Представляется, что приведенная норма имеет ряд существенных недостатков. В первую очередь, рассмотрим вопрос о том, что именно законодатель понимает под кладом.
Прежде всего, следует обратить внимание на то, что в ст.233 ГК РФ законодатель использует как синонимы три термина: предметы, ценности, вещи. Нам не удалось найти убедительного объяснения подобному «богатству» терминологии. Более того, термин «вещи» используется законодателем в п.2 названной статьи, где говорится о «вещах, относящихся к памятникам истории и культуры». В то же время Закон РСФСР об охране памятников, наоборот, использует термин «предметы, представляющие…ценность». В связи с этим представляется, что для целей юридико-технической экономии достаточным было бы использование в тексте указанной статьи лишь одного термина – вещи.
По смыслу нормы, содержащейся в п.1 ст.233 ГК РФ для того, чтобы обнаруженные вещи могли считаться кладом необходимо наличие трех обязательных условий. Во-первых, кладом могут быть признаны только деньги или «ценные предметы». Закон не раскрывает критериев «ценности» предметов. Таким образом, круг указанных вещей может быть весьма широким: к ним могут быть отнесены культурные ценности, а также иные вещи: изделия из драгоценных металлов и камней современного образца и многое другое. Представляется, что речь в данном случае должна идти именно об «экономической» ценности данных вещей, наличии у них высокой стоимости[102].
Вторым обязательным условием признания обнаруженных вещей кладом является их сокрытие. Способы сокрытия указанных вещей весьма разнообразны: они могут быть обнаружены в земле, под полами старых квартир, в заброшенных колодцах, подвалах, чердаках и иных местах. В литературе отмечается, что сокрытие указанных вещей должно быть намеренным[103]. Мотивы, которые побудили спрятать эти вещи, не имеют правового значения: они могли быть спрятаны от воров или грабителей или же от правоохранительных или иных государственных органов. Не имеет правового значения и время, прошедшее между сокрытием вещи и ее обнаружением. Сокрытие вещи может быть произведено как угодно давно. С другой стороны, если вещь не была сокрыта, то она не является кладом, сколько бы времени ни прошло с момента ее сокрытия до момента ее обнаружения.
Третьим условием является содержащееся в законе указание на то, что собственник соответствующих вещей не может быть установлен либо в силу закона утратил на них право. Здесь возникает вопрос, почему режим находки и клада так различаются в вопросе о необходимости установления лица, уполномоченного на получение утраченных вещей? Как известно, нормы о находке требуют, чтобы нашедший уведомил компетентные органы для выявления лица, уполномоченного на получение найденных вещей, и подробно описывают процедуру подобного уведомления. Использование законодателем в ст. 233 ГК РФ термина «установлен», с одной стороны, предполагает, что вывод об отсутствии у вещей собственника должен быть сделан компетентным органом, однако, с другой стороны, процедура подобного установления в законе не раскрыта. Таким образом, представляется, что законодатель не требует от лица, обнаружившего клад, обращения к компетентным органам для установления собственника найденных вещей, несмотря на то, что клад мог быть сокрыт недавно, и еще существует возможность установить его собственника. Полагаем, что наиболее вероятной причиной установления в новом гражданском законодательстве подобного правила, является то, что государство не одобряет действия лиц по намеренному сокрытию ценных вещей.
Следует обратить внимание и на то, что в п. 2 ст. 233 ГК РФ речь идет о содержащихся в составе клада вещах, имеющих статус памятников истории и культуры. Как отмечалось выше, с 2002 года в силу вступил Закон об ОКН, согласно которому движимые объекты не могут сами по себе рассматриваться в качестве объектов культурного наследия. Подобное сужение понятия «объект культурного наследия» существенно затрудняет реализацию приведенной нормы о кладе. Представляется, что в данном случае следует руководствоваться оставшейся в силе ст. 20 Закона РСФСР об охране памятников, которая устанавливает, что предметы старины, находящиеся в личной собственности граждан и представляющие значительную историческую, научную, художественную или иную культурную ценность признаются памятниками истории[104].
Нельзя обойти вниманием и то, что, как справедливо указывается в литературе, законодатель оставляет отрытым вопрос о том, каким критерием должно руководствоваться нашедшее клад лицо, определяя ценность обнаруженных предметов или отсутствие таковой[105]. Как отмечалось в первой главе настоящей работы, основным отличием объектов культурного наследия от иных культурных ценностей является то, что объекты культурного наследия должны быть признаны таковыми государством с соблюдением соответствующей процедуры: на основе проведения ГИКЭ принимается решение о включении указанных объектов в Реестр. Лица, обнаружившие ценные вещи, как правило, не обладают специальными познаниями в рассматриваемой сфере и не могут самостоятельно определить, какие вещи относятся к объектам культурного наследия, а какие - нет. О реализации указанной нормы речь пойдет далее.
