С мелкими вассалами обращались бесцеремонно: Наполеон давал им почувствовать свою власть, да они и сами ее слишком хорошо сознавали; и то обаяние, которое производит могущественная и грозная личность на толпу обыкновенных смертных — зевак и читателей газетных новостей во всех концах мира — это обаяние заставляло не только жителей Эрфурта устраивать иллюминации в своих домах, но воздействовало и на высокопоставленных лиц, охватывало и таких великанов литературы, как Гёте и Виланд, которых Наполеон принимал здесь или в Веймаре. Но временами проглядывали в нем высокомерие тирана и якобинская жилка, как, например, при приглашении им прусского принца посетить поле битвы под Иеной. При этом Наполеон старался очаровывать императора Александра тончайшей лестью, тем более усердно, что ему не приходилось делать каких-либо уступок России, по крайней мере, он не думал о необходимости этого. По тайному договору, заключенному 12 октября на этом конгрессе, императору Александру было обещано начать переговоры с Англией на основе положения владений, сформировавшихся на этот день, причем мир обусловливался присоединением Финляндии, Молдавии и Валахии к русской короне.
Завоевание Финляндии у шведов совершилось в течение того же года следующим образом: шведский король, Густав IV, внезапно порвал всякие отношения с Россией, едва только узнал, что Россия в Тильзите помирилась с Наполеоном и даже вступила с ним в союз. В начале 1808 года началась открытая война со Швецией. Русские, вступив в Финляндию, разбили шведов на всех пунктах, а весной овладели и их неприступной крепостью, Свеаборгом. Граф Каменский наголову разбил шведов при Оравайсе, Багратион занял Аландские острова, а Барклай-де-Толли, воспользовавшись суровой зимой, когда пролив Кваркен замерз, перевел по льду русские войска на берега Швеции. Испуганный этим, король шведский поспешил примириться с императором Александром. 5 сентября 1809 года мирный договор был заключен в Фридрихсгаме и по этому договору Россия приобрела всю Финляндию и Аландские острова.
Наполеон должен был отправиться из Эрфурта на испанский театр войны. Он собрал громадные военные силы, в состав которых входили польские и итальянские отряды, а также войска Рейнского союза. В целом насчитывалось 200–250 тысяч человек, и раболепный французский сенат предоставлял в распоряжение властелина дополнительно 80 тысяч человек конскриптов 1806–1809 годов и столько же наперед из предстоящего набора 1810 года.
Уже в следующем году наблюдательным путешественникам бросались в глаза при внешнем обзоре французских деревень печальные следы этих беспрестанных, громадных затрат человеческих жизней. Наполеон прибыл в Байонну 3 ноября 1808 года; 5 числа он был в Виттории. Испанцы были не в состоянии вступить в открытый бой с таким войском, во главе которого стоял сам Наполеон, хотя им помогали 25 000 англичан под командованием Мура и Бэйрда. Наполеон, всегда верно оценивавший положение, решил разбить сначала обе армии противника, потому что народное восстание имело значение лишь в соединении с ними. Не было недостатка в блестящих подвигах его войск: победы следовали за победами, польская конница брала приступом батареи за батареями, и 4 декабря Наполеон вступил в Мадрид. Но война на этом не кончилась. Испанцы вымещали злость за свои поражения в поле на мелких французских отрядах или отдельных солдатах; Сарагосса выдержала продолжительнейшую осаду, пока, наконец, доведенная до крайности, была вынуждена сдаться 21 февраля 1809 года.
Сам Наполеон вернулся в Париж 23 января 1809 года. Ему предстояла новая война, и он предоставил Испанию своим генералам, среди которых король Иосиф, тяготившийся своей королевской мантией, как Геракл рубашкой Несса, играл весьма жалкую роль. В то время, как Сульт бился с отвлекавшими его англичанами у Коруньи (Галиция), Англия заключила союзный договор с центральной юнтой, а Уэлсли весьма успешно вел оборонительную войну в Португалии. Эта борьба на полуострове не могла, разумеется, ничего решить, но она поддерживала сопротивление и доказывала порабощенной Европе, что сражаются успешно не одни только вымуштрованные полки, но и простое население с оружием в руках, как то свидетельствовали своим примером испанские «гверильясы». И наступивший год должен был показать французам, что пример этот не пропал даром.
Австрия — страна, от которой менее всего можно было ожидать подражания этому примеру — тоже отнеслась к этой войне как к национальной. Деятели, виновные в печальном ходе борьбы против революции и, особенно, в жалком исходе кампании 1805 года, должны были уступить место другим; так, Кобенцель был заменен (с 1805 г.) графом Филиппом Стадионом в управлении департамента иностранных дел. Новый министр происходил из очень старинного дворянского рода (род. 1763 г.), и был более немцем по образу мышления, нежели австрийцем. Он постоянно стоял за возобновление войны против великого выскочки. Перемены, произведенные его вмешательством в дела, не могли укорениться столь крепко в Австрии, как то было в Пруссии, где умственные рычаги обладали большей силой.
