Смекни!
smekni.com

Всемирная история. том 4. Новейшая история Оскар Йегер 2002г. (стр. 64 из 169)

Хотя Наполеон и избегал вступать с Кутузовым в битву, однако он был вынужден пробивать себе в некоторых пунктах дорогу, которую пытались у него отрезать русские. Новые упорные битвы последовали, таким образом, под Вязьмой и под Красным, где они длились даже четыре дня сряду и привели в окончательное расстройство наполеоновскую армию.[13]

Отступление Наполеона к Березине

После всех этих сражений армия Наполеона, вынужденная переносить страшные лишения и от голода, и от суровых холодов, наступивших очень рано, стала отступать поспешно и в беспорядке. Бедствия, претерпеваемые в течение этого отступления, были совершенно невыносимы: люди гибли во множестве; дисциплина и связь между отдельными частями были окончательно нарушены — каждый думал только о себе и о своей безопасности. Эти бедствия были уже столько раз передаваемы в исторических сочинениях со слов современников и очевидцев, случайно избегнувших гибели в этом несчастном походе, что мы уже не станем повторять давно известное. Достаточно будет сказать, что берегов Березины из всей армии Наполеона достигла едва ли десятая часть: около 36 000 пехоты (конница уже не существовала более). Но и здесь ожидало отступающих страшное бедствие: три русские армии, с трех разных сторон, спешили преградить им путь при переправе. Если бы задуманный план был выполнен в точности, то ни один неприятель не мог бы выйти из пределов России! Но, вследствие несогласия между лицами, приближенными к главнокомандующему, произошло замешательство в распоряжении отдельными отрядами войск, и французам удалось прорваться к переправе. По двум наведенным мостам в течение трех дней безостановочно двигалась беспорядочная масса войск всех родов оружия, повозок, обозных телег, зарядных ящиков и всякого сброда, следовавшего за армией. Бедствия при этой переправе были тоже неописуемые; русским досталось все — обозы и артиллерия неприятеля, и вся громадная добыча, награбленная разноплеменной армией Наполеона в Москве. Около 20 000 человек погибли при переправе, попали в плен или пали в битве с русскими. За Березиной началось уже не отступление, а беспорядочное и нестройное бегство «Великой Армии», которую по пятам преследовали казаки и губили жестокие морозы. Только гвардия Наполеона, в количестве около 10 000 чел., перешла русскую границу в стройном порядке.[14] Это был единственный остаток громадных полчищ Наполеона, за полгода перед тем так грозно вторгнувшихся в пределы России! Вслед за ним границу перешли нестройные толпы несчастных, оборванных, голодных и искалеченных воинов, о которых верное понятие дает нам одна из современных гравюр. Трудно было бы с полной точностью исчислить все то количество человеческих жертв, которые были поглощены этим безрассудным предприятием! Но даже и отдельные цифры, сохраненные на память потомству вполне достоверными свидетелями и источниками, способны привести в ужас каждого, хотя бы и весьма равнодушного человека. Так, например, мы знаем что на пространстве одной только Смоленской губернии было сожжено и зарыто 169 000 трупов человеческих и 110 000 убитых лошадей… И едва ли одна двадцатая часть всей «Великой Армии» (включая в то число и возвратившихся из плена) уцелела от страшного погрома. Только те корпуса, которые составляли крылья Великой Армии и состояли, как нам уже известно, из австрийцев и пруссаков, пострадали очень мало, так как вообще мало участвовали в действии.

