- Точно так-с.
Немножко помолчали. Косьма Васильич побарабанил пальцами и спросил:
- Ну, как вы там... почитываете? Что этот чудак... как бишь его... вольтерьянец?
- Агей Данилыч? Все по-прежнему-с.
- Да, да... Ну, и что ж, прекрасно проводите время?
- Обыкновенно, как в глуши... Скучно-с.
- Ничего, ничего, развивайтесь. Лишь бы охота - литературы достаточно. Вот познакомлю вас... Знаете исправника Сергея Сергеича?
- Никак нет-с.
- Отличнейший человек. На такой ретроградной службе, но очень передовых мыслей. Ну, потом Филипп Филиппыч Каптюжников... тоже изрядный господин. Молод, но эдакое, так сказать, солидное развитие. Приготовляется в университет. Еще Жеребцов Исай Исаич, купец, но взирает на многое - дай бог хорошему прогрессисту...
- Это тот самый Жеребцов, чьих степи на Графской?
- Да, да, тот. Известный миллионер, На лице Николая изобразилось благоговение.
- С женой вас познакомлю...
И, вспомнив что-то важное на этом слове, Косьма Васильич вскочил, проговорив:
- Извините, на минуточку, я сейчас, - и быстро прошел к играющим.
- Что ж ты, батенька? Нас тут хозяюшка именно обобрала! - закричал ему навстречу исправник.
- Играйте, играйте, господа, - маленькое дельце есть.
Аннет, поди-ка, пожалуйста, на два слова.
Анна Евдокимовна вышла за ним в соседнюю комнату.
- Вот видишь ли, Аннет, - заговорил Косьма Васильич, смущенно теребя бородку, - там приехал сын гарденинского управляющего... Ну, мальчик еще... ужасно дикий...
несколько эксцентрик... Но эдакие, так сказать, задатки.
Пожалуйста, полюбезнее с ним... а?.. Ты понимаешь, валуха очень недорого куплены... и вообще надо его ободрить...
Анна Евдокимовна только что взяла подряд два ремиза; кроме того, соображение о валухах показалось ей резонным.
- Ты меня, Косьма, удивляешь, - сказала она, - ты отлично знаешь, как я отношусь к твоим гостям...
Какая-то двусмысленная тень пробежала по лицу Косьмы Васильича.
- Ты предложил ему чаю? Потом приведешь его к нам.
Да не играет ли он в стуколку?
После этого разговора Косьма Васильич возвратился в столовую развязнее, чем прежде. Перед Николаем стоял стакан чаю, а сам он с ужасно озабоченным видом смотрел на свои часы.
- Что смотрите? Времени еще достаточно, - весело проговорил Косьма Васильич и, скользнув взглядом по столу, сказал гувернантке: - А нельзя ли, Елена Спиридоновка, вареньица?
Та выразительно посмотрела на него, сделала нерешительное движение, как бы готовясь встать, и сказала:
- Прикажете спросить у Анны Евдокимовны?
- Нет, нет, не беспокойтесь, пожалуйста! - смущенно и торопливо остановил ее Рукодеев. - Мы, так сказать, со сливочками... с сухариками... Зачем же вам беспокоиться?
"Экая деликатная душа!" - подумал Николай и влюбленными глазами посмотрел на красивое и добродушное, как ему казалось, лицо Косьмы Васильича.
За чаем просидели минут двадцать. Косьме Васильичу удалось за эти двадцать минут разговорить Николая и внушить ему даже некоторую смелость. Дело дошло до того, что Николай рассмотрел, наконец, где он находится:
желтоватые под дуб обои, желтый буфет, красивые стулья с резными спинками, высокие окна, выходящие в сад, белые двери, блестящие ручки на дверях, круглые, гулка ударяющие каждую четверть часа часы... Мало этого, лица гувернантки, до сих пор представлявшееся ему каким-то неясным, расплывающимся пятном, теперь обрисовалось перед ним почти с теми же чертами, которые были и на самом деле.
Тем не менее Косьма Васильич не повел его к играющим, шумные голоса которых доносились за три комнаты, а предложил посмотреть библиотеку. Они прошли полутемным коридором в кабинет, и там у Николая сразу разбежались глаза на множество корешков с золотыми надписями, видневшихся в шкафах. На столе, рядом с образцами льна и пшеницы в тарелках, лежала еще не разрезанная книжка в серовато-пепельной обложке.
- Вот-с, - с гордостью объявил Косьма Васильич, - прибежище, так сказать, горьких дум и высоких помыслов.
Смотрите и выбирайте, что вам потребуется. Подходите, подходите к шкафам!..
Николай покраснел от удовольствия, читал надписи и не знал, за что ухватиться. Наконец заглавие привлекло его:
- Вот эту бы, Косьма Васильич, если можно... "С петлей на шее"-с.
- Эту? Не советовал бы, Николай Мартиныч. То есть оно отчего не прочитать, но для развития бесполезно.
Ерунда.
- А вот "Живую покойницу", Косьма Васильич?
- Ксавье де Монтепена? Занятно, спора нет, и даже, пожалуй, увлекательно, но... не советую. Вам непременно нужно начинать с эдаких... с эдаких, так сказать, прогрессивных сочинений.
- Так вам нельзя ли самим, Косьма Васильич? Вы, когда были у нас, изволили обещать... как ее?., вот доказывается, как обезьяна в человека оборотилась... Еще поэта Некрасова изволили обещаться. Да я еще вот что хотел попросить: нет ли у вас полных сочинений Пушкина?
Мне столяр рассказывал очень любопытную историю - про Пугачева, и говорит, что это сочинение Пушкина.
