Самостоятельного раздела об ответственности не содержал и первый ГК РСФСР 1922 г. И только в ГК РСФСР появился раздел «Ответственность за нарушение обязательств» в 1964 г. (глава 19). Однако выделение раздела в кодифицированном акте еще не означало наличие соответствующего правового института и поэтому существование гражданско-правовой ответственности как самостоятельной, цельной и системно-комплексной группы норм (института) до сих пор требует доказательств. Более того, даже в новом ГК РФ, как известно, нет ни определения ответственности, ни точно установленных ее видов (мер), ни других признаков, которые бы безусловно позволили идентифицировать ответственность, отграничивали ее от других правовых средств (например, от принудительно исполняемой обязанности, задатка).
Не имеют четкого юридического значения аналогичные слова и в большинстве других правопорядках. В англоязычных странах общетеоретической модели ответственности не только не существует, но и наука ею фактически не занимается. Термин «liability» на практике, и словарях означает как привычную для нас ответственность за правонарушение, так и внутреннее (для должника) состояние обязанности: в первом значении этот термин может быть понимаем в качестве карающей санкции, и в виде обычного денежного долга, а что касается второго значения, то оно очевидно тяготеет к этической категории. Для обозначения последней широко используется и другое слово — «responsibility», но оно также не имеет однозначного и ясного значения.
Такое положение типично не только для стран, правовые системы которых сформировались под влиянием «общего права» («common law»), но и для Франции, правовая наука которой занимает первое место в мире по систематической разработке этой проблемы. Термин же «responsabilite civile» появился во Франции в конце XVIII в., а его понятийное содержание и объем как технического термина до сих пор является спорным. Возможно, что это — следствие рецепции римского частного права, которое не создало общего понятия ответственности. Так ли это, или нет, но говорить о том, что слово «ответственность» входит в специализированный тезаурус права, — преувеличение, попытка выдать желаемое за действительность. Вполне вероятно, что термин «ответственность» можно отнести к так называемым идолам площади («idola fori» — по определению Ф. Бэкона), т. е. к словам, которые в философии и логике рассматриваются как заблуждения. «Идолы площади» могут интенсивно использоваться в языке (в том числе научном), но они не имеют аналога в действительности и в силу этого не определяются.
Юристы не имеют собственного языка, если только не считать таковым язык закона, оснащающий правоведа легальными формулировками. Поэтому законодатель, юрист-практик, и научный работник обязаны пользоваться обычными словарями. Частота же использования ими отдельных слов не дает оснований для утверждения о приобретении словом особых свойств юридического термина. Следовательно, вряд ли стоит поддаваться искушению перевести слово «ответственность» из разряда общеупотребительных слов-символов в отдельную правовую категорию и на данной основе попытаться построить теоретические конструкции. Это вовсе не безобидно, поскольку с ответственностью в праве чрезвычайно тесно связаны права и обязанности участников правоотношений и ошибочные теоретические воззрения легко могут перейти в ошибочные судебные решения.
Понятие «ответственность» является собирательным. Оно не имеет строгого юридического определения и выражает разноуровневые и разнохарактерные процессы (состояния). В силу этого некорректной является широко распространенная схема «социальная ответственность — юридическая ответственность — ответственность в отдельных отраслях». Хотя данная конструкция во многом удобна, так как отвечает общепринятой иерархии сфер социального регулирования (взаимодействий, отношений), но и она вводит в заблуждение.[5]
В правовой литературе априори утвердилось мнение о некоем сущностном единстве ответственности в праве, что позволяет говорить об «юридической ответственности», т. е. об ответственности в целом, а также об ответственности в отдельных отраслях права как разновидностях этого общего понятия и явления. Однако что же объединяет различные виды ответственности, в частности уголовно-правовую и гражданско-правовую? Если сопоставить различные определения, то такими универсальными признаками называются и (или) аспект государственного принуждения, и (или) жесткая связь с правонарушением (как основанием ответственности), и (или) наказание (дополнительные обременения) для правонарушителя.[6]
Наличие принуждения либо возможность обращения за ним — общее, универсальное качество юридически значимых состояний и поэтому не является исключительным признаком ответственности. Не случайно известное определение С. Н. Братуся («юридическая ответственность есть опосредованное актом принуждения исполнение обязанности»)[7] всегда подвергалось справедливой критике, потому что, во-первых, не все признанные виды ответственности охватываются таким определением, а во-вторых, акт принуждения (прежде всего — в гражданском праве) может отсутствовать, а обращение за принуждением в основном характеризует процессуальные отношения.