Второй блок недостатков исследуемой статьи касается непосредственно вопросов приобретения права собственности на клад. Советский закон не допускал обращения обнаруженных кладов в собственность граждан[106]. Сегодня общим правилом при обнаружении клада является поступление его в собственность лица, обнаружившего клад, и собственника имущества, в котором клад был сокрыт. В государственную собственность передаются лишь обнаруженные в составе клада вещи, относящиеся к объектам культурного наследия. Анализируя содержание исследуемой статьи весьма трудно ответить на один из важнейших вопросов: в чьей собственности первоначально, то есть с момента обнаружения и до момента передачи публичному субъекту, находятся вещи, обнаруживаемые в составе кладов и относящиеся к объектам культурного наследия? Мыслятся три возможных варианта ответа на этот вопрос. Во-первых, указанные вещи могут считаться государственной собственностью. Во-вторых, возможен вариант, при котором данные вещи с момента их обнаружения рассматриваются как находящиеся в частной собственности. Наконец, в-третьих, данные вещи могут считаться бесхозяйными.
Первой из изложенных позиций придерживается Д.В. Мазеин. По его мнению, п.2. ст. 233 ГК РФ устанавливает презумпцию государственной собственности на вновь обнаруживаемые памятники истории и культуры[107]. Подобный подход позволяет говорить о гиперболизации роли публичного элемента в правовом регулировании рассматриваемой сферы общественных отношений. В связи с этим автор указывает, что установление государственной собственности на объекты культурного наследия, если они были найдены на участке или имуществе, находящимся, например, в частной собственности, не соответствует Конституции РФ, а включение данной нормы в ГК РФ объясняется «рудиментарным» мышлением законодателя: «Ни один современный развитой правопорядок (кроме российского – прим. М.А.) подобной презумпции не знает»[108].
Не можем согласиться с приведенным высказыванием. Даже если бы российский законодатель действительно устанавливал подобную презумпцию, то такое законодательное решение не следовало бы именовать «рудиментарным». В некоторых странах законодательно закреплена как раз модель первоначального приобретения государством права собственности на вновь обнаруживаемые особо ценные объекты. Например, мексиканский закон определяет, что все вновь найденные предметы, относящиеся к доколумбовой эпохе, являются собственностью государства[109]. Жесткие нормы действуют и в Италии. Несмотря на традиционное для этой страны уважение к институту частной собственности, для вновь найденных даже в частных владениях ценных предметов, относящихся к историко-культурному наследию нации, делается исключение - они являются государственной собственностью[110]. Достаточно жесткая система существуют в Великобритании: все вновь обнаруженные ценные в историко-культурном отношении предметы принадлежат Короне[111].
Второй из изложенных выше позиций придерживается М.Г. Масевич. В отличие от находки, указывает автор, вещи, обнаруживаемые в составе клада, давно вышли из владения собственника, и теперь он не может быть установлен. Поэтому закон немедленно признает возникновение права собственности на клад указанными в законе лицами[112]. Таким образом, М.Г. Масевич полагает, что с момента обнаружения указанные вещи являются собственностью лица обнаружившего клад и собственника имущества, в котором клад был обнаружен. Модель, предусматривающая примат частноправового элемента в правовом регулировании общественных отношений, складывающихся по поводу культурных ценностей, предусмотрена американским законодательством. Правда, указанная модель действует только в отношении тех кладов, которые обнаруживаются на земле, находящейся в частной собственности. Лицо, обнаружившее ценные предметы в земле или ином имуществе, принадлежащем частному владельцу, не несет никаких обязанностей перед государством[113].
Полагаем, что приведенные мнения ошибочны. Во-первых, систематическое толкование п.1 и 2 ст. 225 ГК РФ позволяет сделать вывод о том, что клад является одной из разновидностей бесхозяйных вещей. Во-вторых, в п.1 ст.233 прямо говорится о том, что у данных вещей нет собственника: «собственник…не может быть установлен или в силу закона утратил…право». Наконец, в третьих, неслучайными представляются формулировки ст.233 ГК РФ, касающиеся обращения обнаруженных вещей в собственность: «клад…поступает в собственность…; …клад / вещи подлежат передаче».