Мое мнение сводится к тому, что "событие" может быть определено как законченная совокупность сосуществующих качеств, то есть как совокупность, имеющая два свойства: (1) что все качества совокупности сосуществуют и (2) что ничто вне совокупности не сосуществует с каждым членом совокупности. Я считаю эмпирическим фактом, что никакое событие не повторяется; другими словами: если а и b — события и если а предшествует b, то существует качественная разница между a и b. Для предпочтения этой теории той, согласно которой событие неопределимо, имеются все основания, обычно выдвигаемые против субстанции. Если бы два события были совершенно одинаковыми, то ничто не могло бы привести к предположению, что их два. Производя перечень, мы не могли бы учесть одно отдельно от другого, но поскольку мы делаем это, то, значит, между ними есть разница. И с точки зрения языка, слово должно обозначать то, что может быть опознано, а для этого требуется какое-либо распознаваемое качество. Это приводит к заключению, что такие слова, как "Наполеон", могут быть определены и поэтому являются теоретически не необходимыми и что то же самое было бы верно о словах, обозначающих события, если бы мы захотели изобрести такие слова.
Я думаю, что если мы сведем наш эмпирический словарь к минимуму и тем самым исключим все слова, определяемые вербально, то мы все-таки будем нуждаться в словах для обозначения качеств, сосуществования, следования и наблюдаемых пространственных отношений, то есть тех пространственных отношений, которые могут различаться в пределах одного чувственного комплекса. Является эмпирическим фактом, что если мы образуем комплекс из всех сосуществующих друг с другом качеств, то, насколько наш опыт позволяет заключить, этот комплекс не предшествует самому себе, то есть не повторяется. Мы обобщаем этот эмпирический факт в идее временного ряда.
Ближайшим эквивалентом собственных имен в таком языке будут слова, обозначающие качества и комплексы сосуществующих качеств. Эти слова будут иметь синтаксические признаки собственных имен и не будут иметь других признаков, которых мы обычно ожидаем: например, того признака, что они обозначают какую-то область, непрерывную в пространственно-временном отношении. Будут ли при этом такие слова называться "именами" — дело вкуса, о котором не спорят. То, что обычно называется собственным именем — например "Сократ" — может, если я прав, быть определено в терминах качеств и пространственно-временных отношений, и это определение есть настоящий анализ. Большинство субъектно-предикатных предложений, вроде "Сократ был курносым", утверждает, что определенное качество, выраженное в предикате, есть одно из совокупности качеств, выраженных в субъекте, причем эта совокупность является уникальной в силу сосуществования и причинных отношений. Если это верно, то собственные имена в их обычном понимании вводят только в заблуждение и выражают ложную метафизику. Примечание. Приведенное рассмотрение собственных имен не является окончательным. Вопрос этот будет снова рассматриваться в других контекстах, особенно в главе VIII части четвертой.
ГЛАВА 4.
ЭГОЦЕНТРИЧЕСКИЕ СЛОВА.
Я называю "эгоцентрическими словами" те слова, значение которых изменяется с переменой говорящего и его положения во времени и пространстве. Четырьмя основными словами этого рода являются "я", "это", "здесь" и "теперь". Слово "теперь" каждый раз, когда я его употребляю, обозначает какой-либо отдельный момент из серии следующих друг за другом моментов времени; слово "здесь" обозначает какую-либо отдельную область пространства, в которой я оказываюсь после всякого передвижения; слово "я" обозначает любое лицо, в зависимости от того, кто его произносит. Тем не менее очевидно, что в некотором смысле слова имеют постоянное значение, которое и является основанием для их употребления. Здесь возникает проблема, но прежде чем заняться ею, рассмотрим, какие другие слова являются эгоцентрическими и, особенно, какие слова являются действительно эгоцентрическими, хотя и не считаются таковыми.