Что же касается наказания (дополнительных обременении), то обязательность данного признака для гражданско-правовой ответственности является спорной: законодатель никогда не ставил его как задачу, так как применение многих мер ответственности на практике не приводит к дополнительным финансовым обременениям для правонарушителя. Таким образом, категория «наказание» в цивилистике отсутствует, а в уголовном праве является ключевой и принципиально значимой. Критерием, объединяющим различные виды юридической ответственности, вероятно, может быть лишь факт правонарушения, но его понимают по-разному (см. об этом ниже).
Оценивая соотношение гражданско-правовой и уголовной ответственности, видный французский юрист Рене Саватье высказался так: «В принципе, это — совершенно различные вещи».[8]
Различия отраслевых норм формируются под влиянием целей соответствующей отрасли, поэтому законодатель ставит перед нормами разных отраслей различные задачи. Вполне вероятно, что общим для различных видов юридической ответственности является лишь факт ее существования в правовой сфере, т. е. то, что ответственность — правовое явление; содержание же ответственности должно определяться и в действительности определяется задачами отраслевого регулирования. В силу этой причины попытки унификации понятия юридической ответственности пока остаются бесплодными.
В подавляющем большинстве определений юридическая ответственность рассматривается как то, что обращено к нарушителю, который и является центральной фигурой в вопросе об ответственности (субъектом ответственности). Но эти представления в теории права родились прежде всего под влиянием уголовно-правовой ответственности, наиболее ярко демонстрирующей качества юридической санкции и реакции на правонарушение, и к гражданско-правовой ответственности они вряд ли применимы.[9]
В гражданском праве вопрос об ответственности ставится в случаях, когда кредитор (иное управомоченное лицо) оказывается лишенным определенных благ и возможностей, поэтому действительной задачей является исследование того, что произошло «на стороне» кредитора; и только в соответствии с обстоятельствами дела могут предприниматься какие-либо действия как управомоченной стороны, так и государства. Деликт или иное гражданско-правовое нарушение при отсутствии претензий (притязаний) и (или) иска управомоченной стороны не порождают состояния ответственности, если, например, отсутствуют негативные последствия у кредитора или он отказывается реализовать свое право.
Современное российское гражданское законодательство однозначно указывает на то, что центральной фигурой в вопросе об ответственности является кредитор (иное управомоченное лицо). Перенесение внимания на фигуру кредитора, а тем самым на его проблемы в связи с неисполнением обязательства видится глубоко симптоматичным, на что неоднократно указывается в специальной литературе.[10]
Личность правонарушителя является значимой в гражданских правоотношениях, но лишь в зависимости от того, как можно решить основную задачу, требующую отыскания источника благ для компенсации потерь кредитора. Теоретически допустимо решить вопрос о компенсации понесенных убытков целиком или в части и без участия правонарушителя. Современная цивилистика знает немало таких способов: страхование ответственности, раскладочная ответственность, страхование предпринимательской деятельности, «канализация» ответственности, создание общенациональных или локальных фондов компенсации убытков и т. п. Сегодня взыскание с непосредственного виновника в гражданско-правовых отношениях производится далеко не всегда или не в первую очередь. Но, например, при недопоставке продукции смежниками поставщик не будет освобожден от уплаты штрафа; по делам о возмещении вреда часто выстраивается «цепочка ответственности», и др.
По мнению Э. Рубина, одним из принципов распределения убытков является общий экономический принцип предосторожности. В силу данного принципа законодательство выбирает для возмещения убытков то лицо, которое имеет больше возможностей предотвратить убытки. В банковской деятельности это проявляется, по существу, в распределении убытков, причиненных банку, между всеми клиентами путем увеличения цены услуг. Поэтому естественно, что законодатель вводит более жесткое отношение именно к действиям (бездействию) банка как более осведомленного и сильного партнера в отношениях со своими клиентами-потребителями банковских услуг. Возложение ответственности на банк является примером более технологичного решения проблемы возмещения потерь.[11]