внешнее чувство вины (социальная тревога) уменьшается, а страх перед суперэго и безусловное подчинение его законам увеличиваются
Чем более строгими были отец, мать или няня, тем строже суперэго и тем сильнее чувство вины.
Можно предположить, что мощность чувства вины зависит от строгости человека, который растил ребенка. Однако это не всегда так, поскольку, например, у мальчика, у которого был мягкий и слабый отец, может развиться невероятное чувство вины, и не менее сильное чувство вины может возникнуть у мальчика, выросшего без отца и избалованного женщинами. Чем больше любви получает ребенок, чем мягче его родители, тем большее количество агрессии блокируется и превращается в чувство вины. Так вырастают невероятно хорошие дети, тяжко страдающие от непосильного груза чувства вины. Агрессия, которой не удалось выйти наружу, неизбежно поворачивается против это и производит внутри разрушительную работу. Чувство вины становится еще сильнее, если прорывается хотя бы намек на агрессивность по отношению к человеку, которого ребенок очень любит.
Необходимо учесть еще один момент. Ребенок, у которого умер отец, когда он был еще очень маленьким, и который рос без отца, создает отца в своей фантазии, и часто человек из фантазии заменяет реальную личность при формировании эдипова комплекса. У него также возникает суперэго, связанное с ним чувство вины и все, что из этого следует. С другой стороны ребенок, который никогда не знал своего отца, внебрачный ребенок, часто вырастает с чувством обиды. Вины они как бы не чувствуют и ведут себя жестоко, как будто мир перед ними в долгу. Они мстят за то, что у них нет отца.
Очевидно, что чувство вины может возникнуть только если присутствует амбивалентность, когда ненависть и любовь борются друг с другом и пытаются придти к компромиссу. Эрос сближает людей, агрессия их разделяет. Когда встречаются двое людей или формируется группа, оба первичных инстинкта неизбежно должны столкнуться друг с другом. Результатом этого конфликта является чувство вины во всех его проявлениях, которое блокирует агрессию и дает людям возможность жить вместе.
На практике, мы не встречаемся с инстинктами смерти и инстинктами жизни в чистом виде; они всегда до определенной степени смешаны друг с другом. К каждому либидозному стремлению подмешана агрессия. Подавление любых инстинктивных потребностей вызывает частичное разъединение либидозных и деструктивных компонентов. Невротический симптом создает компромисс между сексуальными и агрессивными инстинктами, и пациент получает мазохистское удовлетворение от своих страданий, так сказать моральное обоснование своей болезни. Цивилизация везде развивалась сходным образом, прямые сексуальные стремления все сильнее сдерживались, им дозволялось выходить наружу только вместе с внутренней агрессией, то есть с эротизированным чувством вины. Короче говоря, чувство вины является одним из продуктов вечной борьбы между инстинктами жизни и инстинктами смерти.
Если сравнить мораль наших дней с чувствами первобытного стада после отцеубийства, можно заметить, что они состоят из одних и тех же элементов; конечно же, сегодня эти элементы проявляются в более сложных комбинациях, и поэтому их непросто узнать. После отцеубийства эти чувства были реакцией на реальное действие, совершенное во внешнем мире, а сегодня они являются все лишь реакцией на желания. Однако, поскольку все психическое воспринимается как реальное, эта реакция в точности соответствуют реакции на настоящее преступление. Чувство вины и мораль в целом лучше всего доказывают, что люди, в ходе своего развития, прошли через
невероятно болезненное самообуздание, чтобы подчинить себе свои инстинкты.
Фрейд многократно подчеркивал, что суперэго из поколения в поколение сохраняет традиции, и эти традиции, в лице суперэго, как бы наследуются. Поскольку чувство вины развивается под влиянием суперэго, можно сказать, что чувство вины также наследуется, хотя личный опыт, конечно же, придает ему индивидуальные черты.
Нарушения в гармоничном взаимодействии психических механизмов
С возникновением суперэго и всего, что с ним связано (вины, наказания и стыда), функция эго стала довольно запутанной. Моральные требования, возникшие под влиянием эго сдерживают и даже отрицают инстинктивную жизнь. «Мораль» регулирует чувства, желания и действия и позже начинает регулировать и мышление. Если суперэго удалось навязать свои требования, инстинктивная жизнь ограничивается. Это особенно верно в случае неврозов. Таким образом, с точки зрения эго невроз представляет собой отрицание жизни. С другой стороны, ограничивая инстинктивные требования, суперэго защищает эго от опасности, исходящей от них. Не только невротик, но и здоровый человек старается контролировать свою инстинктивную жизнь и адаптироваться к реальности, из-за страха перед объективной опасностью, таящейся в инстинктивной жизни, из страха перед кастрацией и из страха перед суперэго. Существует также страх потерять благосклонность суперэго, которое содержит в себе не только агрессивность, но и либидозные компоненты и поддерживает нарциссическое эго. Невротическая адаптация, конечно же, неадекватна, ведь невротик приспосабливает себя к миру, который кажется ему полным невероятных опасностей. Потребность в такой преувеличенной «адаптации» вызвана чрезмерной требовательностью суперэго.
