Всемирная история. том 4. Новейшая история Оскар Йегер 2002г. (стр. 145 из 169)
Внутренняя политика. Либеральное направление
Император Наполеон III, в своем желании отвлечь внимание Европы от своих неудавшихся замыслов, задумал устроить всемирную промышленную выставку, на которую 1 апреля 1867 года были приглашены державные гости, в том числе и король-победитель французов при Садовой (Кениггреце). С заключением нового таможенного союза власть Пруссии еще более усилилась. Когда же, вследствие свидания в Зальцбурге французской и австрийской державной четы, в августе месяце прошли тревожные слухи, Бисмарк дал понять французам циркулярной депешей, что отношения северогерманского союза к южногерманскому носят исключительно внутренний характер. Все эти неудачи, к которым прибавилась еще и мексиканская, окончившаяся злополучно для легковерных и обманувшихся в своих ожиданиях, поколебали уважение к императору и еще более усилили власть оппозиции. Выборы в законодательный корпус, состоявшиеся в мае 1869 года, ослабили существовавшее дотоле большинство и, наоборот, усилили партию умеренных настолько, что император признал за лучшее сделать народу некоторую уступку.
Министр Оливье. Плебисцит, 1870 г.
В конце 1869 года Наполеон поставил во главе министерства Эмиля Оливье — вождя партии умеренных, — человека умного и настолько энергичного, что он во главе своих единомышленников смело шел вперед по пути преобразования императорской Франции в конституционную. Он встретил сильную оппозицию со стороны прежнего большинства — императорских пособников, равно как и со стороны республиканской оппозиции с Жюлем Фавром, Гамбеттой и памфлетистом Рошфором во главе: успех его листка скандалов, «Марсельеза», достаточно ясно указывал на то, в каком смутном и напряженном состоянии находилась тогда Франция. Однако изменения в конституции, предложенные министерством, были приняты, а законопроект, охватывающий их целиком, был представлен на утверждение Сената 28 марта 1870 года.
Эмиль Оливье
Суть этих изменений заключалась в следующем: император, Сенат и законодательный корпус должны войти между собою в обыкновенные конституционные отношения. До сих пор Наполеон III давал волю Оливье и не мешал проявлениям его доверчивых увлечений; но, в то же время, он был настолько проницателен, что решил изменить существующий государственный строй империи в конституционную монархию. Поэтому, по совету опытного и умного Руэ, своего бывшего министра, а ныне так называемого «вице-императора», он ловко вывернулся из раскинутых ему сетей, потребовав, чтобы новые конституционные постановления были утверждены плебисцитом. Оливье ничего не имел против, тем более, что это требование не выходило за пределы положений настоящей конституции; он горячо отстаивал это желание императора в Палате. Палата же, «вполне полагаясь на покорность министров императорскому и парламентскому управлению», перешла к очередным делам. Префектам была внушена «кипучая деятельность» (activite devorante), а сам Наполеон, желая укрепить свою власть и свое значение, обратился к каждому из избирателей с одинаковым для всех письмом, в котором он искал у них утвердительного ответа на вопрос: «Находит ли французский народ законными и справедливыми те либеральные реформы, которые сделаны императором и его главными государственными учреждениями в конституции после 1860 года и одобряет ли он заключение Сената от 20 апреля 1870 года?»… т. е. то его заключение, которое делало его новые назначения согласованными с конституцией. Такой вопрос просто означает: Наполеон или нет? Наполеон или война? Наполеон или республика? Наполеон или… ничто? Общее настроение народа сказалось в пользу Наполеона, а следовательно и в пользу единодержавия, на стороне которого оказалось 7 350 000 голосов, а против него было лишь 1 500 000. Таким образом, министерство Оливье превратилось в монархическое, а он сам, со своими сподвижниками, оставил его. На место министра иностранных дел Дарю был назначен посол в Вене, герцог де Граммон, которому, как мы увидим ниже, предстояло играть в ближайшем будущем весьма печальную роль.
Рядом с этими парламентскими и внепарламентскими делами, проходили и другие важные события. После прусских побед французы почувствовали необходимость преобразования своей армии по образцу прусской: собрали активную армию, резервы, подвижную национальную гвардию, наподобие германской, оснастили ее ружьями системы Шасспо и митральезами.[43] Но неприятель, против которого все это готовилось, на этот счет не мог заблуждаться: национальный дух в Пруссии еще более поднялся после целого ряда достославных побед, а Тьер усматривал для Франции оскорбление в объединении Италии и Германии: «Садова была для меня тяжкой мукой», — говаривал он лично про себя. Да и сам Наполеон рассчитывал, что может укрепить свою династию лишь ценой успеха, победы или завоеваний. К этому присоединилась еще ненависть ультрамонтан и иезуитов всего мира к новой протестантской Германии; орудием же в руках иезуитов оказалась сама императрица, влияние которой на слабого здоровьем императора все более и более усиливалось. В Германии тоже для всех было ясно, что военное столкновение с Францией близко и неизбежно. Однако непосредственной опасности еще не предвиделось; не видел ее даже ловкий и дальновидный первый министр французского монарха, Руэ, говоривший еще 30 июня 1870 года: «Куда ни глянь, — нигде не подметить вопроса, который, пожалуй, мог бы таить в себе опасность!»
