14 января 1858 года под императорский экипаж, в котором Наполеон ехал в оперу вместе со своей супругой, были брошены бомбы, не достигшие своей цели, но убившие или поранившие до ста пятидесяти совершенно посторонних человек. Злоумышленник, уроженец Романьи, некто Орсини, приписывал Наполеону порабощение Италии и хотел ему отомстить. Он был казнен 13 марта и встретил смерть твердо, хотя и раскаивался в своем поступке, когда его убедили — не без хорошо обдуманного намерения — в том, что Наполеон желает и решается сделать что-нибудь благоприятное для Италии. Однако само покушение послужило правительству страшным орудием для принятия мер против побежденных политических партий. Министром внутренних дел был назначен генерал Эспинас, грубейший солдат, а правительство внесло в палату так называемый охранительный закон, благодаря которому всякое подозреваемое лицо или то, которое при желании можно было бы назвать подозрительным, полностью отдавалось на произвол полиции.
В качестве характерной особенности этого ужасного закона достаточно привести только одну его статью, гласившую, что всякий, осужденный за участие в июньских смутах 1848 и 1849 годов или декабрьских 1851 года, мог подвергнуться, ради общественного спокойствия, новому заключению или ссылке, если навлек на себя подозрение какими-либо «серьезными фактами». А для применения этого повторного ареста или ссылки было достаточно простого заявления департаментского префекта, местного военного начальства или генерал-прокурора о неблагонадежности того или иного лица. Для облегчения таких мероприятий вся Франция была разделена на пять больших военных округов, с маршалом во главе каждого из них. Сенат принял без оговорок вышеназванный закон, дававший право проскрипции,[31] находя его соответствующим конституции и принципам 1789 года; в законодательном корпусе он был принят 217 голосами против 24. Стоит отметить при этом фразу одного из наиболее угодливых наполеоновских ораторов, Тролонга, который сумел открыть среди признаков недовольства императорским правительством и «мятежное безмолвие» (silence seditieux).
Англия избежала таких потрясений. Частые смены министерств, происходившие в это время, не имели особого значения для страны. Отставка Пальмерстона, самого выдающегося члена кабинета лорда Джона Росселя, вызванная его произволом во время государственного переворота во Франции, ослабила министерство вигов и в феврале 1852 года, к большой радости континентальных реакционерных правительств, кабинет Росселя заменился торийским кабинетом графа Дерби, в котором канцлером казначейства и лидером Палаты общин стал гениальнейший человек, весьма даровитый романист еврейского происхождения, Бенджамен Дизраели.
Однако радость была непродолжительна: виги, средняя партия Пилитов и радикальная, так называемая Манчестерская партия — объединили усилия для низвержения нового министерства. Последовавшее затем коалиционное министерство лорда Эбердина, которое скорее было само вовлечено в войну, нежели вовлекало в нее кого-либо, вело военные действия очень слабо и необходимость окончить их с честью для Англии заставила поставить снова во главе дел Пальмерстона, как это было уже сказано выше. Этот министр был бы готов продолжить войну и на третий год, «до полного сокрушения русского могущества» (!), но ему не позволило сделать это миролюбие французов, император которых довольствовался достижением своих частных целей.
Пальмерстон не обращал внимания на крики радикальной партии, требовавшей реформ после выявленных войной недостатков и злоупотреблений в различных областях управления. Он направил всю свою энергию — бесполезно, по мнению многих, — на войну с Китаем и с Персией; в первом случае предлогом послужило мнимое оскорбление китайцами британского флага; во втором — дело было вызвано торговыми интересами. Встретив неодобрение в Палате общин, он распустил ее, и новые выборы дали правительству значительное большинство. Обе военные экспедиции окончились для Англии благополучно. В союзе с французами англичане взяли Кантон (29 декабря 1857 г.) и заключили Тиенцзинский мир, согласно которому китайское правительство возмещало победителям военные издержки, открывало им доступ в некоторые из своих гаваней и обязывалось терпеть у себя христианство.
В том же году британскому владычеству в Азии пришлось выдержать совершенно неожиданное сильное потрясение, которое, действительно, было так же невозможно предусмотреть, как какую-либо стихийную катастрофу, условия которой лежат вне рамок человеческих расчетов. В Британской Индии — владениях Ост-Индской компании — насчитывалось тогда до 160 миллионов жителей, проживавших на (приблизительно) 70 000 кв. милях, около 900 000 европейцев, 50 000 европейского войска и 300 000 сипаев, то есть туземных солдат под командованием английских офицеров. Как видно из сказанного, это было полное чужеземное господство, однако, в целом, благодетельное и, во всяком случае, лучшее из всех, каким когда-либо подчинялись местные туземцы. Но восстание и не было массовым мятежом, национальным движением против чужеземного ига; оно не было также вспышкой издавна накопившейся злобы на какое-нибудь вопиющее насилие; нет, оно было вызвано простым, в сущности совершенно безобидным, распоряжением военного начальства употреблять смазанные салом патроны при введении в войсках ружей нового образца.
