Всеобщая характеристика рабства как отвратительного и противоестественного состояния обосновывается при помощи двух ценностных суждений или высказываний, исходящих от достаточно специфической группы субъектов – англичан и от еще более узкой подгруппы англичан – джентльменов.
Но сам Локк несомненно ощущал себя свободным не в силу действующих с 1689 г. в Англии законов. Будучи в эмиграции, он был в особом, глубинном смысле свободен. Но индуктивного доказательства или знания о том, что это высшее и неотчуждаемое достоинство человека присуще ему от природы, у него как честного эмпирика не было, а было только «моральное убеждение», особый род очевидности, приобретший вес после миссии Лютера.
Вступая в полемику с Филмером, Локк должен был не упускать из виду и государственника-авторитариста Гоббса.
Теория Филмера исходит из двух постулатов. 1. Всякое правление есть (и долженствует быть) абсолютной монархией. 2. Ни один человек не рождается свободным. Эти постулаты санкционированы авторитетом Священного Писания – Откровением. В отличие от Филмера Гоббс не ищет религиозной санкции для своего Левиафана. Левиафан сам дает санкцию позитивной Церкви. Кроме того, для Гоббса существенно признание общественного договора, интерпретированного в авторитарном духе, Филмер же вообще считал договор фикцией.
Локк, критикуя Филмера, доказывал, что в вопросе о происхождении и статусе власти неправомочно опираться на Св. Писание. Конкретно Локк показал, что Адам не обладал абсолютной монархической властью над детьми ни благодаря дару, полученному от Бога, ни благодаря естественному праву. Следует отличать, подчеркивает Локк, отцовскую юрисдикцию и политическую власть. Если этого не сделать, то Священная история не будет совпадать с реальной историей человечества, скорее ее следует понимать как историю отдельного народа, заключившего с божеством непосредственный договор, условия которого не распространяются на остальные народы земли.
Политической властью Локк называет право создавать законы, предусматривающие смертную казнь и соответственно все менее строгие меры наказания для регулирования и сохранения собственности и право применять силу сообщества для исполнения этих законов и для защиты государства от нападений извне – и все только ради общественного блага.
Но как люди пришли к такому пониманию политической власти и установили ее? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть и оценить ситуацию естественного состояния людей.
У Локка складывается иная картина, чем у Гоббса. Признавая изначальное равенство людей, он понимает его как отношение равной ответственности. Разумные Существа, получая при рождении одинаковые природные преимущества, должны считаться равными между собой без какого-либо подчинения или подавления. Естественное состояние это состояние полной свободы в отношении действий и в отношении распоряжения своим имуществом и личностью (77.III, 263). Однако это не состояние своеволия. Локк соглашается с теологом Гукером (1554—1600) в том, что самоочевидное природное равенство является основанием долга взаимной любви, откуда проистекают великие принципы справедливости и милосердия. При этом Локк опирается на некий закон природы, познаваемый дискурсивным разумом, правда, разум подкрепляет этот закон тем сообщением, что все люди созданы одним всемогущим и бесконечно мудрым творцом. Этот закон обеспечивает два основания, на которых могло возникнуть человеческое общество, а именно: (1) государство в той или иной форме и организация правления и (2) верность договору. Вместе с тем закон природы не императивен, а носит рекомендательный характер и тут компетенция свободы – выбрать этот закон и следовать ему, то есть не наносить ущерба жизни, здоровью, свободе или собственности друг друга. Локк верит в благоразумие свободы, в ее конструктивную роль в человеческой жизни. В пользу такой оценки говорит и то, что закон санкционирован Высшей причиной, будучи проявлением Божественной воли (см.: 78.III, 4), что, по мнению Локка, дает положительный импульс свободе выбора.
В поздней работе «Разумность христианства» Локк акцентирует внимание на божественном авторстве истинных законов добра. Именно Его авторитет делает законы понятными и доступными. Без этой помощи естественный свет прогрессировал бы бесконечно долго, продвигаясь к их постижению. Это предположение можно истолковать в том смысле, что христиане получают возможность ускоренного постижения законов добра, тогда как остальные народы хотя и движутся в нужном направлении, но весьма медленно.
Утверждая, что предписания и правила, дарованные нам Спасителем, уникальны и что только добрая воля может приобщиться к ним, Локк вдруг заговаривает о «выгодной, наилучшей сделке». Следуя предписаниям Нового завета и опираясь на преимущества, которые предоставляет нам доктрина бессмертия души, мы воочию видим не только красоту добродетели, но и ее «выгодность». Интерес, соединенный с добродетелью, – вот чего не хватало языческим мудрецам, в частности стоикам, восхваляющим суровую добродетель как самодостаточную ценность. Теперь возвещенное бессмертие свидетельствует о совершенстве нашей духовной природы и, обещая вечное блаженство и вечные муки, стимулирует индивиду выбор добродетели, а не порока – доктрина своеобразного «теологического эгоизма».