Франко-Прусская война и возвышение Германской империи. 1870–1871 гг
Испания. Революция 1868 г.
В сущности, вовсе не было такого вопроса, который мог бы оправдать войну, с точки зрения интересов того или другого из враждующих государств. Предлогом к ней скорее могло служить лишь обстоятельство или, вернее, воззрение, возбудившее сильное волнение в Испании, этой плодоносной стране — соседке Франции.
Мы предпочитаем обойти молчанием государственные перевороты в Испании за все время с 1840 по 1870 год, последний из них почти опозорил общество тщеславных или легкомысленных государственных людей, которые сочли его достаточным поводом к войне — безжалостной, разрушительной войне, не вдохновленной доблестным, похвальным влиянием на народ. В Европе было известно, что генерал Эспартеро — представитель либеральных, а генерал Нарваэс — консервативных сил, и что в 1843 году, по счастью, подоспевшая революция поставила последнего у кормила правления, а первого удалила в изгнание. Интересовались также испанскими браками, т. е. замужеством королевы Изабеллы и ее сестры потому, что это вызвало натянутость отношений между королем Луи Филиппом и Англией.
Наступил 1848 год и только тем нарушил общий обычный в Испании мир и тишину, что вызвал, впрочем, весьма мимолетное, восстание кар-листов. Крымская война и возрождение Италии ни на чем не отразились в Испании. Колебания между либеральным и реакционным министерствами продолжались. В 1866 году королева, искавшая отпущения своей греховной жизни в реакционных и клерикальных стремлениях, назначила министром Нарваэса; но, когда этот энергичный поборник реакционных принципов скончался (в 1868 г.), в Испании произошел переворот, предводители которого, генералы и обиженные представители противной партии, на этот раз не довольствовались простой переменой министерства и государственной системы. Королева вынуждена была бежать за пределы своих владений вместе со своими духовными и иными сподвижниками, входившими в состав ее «камарильи». Лозунгом революции было: «Долой Бурбонов!» — но за конституционную монархию стояли такие выдающиеся деятели, как, например, маршал Серрано, генерал Прим, Олоцага и др., и конституционные кортесы в феврале 1868 года окончательно решили этот вопрос в пользу конституции. Теперь дело стало только за тем, чтобы выбрать короля для вновь созданной конституционной монархии и, после долгих поисков, маршалу Приму удалось, наконец, найти его в лице принца Леопольда Гогенцоллерна, старшего сына князя Карла Антона Гогенцоллерна. О согласии его занять испанский престол посол при французском дворе в Париже, Олоцага, известил императорское правительство 3 июня 1870 года.
Поиски короля. Кандидатура Гогенцоллерна
Этот выбор был удачен во многих отношениях. Леопольд был человек в полном расцвете лет, но уже окруженный сыновьями-подростками — католиками, как и их отец. Богатый, прекрасно образованный, принц Леопольд был женат на дочери короля Португалии и в то же время приходился дальним родственником как прусскому королевскому дому, так и дому Бонапартов; в высших сферах его все уважали; он пользовался общим доверием. Кандидатура французского правительства также ни для кого не была тайной и, конечно, она могла бы помешать прусской кандидатуре, как некогда сумела помешать герцогу Монпансье. Избрание «прусского принца» породило сильное волнение в европейских высших сферах: в нем ясно увидели самый удобный предлог к войне, к которой стремились эгоистические представители различных царственных династий, фанатики-иезуиты и их последователи, а также и французские честолюбцы. На этой почве и разыгралась одна из неприглядных политико-дипломатических комедий. 6 июля французский министр иностранных дел, герцог де Граммон, в своей речи в законодательном корпусе, высказал мнение, что немцы, по-видимому, стремятся к возрождению империи Карла V, и что французское правительство не может полагаться на рассудительность немцев и на дружелюбие испанцев настолько, чтобы быть уверенным, что до этого у них не дойдет; в случае же, если бы это предположение осуществилось, оно (т. е. французское правительство) без колебания и трепета исполнит свой долг. Пресса явилась в качестве усердного отголоска этих слов, которые довольно прозрачно намекали на склонность Франции к войне. Это пробудило Германию, нарушило ее мирное состояние; а между тем, как-то не укладывалась в голове мысль, что может действительно возникнуть война из-за такого пустяка, или собственно повода к причине, война между народами, численностью (в совокупности) превышавшими 40 000 000 человек. Поэтому вся Европа напряженно ожидала исхода грозившей возникнуть военной распри, или же добровольного отказа принца, как уверяла в том Франция Англию.