Однако индусы не смеют касаться воловьего, а магометане свиного жира, — и это нелепое суеверие вызвало сначала солдатский бунт в Мирате, близ Дели; вслед за тем взбунтовались туземные полки в самом Дели, и волнение быстро распространилось из этой древней монгольской столицы по всем гарнизонным пунктам Бенгальского президентства. Застигнутые врасплох и жившие разбросано европейцы были обречены на погибель; однако они проявили энергию, свойственную англосаксонской расе. Всюду происходили невообразимые ужасы; иначе и не могло быть, потому что дикие силы не управлялись никакой высшей идеей, национальной целью или хотя бы чьей-нибудь преобладающей волей. Собственно народ и не примыкал нигде к восстанию, а только следил за ним с тупым ужасом. Но превосходство европейского ума над простой численностью вскоре дало результаты. Первым успехом англичан был удачный штурм Дели, резиденции Великого Могола, девяностодвухлетнего тупоумного старца, потомка Тимура. Мятежников было около 60 000 человек; англичан, штурмовавших город, в десять раз меньше, но Дели был взят в сентябре 1857 г.
В Бомбейском и Мадрасском президентствах властям удалось удержать сипаев в повиновении. В Лукнове, главном городе королевства Ауд, недавно еще присоединенного к британским владениям, небольшой английский гарнизон держался 88 дней в здании резиденции, выдерживая осаду со стороны в 50 раз сильнейшего неприятеля. На выручку ему прибыл вернувшийся из персидской экспедиции двухтысячный отряд Генри Гэвлока, но и он был окружен и заперт в Лукнове. Освободил всех этих осажденных лишь 17 ноября новый английский главнокомандующий, сэр Колин Кэмпбел. Подкрепления, прибывавшие из Европы, помогли властям подавить восстание и избавили население от еще более худших бед, грозивших со стороны неуправляемой солдатчины. В конце 1858 года спокойствие было восстановлено. Строгость наказаний оправдывалась безусловной необходимостью, хотя и была чрезвычайной; главнейшим же последствием этого мятежа было уничтожение Ост-Индской компании: согласно «Индийскому биллю», все индийские владения с 1858.года поступали в непосредственное ведение британской короны.
Этот билль был внесен еще лордом Пальмерстоном, но проведен лишь торийским министерством лорда Дерби, потому что покушение Орсини вызвало вторичное падение Пальмерстона: стало известно, что это злодеяние было подготовлено в Лондоне; как искреннее, так и искусственное негодование французских официальных сфер выражалось по этому случаю очень резко, называя Англию «притоном убийц» и другими подобными именами. Само французское правительство обратилось к английскому с требованием принятия каких-либо охранительных мер. Вследствие этого лорд Пальмерстон, и небезосновательно, внес билль, ужесточавший английские законоположения против проступков подобного рода. Однако английское общественное мнение было раздражено резким тоном французского официального мира и потому билль был отвергнут Палатой общин, притом с выражением порицания человеку, имя которого «civis Romanus sum» повторялось всеми устами, и который вообще был известен как неспособный перенести малейший ущерб национальному самолюбию, без отмщения за такое, хотя бы мнимое, оскорбление в отношение Великобритании.
Крымская война и покушение Орсини непосредственно отразились на судьбе Италии. В ней было восстановлено Status quo венских договоров 1815 года, но Сардинское королевство, ставшее национальной и конституционной монархией с 1848 года, держалось в стороне от государств австрийской системы, относясь к ним даже резче и непримиримее, нежели до этой эпохи. Церковную область оберегали, с одной стороны, французские, с другой — австрийские войска; под их охраной папа мог беспрепятственно заниматься догматическими вопросами, причем он и утвердил на созванном им в 1854 году епископском соборе, оспариваемый дотоле некоторыми учеными богословами догмат о «нетленном зачатии Богоматери». Мирскими делами папства заведовал статс-секретарь Антонелли, который сумел, по крайней мере, устроить свои собственные дела: он оставил после себя дочь и миллионное наследство; все прочее шло по-прежнему; о реформах не было и речи.