Кто ты есть такой, чтоб ерепениться? Остынь.
Мартин Лукьяныч бросился к нему с поднятыми кулаками, но Гараська стоял так спокойно, так выразительно выпятил свою широкую, богатырскую грудь, что Мартин Лукьяныч тотчас же опомнился, круто повернул домой, послал Матрену к ключнику, а сам лег в постель и пролежал ничком добрых два часа, задыхаясь от ярости и мучительного стыда.
Междуцарствие продолжалось недели две. Мартин Лукьяныч решительно не знал, когда же пришлют нового управителя. В его голову начинала даже закрадываться сумасбродная надежда: "авось..." Как вдруг Матрена, - в последнее время единственный источник, из которого он почерпал новости, - с убитым видом доложила ему, что Гришка-конюший получил какую-то депешу и высылает коляску за новым управителем.
- Что ты, дура, врешь? - усомнился Мартин Лукъяныч. - Статочное ли дело под управителя господский экипаж.
Но вскоре убедился. В окно было видно, как в коляску запрягли рыжую четверню и сам Никифор Агапыч влез на козлы. И язвительная обида засочилась в сердце старика.
"Вот так-то, - размышлял он, - в коляске!.. Четверней!..
А я целый век в тарантасе разъезжал... с бросовым конюхом, с Захаркой... И известить не удостоили .. Охо-хо-хо..."
Весь день не мог ничем заняться Мартин Лукьяныч, даже не подходил к шкафчику и, как растерянный, бродил из угла в угол да украдкой выглядывал в окно. Наконец четверня пронеслась по направлению к барскому дому, - Мартин Лукьяныч мельком увидал, что в коляске сидят двое, - лакей Степан торопливою рысцой побежал встречать, в кухне забарабанили поварские ножи. Мартин Лукьяныч горько засмеялся. "Вон как новые-то! - восклицал он про себя. - В господских покоях!.. Повар обед готовит!.. Эх, дурак ты, дурак, Мартин!"
Несколько минут спустя лакей Степан доложил Мартину Лукьянычу, что его требует к себе управитель.
Вся прежняя гордость проснулась в Мартине Лукьяныче.
- Скажи, мне ходить незачем... Слышишь? - крикнул он надменным голосом. - Пока что я здесь полномочный управитель! Если угодно, пусть в контору является.
- Слушаю-с, - почтительно ответил Степан.
На этом пункте Рахманный преодолел: новый управитель сам пришел в контору. За ним следовал его неизвестный спутник. Оба были тощие, поджарые, в рябых жакетках, в макферланах. Спутник нес под мышкой портфель Мартин Лукьяныч поднялся навстречу... Странно было смотреть на этого крупного, седого, красного от волнения человека в длинном старомодном сюртуке лицом к лицу с вылощенными и во всех отношениях утонченными гостям~и.
- Имею удовольствие рекомендоваться, - провозгласил один из тощих, - Яков Ильич Переверзев. Имею честь рекомендовать - господин бухгалтер Венчеслав Венчеславич Застера. Покорнейше прошу извинить меня: я действительно не имел права просить вас пожаловать ко мне... то есть до предъявления узаконенной доверенности. Господин Застера, предъявите господину Рахманному узаконенную доверенность.
Господин Застера щелкнул замочком портфеля и подал аккуратно сложенный лист бумаги. Мартин Лукьяныч отмахнулся. Изысканный вид тощих смутил его.
- Что же-с? - пробормотал он. - Я из господской воли не выступаю... Угоден им - служил, не угоден-ихняя воля-с. Не прикажете ли чайку-с!
- Очень благодарен. В это время дня я не пью чаю.
Если не ошибаюсь, и господин Застера.
- Я по мере возможности избегаю этого напитка, ибо имею несчастную наклонность к простудным болезням, - убийственно правильным языком объявил Застера - Итак, с вашего позволения, приступим к отчетности...
- Желаете осмотреть вотчину-с? Прикажете лошадей заложить?
- О, нет! Осмотр - вещь второстепенная. Будьте любезны предъявить книги, оправдательные и иные документы и так далее.
- Что ж предъявлять?.. Вот шкаф-с. Какая есть контора, вся в этом шкафу. Вот отчеты-с...
Тощие люди переглянулись, едва заметно пожали плечами Затем Застера снял очки, аккуратно сложил их в футлярчик, оседлал ястребиный свой нос черепаховым пенсне и с выражением какой-то жадной пронырливости приступил к осмотру шкафа. Переверзев разбирал портфель. Мартин Лукьяныч с унылым лицом посматривал на них, не решаясь сесть.
Прием имения совершался медленно. Несколько дней подряд бились над конторскими книгами, хотя книг было и весьма немного, но Застера приходил в отчаяние от их первобытной формы. Оправдательных документов не только не оказалось, но Мартин Лукьяныч даже и не понимал, что это такое значит, а когда ему объяснили, жестоко оскорбился.
- Я не вор-с, - проговорил он, задыхаясь, - тридцать той года служу-с... Барскою копейкой не пользовался. Ежели угодно придирки делать-как угодно-с, но я не вор.
Вообще чем дальше, тем больше раздражался Мартин Лукьяныч и настолько возненавидел тощих, что малопомалу начинал грубить им.
