Французские поверенные и властители в Париже были тогда окружены искательствами испуганных и жадных владетелей и князей. Для них, для их лакеев и поваров наступило хорошее время. Австрийские государственные сановники убеждались между тем более и более, что того вознаграждения, какое они особенно желали — Зальцбург и кусок Баварии, согласно 5 статье мира при Кампо-Формио — они не получат, и что они ничего не достигли угодливостью, которую оказали французам, дозволив им еще в декабре занять Майнц и всю страну, о передаче которой велись переговоры. Все показывало, что с французами добром ничего не добьешься; прежде всего события в Италии и Швейцарии, непрерывные насилия и грабежи; затем происшествие 13 апреля в самой Вене, где посланник Французской республики Бернадотт, своим дерзким поведением открыто раздражил толпу и вызвал тем оскорбление ею французского флага; затем он так же резко потребовал свои паспорта, несмотря на предложенное и даже данное ему удовлетворение. Вследствие всего этого решились составить новую коалицию. Прежде всего заключили тайный договор с Неаполем. Жалкий король его Фердинанд IV находился вполне под влиянием жены своей Марии Каролины, родной сестры казненной французской королевы; а она была в большой дружбе с английским адмиралом Нельсоном и приятельницей его, леди Гамильтон, женщиной очень двусмысленной нравственности. Делу помогло надменное требование новой Римской республики. Основываясь на том, что Неаполь состоял вассалом бывшего папского владения, теперь же владения эти обращены в Римскую республику и к ней конечно перешли все права папы, республика требовала у Неаполя уплаты ей вассальной дани. Можно себе представить, как победа, одержанная при Абукире прославленным теперь адмиралом, воспламенила ненависть к французам у обоих; у королевы и у адмирала ненависть эта доходила до безумия, притом они предвидели и знали, что вскоре должна начаться опять общая война.
Первый удар нанес Неаполь в ноябре 1798 года. Неаполитанское войско, к которому Австрия приставила Карла Мака, в качестве экзерцирмейстера и главнокомандующего, вступило в пределы Римской республики. Сначала французы должны были уступить им, потому что силы неаполитанцев, 60 000 человек, были больше; 29-го король Фердинанд IV вступил в Рим во главе своего войска. Впереди войска несли Распятие, войско оглашало воздух криками «еvviva Maria!» и тотчас выказало настоящее свое призвание — стало грабить город. Фердинанд обнародовал прокламацию, в которой говорилось, что короли проснулись; к сожалению, на деле этого еще не оказалось. Французы занимали укрепление Св. Ангела и очень выгодные позиции в стране. Печальное устройство неаполитанского войска, способного только грабить, дало французам возможность вскоре опять перейти к наступлению.
Генерал Шампионне подступил к Риму. Король, трус из трусов, так же как самый жестокий из жестокосердных, поспешил возвратиться в Неаполь. Он призвал народ к общему ополчению, и действительно французам пришлось возиться теперь с опасными шайками разбойников и негодяев — старинный способ ведения войны в этой стране. Испуганный волнением, которое он сам вызвал, Фердинанд предоставил Неаполь анархии, нагрузил казну и драгоценности из дворцов и музеев на корабли, отправил их под охраной английского флота в Сицилию, а 21 декабря и сам перебрался туда для большей безопасности. Генерал Мак покинул позицию при Капуте и просил у французов перемирия. Город Неаполь был в распоряжении лаццарони, и когда французы снова подступили к Неаполю, лаццарони храбро защищали его. Лаццарони сражались с осаждающими в самом городе; они всех осаждающих ненавидели, как республиканцев; 21 января 1799 года Шампионне взял город приступом, но сражение продолжалось на улицах еще 23-го, пока разъяренная чернь не была наконец усмирена, и тогда только Шампионне мог провозгласить здесь устройство новой республики, с классическим названием Парфенопейской.
Ту самую судьбу, которую здесь неаполитанский король сам подготовил себе, французы подготовили в то же время (декабрь 1798 г.) королю Сардинии Карлу Эммануилу. Этого можно было обвинить только в одном: что он слишком добросовестно исполнял договор с французами и слишком осторожно протестовал, когда французы беспрерывно нарушали его. Они же ставили ему в вину, что он еще существует, что он король. Чтобы избежать худшего, он в темную ночь покинул дворец отцов своих. Этот чересчур добросовестный человек оставил там все государственные бриллианты, серебро и 700 тыс. лир в добычу ворам, которые тотчас поселились во дворце. Он бежал на остров Сардинию и оттуда опротестовал акт отречения, который его силой заставили подписать; страна же осталась в распоряжении французов, в ожидании объявления войны, которую ожидали.