В Австрии тщетно было искать каких-нибудь Фихте, Шлейермахеров, Нибуров; они были невозможны при той ограниченности короля, который более дорожил собственным ореолом, чем обладал качествами правителя государства. Однако военные приготовления были произведены здесь толково и делают честь эрцгерцогу Карлу, который был человеком замечательным не только потому, что он был братом короля. Заслуги его (1806 г.) особенно выразились в подъеме чувства чести в среде военных и в удачной организации национального войска — ландвера.[6] Эрцгерцог Карл и другой брат короля, Иоанн, приняли в этом самое активное и достойное участие, причем правительство рассчитывало и на такого союзника, от которого пугливо отстранилось бы в любое другое время, а именно — на общее народное недовольство; можно было надеяться, что не только Пруссия, но и вся Германия поднимется против врага.
Однако Наполеон на этот раз счел более целесообразным избежать войны, уже ради одних только его видов на Испанию; по крайней мере, он уклонялся от нарушения мира, хотя и не делал никаких уступок. Борьба в Испании нашла себе куда больший отклик в мире, нежели он ожидал, притом даже у таких умнейших из его слуг, какими были Талейран и Фуше, что не укрывалось от его недоверчивой проницательности. Вернувшись в Париж, он понял всю неизбежность войны: небольшая партия мира при Венском дворе притихла ввиду общего настроения в государстве, шумно заявлявшего себя при всяком случае: в театре, на смотрах войск…
Но счастье не покидало еще Наполеона. Австрия медлила с настоящим развертыванием военных действий: объявление войны последовало лишь 9 апреля. В приказе по войскам эрцгерцог Карл, назначенный генералиссимусом, выразился красноречиво, определяя цель предстоявшей войны: «Свобода Европы ищет прибежища под вашими знаменами». И в это время одно из бывших немецких владений, графство Тироль, отошедшее к Баварии по Пресбургскому миру, было уже готово начать борьбу за освобождение.
Население Тироля, подобно всем горным племенам, твердо придерживалось своего патриархального быта и даже связанных с ним злоупотреблений, так как простодушный народ издавна сроднился с ними. Новое правительство в лице баварских бюрократов, склонных к систематизации и переустройству всего, затрагивало во многом (с точки зрения «рационального государственного порядка» и, вероятно, не безосновательно), эту почтенную старину. Но новые налоги, конскрипция и, пуще всего, вмешательство в церковный строй страны, раздражали тирольцев, шедших до тех пор на поводу у простого, честного, хотя и невежественного духовенства. Раздражение было естественным, вследствие полной отчужденности этих горцев от остального мира и свойственной крестьянскому сословию недоверчивости.
Старые названия исчезали, родовой замок тирольских графов был продан с молотка новыми господами, равнодушными к историческим воспоминаниям и красотам, а один окружной начальник в Интале усердствовал до того, что приказал продавать один сорт груш, известный на базаре под названием «кесарских», не иначе, как именуя ее «королевской». Все это, по обыкновению, заставляло жителей идеализировать прежнее австрийское управление, и когда весть о скором наступлении новой войны разнеслась повсюду, тирольцы не задумываясь вступили в тайный союз с Австрией в целях возврата к прежнему порядку вещей. Пример Испании производил свое действие; духовенство влияло со своей стороны, хотя и не столь энергично, как на Пиринейском полуострове.
Тироль был, может быть, самой благоприятной ареной в Германии для народной войны. Люди, родившиеся здесь, закаленные горным воздухом, были знакомы с юности со своими горами, долинами, пропастями, скалами, горными тропинками; лукавые, скрытные, привыкшие обращаться с оружием, они сумели искусно поддерживать свои тайные взаимоотношения с Австрией, подразумевая в своей переписке готовящееся восстание под словом свадьба, вооружение под словами приданое для невесты, и обманывали врага так же хитро, как некогда херуски Арминия проводили римлян. И среди тысяч, знавших тайну, которая обсуждалась на всех состязаниях в стрельбе, на постоялых дворах, при крестных ходах, словом на всевозможных сельских сборищах, не нашлось ни одного предателя.
Восстание вспыхнуло 9 апреля, когда все было подготовлено: австрийские войска во главе с генералом Шастелером двинулись к Пустерталю; из села в село, из рук в руки передавались записки со словами: «Именем эрцгерцога Иоанна час настал». На всех горах зажглись сигнальные огни; дощечки с красными флагами, спущенные на Инн и уносимые быстро вниз по этой главной реке области, также возвещали повсюду о наступившей минуте. Уже 11 числа произошли стычки на Лаидритском мосту, на Штерцингерской моховине; местные баварские и французские войска, малочисленные и застигнутые врасплох, очутились в весьма невыгодном положении, и 12 числа Инспрук[7] был уже в руках горцев. На следующий день прибыли Бриссон и Вреде с французским и баварским отрядам. Но, не зная еще ничего о том, что случилось, генерал Бриссон, окруженный со всех сторон, не видя исхода, был вынужден капитулировать: его 4000 человек при 7 орудиях и 4 знаменах сложили оружие при Вильтау и сдались в качестве военнопленных. В течение пяти дней тирольские пастухи и охотники, которых вели Иосиф Штёйб, Иосиф Шпекбахер, Мартин Тейнер, Андрей Гофер, успели завоевать себе свободу. Лишь после этого уже показались австрийские войска, и генерал Шастелер вступил в Инспрук вечером 15 числа. Старый Тироль был восстановлен.