духа, эмпирическую природу его разумения, Локк, как и все его современники, пережившие революцию и гражданскую войну, не мог не задуматься над проблемой отношения социальной природы человека, к его прошлому естественному состоянию, к вопросу не менее актуальному, чем традиционное соотнесение земной жизни человека с «будущим состоянием». Разобраться изнутри в круговерти социального катаклизма — дело почти безнадежное, но оценить последствия пронесшегося урагана вполне по силам философу-очевидцу.
Время великих перемен вызвало к жизни множество оригинальных теорий и проектов устройства общества. Невиданная интенсивность религиозной жизни, удручающий плюрализм христианских сект и толков породили (видимо, «от противного) проблему существования государства атеистов. Но отказ от всякой религии означал тогда возврат к естественному состоянию. Локк никогда не доходил до таких крайностей. Эмпирически он констатировал, что существуют дикие племена, не знающие имени Бога и не имеющие понятия о нем. Но общество, которому возвещена Благая весть, не может уже вернуться в прошлое. Исторический опыт человечества и недавний опыт причин, хода и результатов Революции породил в Локке глубочайшее убеждение, выстраданное и непоколебимое, что рабство, несвобода является отвратительным и жалким состоянием человека, исторически изжитым. Итоги Славной революции есть торжество политических и гражданских свобод, триумф свободы и достоинства человека. Человек от природы свободен от какой бы то ни было стоящей над ним власти. Никакой человеческий закон, никакая воля любого человека не властны над ним. Но как естественный человек ужился в обществе себе подобных, как его природные права трансформируются в социальном законодательстве при переходе к гражданскому обществу?
Приступая к исследованию общественной жизни человека, Локк рассчитывал дедуцировать общие параметры человеческого общежития из человеческой природы и смоделировать иначе, чем Гоббс, переход от естественного состояния к гражданскому. Как эмпирик, он опирается на известную ему историю европейской цивилизации и на новые данные о жизни диких племен в Америке. Но вместе с тем он молчаливо пользуется неизменным стандартом условий человеческого существования, которое может быть не проявлено в каких-то эмпирико-исторических обстоятельствах или по крайней мере не зафиксировано документально в источниках, но потенциально присуще человеческой природе и Истории. Все же для строгого эмпирика это допущение не вполне законно. Так, приступая к критике книги убежденного абсолютиста Р.Филмера, Локк указывает, что рабство является столь отвратительным и противоестественным состоянием человека и столь противно великодушному нраву и мужеству нашего народа, с которым оно просто несовместимо, что просто невозможно себе представить англичанина, тем более джентльмена, выступившего в его защиту (78.III, 140).