Итак, у Локка иная, по сравнению с Гоббсом, трактовка человеческой природы, он видит в человеке преобладающим «голубиное», Гоббс – «волчье» начало, что и предопределяет принципиально иную трактовку перехода от естественного состояния к гражданскому обществу.
В естественном состоянии, по Локку, люди ведут себя разумно и миролюбиво, когда живут вместе. Неестественно начинать войну, сила без права, обращенная против личности человека, создает ситуацию войны. Чтобы избежать ее, люди образуют общества. Теперь человек оказывается в новом состоянии, и оно, в известной степени, модифицирует его природу. Став политическим существом, человек свободен тогда, когда он подчиняется только той законодательной власти, «которая установлена по согласию в государстве» (78.III, 274). Свобода становится избирательным средством предпочтения закона – анархии и «своего» законодательства – «чужому». Но насколько данное государственное законодательство совпадает с Природным законом?[5]. Ведь естественный человек был свободен от какой бы то ни было власти, руководствуясь законом природы. Подчиняясь законам государства, человек не может полностью утратить свою свободу и посредством договора или собственного согласия отдать себя в рабство кому-нибудь. Г.Спенсер сочтет этот возможный отказ от свободы истинным ее проявлением. Локк пока еще романтично понимает свободу, делая недействительным такое историческое явление, как рабовладельческие общества в древности и работорговлю в его время.
Вопрос имеет политический, нравственный и экономический аспект. В рабство изначально обращали пленных. Но не только насилие плодило рабов. Люди попадали в рабство «законно» за долги, согласно обычаю – по обету и по религиозным мотивам во имя покаяния. Впрочем, в этих случаях рабство было скорее «тяжелой работой», поскольку господин не мог даже искалечить подневольного и тем более убить его. Но сохраняет ли раб человеческую сущность, или прав Аристотель, считая раба говорящим орудием? Если да, то рабство является нарушением естественного права, поскольку раб лишен права на жизнь, собственности и вообще не является юридическим лицом. Между тем Локк утверждает, что «каждый человек обладает некоторой собственностью», включающей его собственную личность, и потому имеет право на все произведенное трудом его тела и работой его рук. Этим он выводит данный предмет из состояния общего владения, в которое его поместила природа. И это право следует признать, ибо иначе «человек умер бы с голоду, несмотря на то изобилие, которое дал ему Бог» (78.III, 277-278). Все-таки, вопрос: как стало возможным длительное существование рабовладельческих обществ, остался в стороне.
Вопрос о собственности оказывается ключевым для теории возникновения политических обществ. Главной и великой целью объединения людей в государство и передачи ими себя под власть правительства является гарантия неприкосновенности их собственности, жизни и свобод. Не имея объективных и компетентных судей для решения всех затруднений, связанных с исполнением закона природы, люди, руководствуясь благоразумием, несмотря на преимущества естественного состояния, покидают его и быстро вовлекаются в общество. Локк снова сочувственно ссылается на Р.Гукера, который усматривал в человеке естественную склонность к общественной жизни и стремление к порядку, в отношении которого было достигнуто явное или тайное соглашение.
Смысл этого «первоначального соглашения» состоит в обеспечении надлежащего выполнения обязательств и договоренностей. Тут имеются в виду не только частная жизнь, но и политический союз между правителями и подданными. Выполнение такой задачи возлагается на законодательную власть: первый и положительный закон всех государств – «учреждение законодательной власти». При одном непременном условии, добавляет Локк, «первым и основным естественным законом, которому должна подчиняться сама законодательная власть, является сохранение общества и (в той мере, в какой это будет совпадать с общественным благом) каждого члена общества» (78.III, 339).
Разумеется, это требования идеального общества, ведь Локку прекрасно известно, что рабовладельческие государства и при деспотическом, и при олигархическом правлении, и при демократии прекрасно обходились без этого условия или выполняли его частично. Да и современные Локку абсолютистские монархии не руководствовались первым и единственным законом, полагая условием сохранения общества сохранение абсолютистской власти любой ценой. Если все-таки такое происходит, как свидетельствует прецедент Англии, то по причине нарушения договора, что делает его недействительным. Власть становится нелегитимной, если она деспотична, управляет не посредством провозглашенных законов с помощью установленных законоположений и если она лишает человека какой-нибудь части его собственности без его согласия. (Тут имеется в виду введение произвольных налогов без согласия общества или его представителей в парламенте.) Локк напоминает, что правление абсолютного монарха ничем не лучше естественного состояния, когда один человек, повелевая множеством людей, волен быть судьей в своем собственном деле и может поступать в отношении своих подданных как ему заблагорассудится, причем никто не имеет ни малейшего права ставить под сомнение правоту и проверять тех, кто осуществляет его прихоть.