Такими явно эгоцентрическими словами являются: "близко" и "далеко", "прошлое", "настоящее" и "будущее, "было", "есть" и "будет" и вообще все формы глаголов, изменяющихся по временам. "Этот" и "тот" явно эгоцентричны; действительно, слово "этот" есть единственное эгоцентрическое слово, не имеющее номинального определения. Мы могли бы сказать, что "я" обозначает "лицо, испытывающее это", "теперь" обозначает "время этого" и "здесь" обозначает "место этого". Слово "этот" является в каком-то смысле собственным именем, но оно отличается от настоящих собственных имен тем, что его значение непрерывно изменяется. Это не значит, что оно по значению неопределенно, как, скажем, "Джон Джоунз", которое в любое время является собственным именем многих различных людей. В противоположность словам "Джон Джоунз" слово "этот" в каждый момент является именем только одного объекта в речи говорящего. У данного говорящего, в данное время значение слова "этот" недвусмысленно, но когда говорящий и время речи неизвестны, мы не можем сказать, какой объект оно обозначает. По этой причине это слово больше на месте в устной, а не в письменной речи. Если вы слышите, что кто-то говорит: "Это век прогресса", то вы знаете, о каком веке он говорит; но если вы прочитаете это же утверждение в книге, то вы не узнаете, произнес ли его Адам, когда изобрел лопату, или какой-нибудь другой, более поздний оптимист. Вы можете решить, что это утверждение значит, только узнав, когда оно было написано, да и в этом случае его значение не будет ясным из него самого, а будет нуждаться в посторонней информации.
Целью как науки, так и обыденного здравого смысла является замещение изменчивой субъективности эгоцентрических слов нейтральными общественными терминами. Слово "я" заменяется моим именем, "здесь" — широтой и долготой, а "теперь" — датой времени. Допустим, что я иду с приятелем темной ночью и что мы потеряли друг друга. Мой приятель кричит: "Где вы?",— а я отвечаю: "Я здесь". Наука не признает такого языка; она скажет: "В 11.32 пополудни, 30 января 1948 года Бертран Рассел находился в пункте 4°3'29" западной долготы и 53° 16'14" северной широты". Это выражение безлично: оно дает указание, при помощи которого квалифицированный человек, имеющий секстант и хронометр и обладающий достаточным терпением, чтобы дождаться солнечного дня, сможет определить, где я бы, и сообщить об этом словами: "вот где он был". Если вопрос этот достаточно важен, как бывает, например, в судебном разбирательстве по обвинению в убийстве, то вся эта процедура стоит того, чтобы ею заниматься. Но ее кажущаяся полная безличность отчасти обманчива. В ней участвуют четыре элемента: мое имя, дата, широта и долгота. В отношении каждого из них имеется элемент эгоцентричности, скрытый тем обстоятельством, что для большинства целей он не имеет практического значения.
С практической точки зрения безличность здесь полная. Два компетентных человека, если им дадут время и самый факт, оба или примут, или отвергнут утверждение по форме:
"В момент t А был в пункте долготы В и широты С". Назовем это утверждение "P". Существует процедура определения даты, широты и долготы, которая при правильном наблюдении приводит разных людей к одному и тому же результату в том смысле, что если они оба говорят: "Он был здесь пять минут назад", то, значит, они оба присутствуют. В этом существенная заслуга научной терминологии и научной техники. Но когда мы тщательно исследуем значения наших научных терминов, то мы находим, что та субъективность, от которой мы старались избавиться, изгнана не полностью.
Начнем с моего имени. Мы подставляем "Бертран Рассел" вместо "я", или "вы", или "он", смотря по обстоятельствам, потому что "Бертран Рассел" есть общественное имя, имеющееся в моем паспорте и моем удостоверении личности. Если полисмен спросит: "Кто вы?" — я могу ответить:
"Посмотрите! Вот я", но это не то, чего надо от меня полисмену; тогда я покажу ему мое удостоверение личности, и он будет удовлетворен. Но ведь я только заменил одно чувственное впечатление другим. Во время знакомства с моим удостоверением личности полисмен получает определенное чувственное впечатление, которое позволяет ему сказать: "Имя обвиняемого — Бертран Рассел". Другой полисмен, посмотрев в то же самое удостоверение личности, произнесет то, что мы назовем "тем же самым" предложением; то есть он издаст серию шумов, очень сходных с теми, которые издал первый полисмен. Вот это сходство, ошибочно принимаемое за тождество, и является положительной стороной имени. Если бы эти два полисмена должны были описать мою внешность, то первый, задержав меня после того, как я шел целый день под дождем, мог бы сказать: "Это был разъяренный бродяга с красной физиономией",— тогда как другой мог бы сказать: