Смекни!
smekni.com

Красное колесо Солженицын А И Апрель семнадцатого (стр. 123 из 188)

Всем — необычно, всем — чудесно.

К Казанскому собору! Там поговорим. Где ж ещё и говорят?

72

* * *

И уже по всему Невскому — необычайное лихорадочное оживление. Уже не кучки, а едва ли не толпы чистой городской публики, как никогда не бывает. И солдаты есть. А рабочих не видно. Стеснены все перекрестные трамваи, звонят, медленно едут.

Вышла на улицу — интеллигенция! Ещё не знают, как себя держать, куда идти, — просто показать свою гражданскую убеждённость.

— С нами, товарищи! Кто за доверие — присоединяйтесь!

Молодёжь лезет на стены, снимает красные флаги с домов, их много натыкано, и несут. У кого-то на флагах уже и скороспелые надписи.

На углах расклеены, в витринах выставлены жгучие воззвания партии Народной Свободы: „Выходите на улицу! Проявляйте свою волю!”

* * *

На углу Пушкинской студент кричит возражательно с ящика:

— Нам надоели эти общие места! Народу противна буржуазная казуистика!

Гимназический учитель в форме:

— А причём тут буржуазия? Не буржуазия ведёт войну, а для жизненных интересов России!

Тот студент: — Нет оснований доверять Временному правительству!

Матрос с тротуара, густо:

— Вполне доверяем правительству, оно нас не подвело. А кто может сказать, что оно изменило?

Из гула: — Ленин и компания.

Матрос, приступая к студенту:

— А велика наука, вон, быть вагоновожатым? А ну, стань на его место, далеко ли уедешь?

* * *

У Аничкова дворца, к Фонтанке, большая толпа. Между шляпок и котелков — есть и картузы и бабьи платки. Всё сегодня получило горло, перекликается, но обывательские речи смирные, а если резко крикнет, то вот реалист:

— Отказаться от ноты! Потребовать от союзников присоединиться к манифесту Совета!

Дама, сплетя на груди пальцы в лайковых перчатках:

— Но нельзя же заставить союзников пересматривать договоры во время войны!

— Опубликовать тайные договоры!

— Это подло!! Секретный договор может быть опубликован только с согласия всех сторон.

Военный чиновник объясняет: опубликование договоров равно усилению шансов наших врагов. От оглашения могут быть большие осложнения, это бестактное требование.

Вроде банковского служащего:

— Ну, хорошо, с нашей земли изгнать врага, это мы согласны. Но надо точно объявить наши условия мира — тогда и немецкий народ пойдёт нам навстречу.

— Да кто ж до Учредительного Собрания может устанавливать условия мира?!

Студент: — Да зачем дальше воевать, когда на фронте уже братание идёт?

Представительный рослый господин в хорошем пальто:

— Это возмутительно! Сперва надеялись: немцы свергнут Вильгельма. Не свергают. Теперь — надежда на братание. Да откуда эта мечта, что немцы не пойдут на нас наступать? У нас просто голова кружится. Но надо встряхнуться! Мир — это многостороннее действие: надо, чтоб и союзники были согласны, надо, чтоб и противник шёл на мир. Как же мы можем сами объявить мир?

Та же дама, всё так же с руками на груди:

— Да имейте терпение! Вот, Америка вступила! — теперь война скоро кончится. Америка тоже долго говорила — мир без победителей и побеждённых, — а вот же присоединилась!

Тот господин:

— Мир вничью — так Германия скоро оправится, и опять нападёт на нас. Нам нужно укреплять нашу военную силу — и вот тогда нас будут бояться, и наступит мир.

Ему курсистка, чёлка из-под меховой шапочки:

— Вы хотите победы? Вам нужно ещё миллионы калек? А нам нужно — братство народов! Германский народ очнётся.

Тому студенту — лакей:

— Хотите с немцами брататься? А чем же французы хуже?

Студент — не ему, а всем сразу, с ледового бугорка:

— Выслушайте спокойно! Это иллюзия, что одержав победу над кайзером, мы потом своим революционным благородством заразим союзников, и они откажутся от захватов. Они — всё равно захватят! — и хоть с ними потом воюй. Нет, кто-то должен благородно отказаться, и с самого начала. Нельзя упускать ни малейшей мирной возможности!

— Нет! Это если мы с Вильгельмом помиримся — вот тогда придётся воевать с союзниками!

Курсистка, встряхивая чёлкой:

— Мы согласимся защищать свободную Россию, но не алчные аппетиты богачей.

Два солдата прикатили бочку. И раненый солдат, рука на перевязи, влез на неё:

— Слушайте! Как так всё кинуть? А за что ж мы кровушку лили? А за что ж я три месяца, не зная покою ни днём ни ночью, лежал на лазаретной койке? Наши братья в окопах, а мы тут неужто будем слушать подзужников? А что бы мертвые сказали? Кто затеял эту суматошь? Не мы.

— Ленинцы! — кричат из заднего ряда.

Студент громоздится на снежной куче:

— При чём тут ленинцы? Я вот никакой не ленинец. Но демократия должна сыграть почётную роль посредника мира. Тайные договоры были заключены царским правительством, а демократия не обязана их соблюдать. Вон, австрийцы заявили, что нет препятствий к переговорам о мире, — почему же мы не вступаем? Почему нужно не только отразить врага, но свалить на землю и наступить на горло?

— А что ж, вот, солдат — другое говорит?

Хорошенькая гимназистка язвит:

— Вы потому против войны, что на фронт боитесь?

Опять военный чиновник:

— Как будто кто-то спорит, что война — ужас. Но враг слышит наши раздоры, что мы устали.

Плотный седой господин, решительно:

— Всякий последовательный демократ должен быть и борец за полную победу!

Неуёмная та курсистка:

— Ну да! — завоёвывать Константинополь, присоединять Армению, отбирать обратно Польшу, — а нужно ли это народным массам? Мы выиграли уже то, что ценой войны сбросили царя! И этим помогли всем демократиям мира. А расчленять Австрию, уничтожать Турцию — это не наше дело. Сейчас Германия борется за своё самосохранение — и это даёт ей страшную силу отчаяния! Опасно доводить её так...

Плотный господин не уступает:

— Но народ отверг утопические формы мира и не выпускает винтовки! Пока Германия не откажется от захватов, пока мы не услышим голос её истинной демократии — до тех пор мы будем непоколебимо стоять!

— А — где вы стоите? — ему мастеровой. — Вы — идите побеждайте своими руками, что вы других зовёте?

А на бочку вместо раненого влез густобородый солдат, без винтовки:

— Не потому немец нас два месяца не трога'т, что рад нашей слободе, — а что мы друг дружку поедом едим. Немец понима'т, что напри он на нас — мы б сразу опамятовались, за оружие взялись. Вот он нам покой и даёт, чтоб мы ссорились...

Толпятся, толпятся... Вот так добывает масса горькое понимание политики — стиснутая плечами, спинами, едва видя через головы, едва ловя по воздуху далёкий голос, который знает? Или — не знает? Кому верить?

* * *

С Невского на Михайловскую несколько десятков человек бросаются с криками и проклятьями. Бегут, сбивая друг Друга с ног, ловят, сами не знают кого. Одни: немецкого шпиона заметили! Другие: с бомбами! Третьи: провокатор!

Поймали двух молодых: ленинцы! Повели — в комиссариат. Там — приняли их, а от толпы внутрь не впустили. Постояли — разошлись.

* * *

На Михайловской улице у подъезда „Европейской” гостиницы — тоже большой митинг, всех сортов публика, от офицеров до кухарок. Все — граждане!

Меняются ораторы на ступеньках, и только один крикнул „долой Милюкова”, ему не дали кончить:

— Гоните его!

А хорошо слушали молодого безбородого солдатика:

— Товарищи! Я трижды ранен, больше не хотел идти на войну. Но теперь — пойду. Только трусы требуют конца войны. Здесь — не имеют права говорить против войны, спросите раньше фронт, что он вам скажет? Если не разгромим немца — нам из кулька вытащат Николая...

Спорят везде горячо, но без кулаков. Перевес — везде за Временным правительством, и солдаты все — больше так.

* * *

Большая организованная кадетская манифестация, человек триста, с зелёными и трёхцветными знамёнами вышла из кадетского клуба на Французской набережной, впереди медленно идёт открытый автомобиль, в нём — Винавер, ещё несколько кадетов, во время остановок обращаются с речами к окружающей публике. За ними — грузовик с вольноопределяющимися, и те разбрасывают листовки с кадетским воззванием.

В колонне плакаты: „Победа свободных демократий!” — „Долой германский милитаризм!” — „Верим Милюкову” — „Да здравствует Времен...”

Прошли по Литейному. Потом — по Невскому. А с Морской повернули к Мариинской площади. К их шествию по пути присоединялось много солдат, офицеров, обывателей, к концу стало в шествии несколько тысяч.

На Морской толпа подняла на руки встречного французского офицера и внесла, подала его в автомобиль ЦК. Винавер приветствовал его, толпа кричала „Вив ля Франс!”

* * *

Но вот валит по Невскому совсем иное шествие: впереди, с четверть колонны, — хмурые рабочие, с винтовками на ремне через плечо. А три четверти — рабочие бабы да подростки. Несут — „Долой Временное правительство”. А кричат:

— Долой Милюкова! Не дадим ему пить нашу кровь!

— Пусть умрёт от своей буржуазной жажды!

Им в ответ из встречного шествия:

— Да не Милюков, а Вильгельм пьёт нашу кровь!

А они:

— Да здравствует Ленин!

А им:

— Долой Ленина! Долой немецких шпионов!

Прошли, друг друга не задели.

А что это они — с винтовками? Вон, все солдаты на улицах — без оружия.

* * *

И ещё — подобные же рабочие манифестации, приходят или с Литейного моста, или с Троицкого.

Враждебные — иногда минуют друг друга встречно, иногда идут параллельно рядом и перебраниваются.

Озлобление нарастает. Лица воспалённые, искажённые:

— Да здравствует Интернационал!

— Смутьянов — в Германию, они там нужней...

— Долой Милюкова!

— Долой Ленина!

— Долой войну!.. Нам не надо завоеваний!

— Верим только Временному правительству!

Трамваи — всё медленней, стоят в пробках. А извозчикам, экипажам — хоть вовсе с Невского сворачивай.

Митингуют — уже на всех углах, не пройти.