Остатки французской армии на обратном пути на родину в 1813 г. Рисунок с натуры и гравюра работы Гейслера

Памятник павшим в войне 1812 г. в Смоленске

Наполеон в Париже

Наполеона давно уже при армии не было, так как он видел, что все потеряно. Он уже давно сознавал, что ему пора вернуться во Францию, в центр его империи. Еще 6 ноября, под Смоленском, он получил известие о странном происшествии 23 октября в Париже. В этот день один из арестованных по политическим соображениям, полусумасшедший республиканский генерал Малэ успел как-то ускользнуть из своей тюрьмы, распустил слух о смерти Наполеона и в сообществе с несколькими другими сумасбродами и легковерными людьми напал на министерство юстиции и арестовал самого министра, герцога де Ровиго. Несколько часов спустя эта пустая затея была уничтожена, и Малэ опять в заточении; а восемь дней спустя он был и казнен с 13 своими сообщниками. И хотя эта безумная попытка была подавлена прежде даже, нежели о ней успел узнать весь Париж, однако известие о ней произвело на Наполеона неприятное впечатление. В особенности же оскорбляло его то, что никто, по-видимому, и не вспомнил, что, в случае смерти Наполеона I, его наследником являлся Наполеон II. При этом он очень хорошо понимал, что его последняя неудача должна была произвести сильнейшее впечатление на умы в Германии и что следует ожидать здесь важных последствий этого впечатления, как о том его, впрочем, и предупреждали его приближенные — маршал Даву и несчастный король вестфальский. Он все же не сознавал еще, как велика была грозившая ему опасность, не сознавал и того, что возбудил против себя такие нравственные силы, о которые должно было неминуемо разбиться его могущество.

Как бы то ни было, но он покинул армию, и инкогнито переехав через всю Европу, 19 декабря уже был в Париже. За два дня перед тем был обнародован 29 его бюллетень. Он ничем не отличался от предыдущих: в нем упоминалось, что лошади падали тысячами, но о других потерях говорилось очень неопределенно и, между прочим, вскользь, о тысячах пленников, захваченных в том или другом сражении. В заключение бюллетеня было сказано: «Здоровье его величества никогда не было лучше нынешнего».

ГЛАВА ВТОРАЯ

Таурогенская конвенция. Пруссия поднимается против Наполеона. Война с Наполеоном до перемирия

Реакция мировых держав на события в России. Последствия

Мы привыкли представлять себе историю человечества в виде большой драмы, сцены и образы которой чередуются быстро перед нами, в известной, для всех очевидной связи причины и следствия: поэтому мы можем себе вообразить, что когда в декабре 1812 года закончился один акт этой поразительной драмы и занавес опустился над обильной жатвой смерти на снежных полях России, то при следующем подъеме занавеса сцена должна была быстро измениться, и Европа должна была бы предстать перед нами в разгаре восстания против всемирного наполеоновского владычества, в разгаре приготовлений к освобождению. Однако дело, в действительности, никак не могло пойти так скоро, потому что много было разнородных препятствий к его осуществлению. Жизнь текла тогда не так быстро, как течет теперь, когда мы привыкли о каждом важном событии узнавать во всех концах мира через несколько минут, даже секунд после его свершения, и эта быстрота сообщения приводит к столь же быстрым откликам, вызываемым событиями. Не то было тогда — тогда не трудно было всем отвести глаза и лживыми бюллетенями прикрыть тягостное и даже отчаянное положение, в которое был поставлен Наполеон походом в Россию. В правящих кругах уже с первых чисел ноября были получены кое-какие более или менее верные сведения: русский агент, специально посланный в Вену, открыл тамошнему правительству истинное положение дел. Что же касается большинства публики, то, хотя она и была встревожена разными неопределенными слухами и даже явным отсутствием более подробных известий, однако же она впервые уяснила себе истину только тогда, когда узнала, что император Наполеон 15 декабря прибыл неожиданно в Дрезден и, не остановившись здесь, проехал в Париж. И только весьма постепенно все стали узнавать о подробностях катастрофы — и все же были еще весьма далеки от сознания ужаса всего совершившегося.