- Разрешите полюбопытствовать, - спросил однажды Переверзев, заглянув в записную книжечку, - чем вы изволили руководствоваться, сдавая крестьянам землю дешевле рыночной цены? Затем у вас значатся взыскания за порубки и потравы с государственных крестьян такихто Чем объясняется факт, что таковых же взыскании ни оазу не поступало с крестьян сельца Анненского?
Мартин Лукьяныч в кратких и отрывистых словах изложил свою систему хозяйства.
- У вас конечно, имеются обязательства, обеспечивающие допущенный вами кредит? - спросил Переверзев, просматривая долговую книгу.
- Нету-с, никаких не имею обязательств, bee на чести держится, если хотите знать-с.
- К сожалению, я должен этот факт довести до сведения доверителя.
- Как угодно-с. Не воровал-с. С мужичишками не
якшался, чтобы обирать господ.
- Но, может, крестьяне не откажутся выдать установленные документы?
- Это уж ваше дело. Я здесь больше не хозяин-с.
Тощие безнадежно пожимали плечами, не выходя, однако из пределов самой безукоризненной вежливости.
Мужики несколько раз то полным сходом, то группами в десять - пятнадцать человек являлись к новому управителю. Даже приносили хлеб-соль. Но хлеб-соль принял от них лакей Степан, и он же каждый раз объявлял, что Яков Ильич говорить с ними теперь не может. Мужики, потупивши головы, выслушивали лакея Степана, с ожесточением вздыхали, почесывали затылки и медленно возвращались в деревню, рассуждая, что бы это значило. Наконец человек пять наиболее уважаемых стариков придумали сходить к старому управителю и попросить совета, а чтоб не обиделся новый управитель, пришли ранним утром, когда тот еще спал.
- Зачем? - сердито крикнул на них Мартин Лукьяныч. - Я теперь последняя спица. Вот ужо с новым поживете, анафемы... с новым поживете!.. Сунулись? Хлебсоль притащили? Перед старым и шапку не ломаете, а?
Напрасно старики смягчали его раболепными изречениями, умоляли подсобить советом, говорили, что им такого уж не нажить благодетеля, как Мартин Лукьяныч.
- Про меня что толковать - я вас притеснял, - глумился Мартин Лукьяныч. - Я и по морде, случалось, колотил, и порол, и в солдаты отдавал... Ну-ка вот, подумайте теперь, с какой ноги к новому-то подойти!.. А я погляжу, каков у него будет до вас мед... Погляжу, старички! Что ж, теперь, слава богу, дождались: старого-то, плохого-то, в шею, а приехал такой - мухи не обидит... Погляжу!
Истомленная недоумением деревня ужасно была обрадована, когда дядя Ивлий оповестил домохозяев, чтоб собирались в контору. Толпа долго стояла без шапок, дожидаясь выхода управителя. Наконец на крыльце показались и новый и старый. Раздался гул приветствий. Переверзев вежливо поклонился и прежде всего попросил надеть шапки. Картузники тотчас же и с видимым удовольствием исполнили просьбу. Треухи упорствовали и наперерыв произносили раболепные слова.
- Я должен поблагодарить вас за хлеб-соль, - провозгласил Переверзев, - хотя считаю своею обязанностью предупредить вас, что смотрю на это как на простую вежливость. Крепостное право, слава богу, отменено, вы давно свободные люди и своим бывшим господам обыкновенные соседи. Я уполномочен владельцами управлять Анненскою экономией. Желаю, чтоб отношения наши были благоприятны. Вот в систему моего предместника, господина Рахманного, входило оказывать вам безвозмездный кредит.
Я с этою системой не могу согласиться. Не согласна она и со взглядами моего доверителя. Вследствие того приступим к поверке... Господин Застера, предъявите список дебиторов.
Бухгалтер начал выкликать должников и говорить, сколько кто должен и за что.
- Так точно... Должен... Брал... Было дело... - слышалось из толпы.
- Господин Застера, ввиду полного признания дебиторов, предъявите к подписи долговые обязательства... Сельский староста, покорно прошу засвидетельствовать.
Толпа находилась в состоянии странного отупения. Наиболее сметливые, и те не поняли, что говорил новый управитель. О долгах и расписках думали, что это нужно "для учета" Мартина Лукьяныча и что вообще, когда кончится эта скучная и непонятная канитель, новый управитель заговорит "настоящее". Один за другим "дебиторы"
с покорными лицами подходили к столику, где заседал Застера с целой кипой заранее приготовленных расписок, совали в знак доверия руку писарю Ерофеичу; Ерофеич подмахивал обычную формулу: "А за него, неграмотного, по личной его просьбе" и т. д.; вспотевший староста коптил и прикладывал печать.
- Ввиду значительности долга, - сказал Переверзев,-я буду ходатайствовать перед владельцами о рассрочке уплаты.
Мужики встрепенулись: начиналось "настоящее".
- На этом благодарим! - раздались голоса. - Век не забудем вашей милости... В долгу, как в шелку, а из нужды не выходим... Не в обиду сказать Мартину Лукьянычу, не покладая рук работали на господ... Воли все равно что и не видали... Какая воля! - и т. д.
Переверзев поклонился и повернулся, чтоб идти.
- Ваше степенство! - остановил его стоявший впереди Ларивон Власов. - Осмелюсь доложить твоей милости:
как же теперь насчет земельки?
- Какой земельки?
- А касательно того, как мы теперича берем землю под посев... Яви божескую милость, спусти хоша по рублику! И опять насчет уборки... Теперь ли повелишь записываться али к Кузьме-Демьяне? - Какой уборки?