- Ну, батенька, вот уж охота! Пушкина давно уж в хлам сдали... Эти камер-юнкеры, эстетики, шаркуны в наше время презираются. Вот у столяра какого-нибудь самое для них подходящее место. Нет, я вижу, надо мне самому составить вам эдакий, так сказать, реестрик. Ну, что бы вам такое? - Косьма Васильич подошел к книгам и вдохновенно посмотрел на них. - Ну, что бы вам? - и вдруг вскрикнул: - Раз! - выхватил два томика, хлопнул ими, чтобы выбить пыль, и отложил в сторону "О происхождении человека" Чарльза Дарвина! - и затем вскрикнул: - Два, - и выхватил огромную книгу, хлопнул, отложил в сторону и сказал: - Гениальное сочинение - Бокль-с! - Таким образом набралось книг двадцать, когда Рукодеев произнес: - Ух!.. Ну, на первый раз достаточно, - и отер пот со лба. Николай все время стоял, раскрывши рот, и с радостным волнением следил глазами, как за корешок книги ухватывалась белая, выхоленная рука Косьмы Васильича, как эта рука звонко хлопала книгой о выступ шкафа и как, наконец, книга летела в груду других книг - в груду, которую можно было хоть сейчас взять и увезти с собою в Гарденино. Отдохнувши немного, Косьма Васильич еще достал несколько книжек и сказал Николаю: - А это для папаши... в его вкусе.
- Что я хотел вас спросить, Косьма Васильич, - робко и нерешительно выговорил Николай. - Вот вы говорите - прогресс, естетика, ретроград... А вот у нас когда были, эдакое длинное слово выговаривали, на цы начинается...
Но я этих слов не понимаю-с. Еще "прогресс" - и так и сяк; слово на и,ы... я вот не смею его выговорить... тоже как будто не совсем страшно. А естетика мне совершенно непонятна.
- А! Прекрасно, что напомнили. - Косьма Васильич выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда отлично переплетенную книгу и, торжественно подавая ее Николаю, сказал: - Вот-с! Настольная книга всякого развитого человека: "Сто тысяч иностранных слов".
Николай с признательностью поклонился. Сели около стола и закурили. Николай жадными и любопытными глазами осматривал комнату и то, что находилось на столе.
Ему ужасно хотелось спросить кое о чем, но он долго не осмеливался. Наконец не утерпел:
- Косьма Васильич! Позвольте спросить: это и есть журнал?
Он прикоснулся кончиком пальца к неразрезанной книжке.
- Да, да, ежемесячный журнал "Дело"... Господин Благосветлов выпускает... Могу снабдить, только пришлите эдак недельки через две. Эти, - он указал на груду, - можете держать сколько угодно, а журнал - недельки через две. Берите, берите, я рад.
- Покорно благодарю-с. Косьма Васильич, позвольте опросить, для какой надобности эта вещичка?
- Эта? Марки наклеивать. Вот таким манером мочится марка, и потом наклеивают.
- Как интересно!.. А это, Косьма Васильич?
- Пресс. Видите, там штемпель... подушечка... Краска.
Так нужно ударить... и видите: потомственный почетный гражданин и кавалер К. В. Рукодеев.
- Вот ловкая штучка!.. А это, позвольте спросить, стеклышко в ноже? Нож ведь для бумаги, но стеклышко?
- Хе-хе-хе... А вы приложите к глазу, посмотрите...
на свет, на свет!.. Занятно?
Николай вспыхнул, застенчиво улыбнулся и торопливо отложил костяной ножичек.
Так провели они в кабинете часа полтора к живейшему обоюдному удовольствию. Косьме Васильичу чрезвычайно нравился Николай, то есть главным образом нравилось простодушное благоговение Николая перед его книгами и вещами и перед тем, что он говорил ему. Наконец Косьма Васильич спохватился и сказал:
- Да что ж это я?.. Пойдем, познакомлю вас. Отличнейшие люди.
Николай явил вид непреодолимого смятения.
- Нет, уж увольте-с, Косьма Васильич, - забормотал он, - позвольте мне домой... пора-с!
- Ну, вот ерунда! Надо вас развивать, развивать...
Вы не стесняйтесь, - чего там стесняться? Люди, так сказать, свои. Пойдем-ка!
И Косьма Васильич взял Николая за рукав. Николай с трепетным сознанием страха отдался во власть Косьмы Васильича. Но, не доходя до дверей, Косьма Васильич круто остановился, схватил за пуговицу Николая и, заикаясь от смущения, прошептал.
- А вы того, Николай Мартиныч... эдак, ежели коснется разговоров... ну, жена там что-нибудь... образец передовой женщины... но, знаете, эдакие, так сказать, женские взгляды... я у папаши вашего ночевал... понимаете?
И насчет ежели там водки, пожалуйста... понимаете?
Иногда находит, так сказать, мизантропия, но женщины не хотят понять.
- Будьте спокойны, Косьма Васильич, ужели я дурак? - стремительно ответил Николай, и сознание, что отныне важная тайна связывает его с Косьмой Васильичем, переполнило все его существо каким-то сладостным чувством.
- Вот, Аннет, рекомендую: сынок гарденинского управляющего, Николай Мартиныч, - сказал Косьма Васильич, подходя к столу. - Господа, рекомендую: мой юный друг.
Анна Евдокимовна благосклонно улыбнулась Николаю и подала ему руку; исправний тоже потряс ему руку; Исай Исаич приветливо сказал:
- Знаю, знаю твоего тятьку: ха-а-ро-ший хозяин, старинный! Присаживайся-ка вот рядком. У меня у Самого парнишка есть маненько помоложе тебя, Алешка.