Австрия

К Австрии еще в ноябре 1812 года было обращено со стороны русского правительства требование — порвать связь с Наполеоном, и прусский посол при венском дворе, Гумбольдт, со своей стороны также получивший подробные сведения, настаивал на том же. Казалось бы, что для правителя, пережившего то, что со времен Кампо-Формийского договора, со времен Ульма, Аустерлица и Ваграма пережил император Франц Иосиф, было бы весьма естественным в данную минуту пожелать возвращения всего утраченного и возможно большего ограничения столь вредного для всей Европы могущества Наполеонова, а о тех опасностях, какие со временем могли грозить со стороны России или Пруссии, на время отложить всякие помыслы. Но в том-то и беда, что душа таких людей, как император Франц Иосиф и его правая рука, граф Меттерних, недоступна никакому мужественному настроению, никакому сознанию государственного достоинства. Они видели, конечно, что их положение улучшается: им было ясно, что теперь союз с Австрией приобретает большую цену и что эта цена должна еще более возрасти, если хватит ума и терпения на выжидание. И вот потому именно Австрия удовольствовалась лишь тем, что Шварценбергу, командовавшему австрийским вспомогательным корпусом в России, приказано было перед русскими войсками отступать все далее и далее, очистить даже и Варшаву, и, весьма некстати, отпустить состоявших у него под командой саксонцев на родину.

Пруссия. Йорк фон Вартенбург

Гораздо более затруднительным, но вместе с тем более обнадеживающим было положение Пруссии. Однако и здесь правительство и король, и все его окружающие, не слишком скоро пришли к определенному решению: положение Пруссии после Тильзитского мира было такое, что для этого государства оставался только один выбор — или полная победа, или полная гибель. В Берлине, на виду у французских оккупационных войск, в отдалении от места действия событии и их потрясающего впечатления, долгое время не могли освоиться с новым положением дел. Надо было, чтобы какой-нибудь смельчак подал другим пример — такой смельчак и нашелся в лице командира прусского вспомогательного корпуса, подчиненного французскому главнокомандующему, — генерал Ганс Давид Людвиг фон Йорк. Он родился в 1759 году; отец его был офицером при Фридрихе Великом и принимал участие во всех его походах. И в сыне его, человеке образованном и бывалом, рано явилась охота к военной службе. Он был одним из немногих, с честью носивших прусский мундир во время несчастных войн Пруссии с Наполеоном. Строгий, твердый, проникнутый сознанием патриотического и военного долга, он всеми силами заботился о том, чтобы не уронить честь Пруссии в том тягостном положении, в которое он был поставлен как командир прусского вспомогательного корпуса, подчиненного французскому главнокомандующему Макдональду. Когда же великая катастрофа совершилась и ее влияние стало ощутительно и на корпусе Макдональда, Йорк увидел себя в положении человека, к которому одновременно с двух сторон обращались с совершенно противоположными предложениями и требованиями, Французы, до того времени относившиеся к нему не особенно милостиво, вдруг перешли к самой дружеской предупредительности: он получил в конце ноября 1812 года офицерский крест Почетного Легиона; затем награду в 20 000 фр.; ему дали понять, что в будущем его ожидает командование отдельным отрядом и маршальский жезл — для французов в высшей степени было важно сохранить неприкосновенной в Курляндии сплоченную воинскую силу, корпус Макдональда, численность которого достигала 27 000 чел. Около того же времени и со стороны России были сделаны Йорку первые предложения — порвать связь с французами и перейти на сторону русских, интересы коих были вполне тождественны с прусскими. Для того, чтобы ознакомиться ближе с положением дел, Йорк отправил лейтенанта Капица в Вильну, и тот, возвратившись к нему 8 декабря, выяснил полную картину гибели «Великой Армии». Затем с одной стороны, Дибич, начальствовавший русским отрядом, наступавшим на пруссаков, отходивших к Кенигсбергу, делал ему свои предложения, поддерживаемые немецкими патриотами, находившимися в русском войске, графом Дона, Клаузевицом и т. д., — и эти предложения, которым он и без того сочувствовал, представлялись ему весьма привлекательными. С другой стороны, из Берлина не приходило никаких распоряжений, и все его просьбы относительно инструкций оставались без ответа; а он, как истый солдат, не решался по собственной своей воле сделать самостоятельно такой шаг, который должен был иметь не столько военное, сколько политическое значение. Как бы для того, чтобы ускорить его решение, последовал ему от Макдональда приказ: как можно скорее двинуться к Тильзиту, причем ему надо было обязательно пробиться через русские войска… И вот — он принял наконец решение.