В любом случае, адаптация к реальности происходит за счет инстинктивной жизни, ведь чем лучше человек контролирует себя, тем лучше он выполняет реальные жизненные задачи.
Адаптация к реальности главным образом основана на том, что человек осознает и признает существование объектов вне эго. Человек постепенно адаптируется к реальности, и уже не каждый раздражитель из внешнего мира воспринимается, как враждебный и отвергается, эго поглощает уже не каждый объект, подходящий для удовлетворения инстинктов. Однако этого еще недостаточно для того, чтобы человек сформировал «объективную» картину внешнего мира, нашел бы в ней свое место и действовал намеренно и целенаправленно. Это комплексный процесс, который сопровождается десексуализацией функций восприятия и выполнения. Человек постепенно продвигается к принципу реальности и учится не только временно отказываться от удовольствия и откладывать его на потом, он учится также терпеть боль. Но даже этого недостаточно для "объективного" взгляда на мир. Это промежуточная ступень: человек уже отказался от своей собственной магии, но все еще приписывает магию объектам внешнего мира. В этой фазе адаптация к реальности основана на мазохистском страдании, которое причиняет мир. Позже и эта фаза преодолевается; мир больше не наделяется инстинктивными и нарциссическими импульсами субъекта; между эго и внешним миром возникает граница. Формируются границы эго; эго отделяется от внешнего мира Одновременно с этим разграничением возникает суперэго; с одной стороны, оно является продуктом приспособления к реальности, а с другой стороны; - продуктом обуздания инстинктов. Это типичный компромисс между внутренним миром и внешним миром. Суперэго возникло из приспособления к реальности, и теперь оно само становится важнейшим элементом адаптации, ведь именно суперэго должно санкционировать впечатления, и только после этого эго может
воспринять их как нечто реальное.
От пассивного восприятия человек переходит к активному, к подчинению раздражителей, приходящих снаружи и изнутри (активная адаптация). В это же время развивается речь, инстинктивные ономатопоэтические звуки превращаются в образный и символический язык, а затем возникают функции суждения и мышления. Между восприятием и действием вклинивается мышление.
Несомненно, импульсы, формирующие «мораль», речь и мышление возникают из инстинктов, в особенности из сексуальных влечений, и следы этих влечений можно обнаружить в любом психическом действии; однако все эти функции это обязаны своим существованием десексуализированному, сублимированному либидо. Для адаптации к реальности необходимо, чтобы это постоянно в разных либидозных формах поглощало внешний мир и уничтожало его (десексуализировало), а также, чтобы «эго и внешний мир лишились своей магии». Эго очищается, его больше не тяготят инстинктивные потребности, ему легче выполнять свои функции, то есть служить личности в целом. Поскольку процесс приспособления к реальности очень сложный и длится очень долго, любое нарушение, даже самое незначительное, может направить эго не в ту сторону.
Помехи могут возникать с разных сторон: прежде всего, их создает ид. Например, сильная страсть может заглушить критику суперэго и его запреты, и эго превратиться в слепое орудие инстинктов. Мы говорим: «Любовь слепа» и часто используем выражение «слепая ярость». Любовь и ненависть не замечают ни препятствий, ни опасностей. Кроме того, нарушения адаптации может создавать само эго, если оно теряет чувство реальности объектов внешнего мира и ощущений и чувств внутреннего мира (деперсонализация). Если нарушается способность отличать внутренний мир от внешнего, теряется проверка реальности. Внутренний мир превращается во внешний и наоборот, и тогда человек буквально «выходит за рамки» (галлюцинации и трансформация реальности при психозах). Помехи может вызывать и суперэго. Оно может быть изначально неразвитым или чрезмерно сильным. Если суперэго неразвито, человеку трудно приспособиться к социальному сообществу. Если же суперэго чрезмерно сильное, оно может вступить в конфликт и со стремлениями ид, и со стремлениями эго. Если подавляются стремления ид, возникает невроз, если парализуется функция эго, возникает психоз. В любом случае, в той или иной степени, меняется отношение к реальности.