Все лето 1798 года правительства вели переговоры о новом союзе для усмирения дерзости французов; она действительно превысила всякие границы. Ядром этого нового союза была, конечно, Англия, которая теперь не хотела слышать о мире, после того, как директория резко отклонила в октябре 1796 года выгодные предложения мира, сделанные в Париже лордом Малмесбюри. Директория желала войны, хотя думала при этом о выгодах якобинской партии, но не Франции. Противникам Франции в это время предлагал свои услуги новый союзник — Россия, союзник ревностный, не своекорыстный и не скрывавший своих намерений в отношении Франции.
9 ноября 1796 года Екатерина II скончалась во время деятельных приготовлений к войне с Францией, и на престол вступил законный ее наследник, царь Павел I, Петрович. При жизни матери своей, не особенно к нему благоволившей, он постоянно держался вдали от двора Екатерины. Большую часть года он проводил в своей летней загородной резиденции, в Гатчине или в Павловске (близ Царского Села). В этом уединении около цесаревича Павла Петровича и его замечательно умной супруги, цесаревны Марии Федоровны, держался небольшой, тесный кружок преданных цесаревичу людей, которые и составляли отдельный от петербургского, гатчинский двор. Не призываемый к участию в делах государственных, цесаревич исключительно занимался воспитанием своего большого семейства и военным упражнением тех полков, которые состояли под его непосредственным начальством.
Отличительной чертой характера императора Павла, чрезвычайно благородного, прямодушного и слишком пылкого, было именно то, что он постоянно действовал под впечатлением минуты, и более по влечению сердца, чем по рассуждению и расчету. Поэтому и нельзя удивляться тому, что, вступая на престол после смерти своей великой матери, с которой он постоянно был в отношениях далеких и холодных, он прежде всего захотел отступить от замыслов Екатерины и ее способа действий как в делах внутренних, так и во внешних отношениях к европейским державам. Таким образом, первой заботой нового императора, по вступлении его на престол, было прекращение всяких приготовлений к войне с Францией. В его манифесте было заявлено, что «хотя он и чувствует нужду противиться неистовой Французской республике», но вместе с тем сознает необходимость умиротворения отечества после непрерывных 40-летних войн.
Император Павел I. Гравюра работы Игнация Себастьяна Клаубера с портрета кисти Паули
Это миролюбивое настроение отчасти послужило поводом к опале, которой подвергся Суворов. Благоговея перед памятью Екатерины и ее деяниями, Суворов явился весьма прямодушным выразителем того недовольства, которое вызвано было в армии прекращением приготовлений к войне с Францией, и, не стесняясь, смеялся над некоторыми нововведениями в обмундировании войска (по прусскому образцу). Когда император узнал об этом, то приказал Суворову немедленно выехать из столицы и жить безвыездно в его маленьком новгородском поместье, где великий полководец и провел два года в полном уединении. Он часто проявлял и самые благородные чувства; так, например, он даровал самым почетным образом свободу Костюшке, который предводительствовал польскими войсками во время возмущения. Это была натура, у которой всякое увлечение достигало крайних пределов. Так, теперь он питал безграничную ненависть ко всему революционному и французскому, и готов был наказывать строгими взысканиями за ношение круглых шляп, короткую стрижку волос на голове, за длинные панталоны и прочие невинные проявления нового духа. Он читал в юности историю Мальтийского ордена, сочиненную Фертотом, и увлекся этим романтическим обществом, которое теперь так бесславно окончило свое существование. Это усилило его нерасположение к французам; он сердился, что они и их ненавистный полководец коснулись и этой почтенной старины.
Между тем, события шли своим чередом; войска республики одерживали победу за победой, быстро захватывали обширные области и подчиняли их республиканскому общественному строю. На Севере были присоединены к французским владениям Нидерланды; на Юге — в Италии — Франция захватила всю Ломбардию; на Средиземном море — Ионические острова. В то же время Франция продолжала войну с Англией и перенесла ее в Египет и Сирию, где ее войсками командовал генерал Бонапарт, который своими победами в Египте, встревожил и Англию, и Турцию. Вследствие всего этого и Австрия, и Англия, и Турция обратились к России, приглашая императора Павла вступить с ними в коалицию против общего врага.