Речевое общение разностороннее музыкального или изобразительного. Язык позволяет не только передавать эмоции различной интенсивности, но и сообщать о фактах без всякой эмоциональной окраски. Возможность кодирования сообщений посредством косвенных упоминаний и метафор-это одно из оснований поэзии. Метафоры прямо сопоставимы с аллегорическими изображениями в живописи: и те и другие позволяют нам испытывать удовольствие от раскрытия тайного смысла послания. Словами и фразами можно возбуждать переживания непосредственно, используя речевые штампы (т. е. прямые эквиваленты социальных пусковых стимулов). Но языковые средства могут действовать и иначе: при
66 Глава 2
возвращении к одним и тем же вечным темам человеческого общежития изобразительные фигуры речи закладывают и подкрепляют нормы альтруистического поведения и преданности семье, верности роду и тем, кто попал в беду. В ходе развития культуры и становления новых культурных норм возникают конфликты. Например, истребление врагов возводится в заслугу, хотя это явно противоречит биологически присущему нам воздержанию от умерщвления особи своего же собственного вида. По мере усложнения общества преданность группе (в лице, например, короля) становится преобладающей - она подчиняет себе даже природную приверженность семье и роду. Конфликты такого типа часто изображаются в сагах. Поэзия и тексты песен предназначаются для внушения групповых ценностей, и искусство тем самым превращается порой в орудие пропаганды и манипулирования поведением.
Это станет ясно, если мы вслушаемся в свои собственные патриотические песни. Они ловко используют общепринятые семейные ценности, но при этом подменяют их групповыми. Вот примерный перевод слов одной солдатской песни времен первой мировой войны-марша Берлинского гвардейского полка:
Отличьем гвардейским мундир наш украшен, В сердцах наших-доблесть и честь. За кайзера, веру и Родину нашу Оружье готовы мы несть!
Семья здесь не упомянута, ибо преданность супруге и потомкам в особом подкреплении не нуждается. Что же до верности богу и родине, то ее приходится подкреплять постоянно.
В подобных текстах нередки слова, обозначающие ту или иную степень родства. Например, и <неродные> люди, входящие в состав своей группы, порою именуются <братьями>. Такое словоупотребление-это попытка перенести правила поведения, принятые в семье, на всю группу. Примерно таким же образом стихи, песни и речи укрепляют привязанность человека к родной стране. В этом отношении не составляют исключения даже первобытные племена, добывающие пропитание охотой и собирательством. Скажем, нама-готтентоты, живущие находимыми на узкой прибрежной полоске дарами моря, в своих традиционных хвалебных песнопениях прославляют море. Точно так же готтентоты, живущие в пустыне, выказывают привязанность к родной земле особым обрядовым действом, которое описал Куно Будак [79]. Вернувшись в родные места после долгой отлучки, они набирают в рот воду, разбрызгивают ее по земле и восклицают:
/и/наоксан !хутсе О пращуров моих земля! !гайсе !кхои !ао те ре Я вижу наконец тебя, эйбе мутси! Явись и встреть меня любя!
________________________Биологические основы эстетики______________________67
Хеешен перевел некоторые песни папуасов эйпо [77]. В этих песнях они восхваляют свои родные горы. Названия этих гор они выкликают во время битвы, взывая к обитавшим в них предкам. Таким образом, способы и средства, которыми жители современного Запада воспитывают любовь к своей стране и почтение к государству, видимо, уходят корнями в глубокое прошлое.
Еще один круг культурных ценностей, передаваемых средствами язы-ка,-это то, что называют героизмом. Такая традиция тоже встречается у первобытных народов. В Каоколенде (Намибия) живут скотоводы племени химба (группа банту); во время своих сборищ они превозносят героические деяния предков, и делают это примерно так же, как в наших песнях и сагах это делаем мы. У многих народов соблюдение общественных норм поведения поддерживается еще и речами, песенными порицаниями и метафорами.
Прибегая в речи к косвенным упоминаниям, можно не переходить на личности и тем самым предотвращать возникновение неприязни. Искусство смягчать выражения позволяет, например, вести очень деликатное ухаживание. В любовной песне можно обратиться к партнеру, не связывая себя никакими обязательствами. Если он (или она) не внемлет зову, то это никак не отражается на уже сложившихся социальных связях: прямого отказа не было. Среди обычных в любовных песнях обращений есть такие, которыми, по-видимому, пользуются едва ли не все народы. Люди племени медлпа в своих песнях называют возлюбленных <пташками> или <птенчиками>: так же, как и мы, они возбуждают этим покровительственное, заботливое отношение к своему предмету. На одном из наших семинаров Кеннет Гуд познакомил нас с брачными песнями индейцев яномами-<химу> и <уайяму> (см. неопубликованную работу К. Гуда <Уайяму и химу-ритуальные брачные песнопения индейцев янома-ми>, 1980). Песни эти замечательны обилием метафор и разного рода непрямых упоминаний. Кроме того, словесная информация сообщается в них коротенькими трехсложными строчками, где каждая очередная строчка начинается с последнего слога предыдущей. От этого текст становится практически непонятен для непосвященных.
В рамках всякой культуры существуют свои <украшения> такого рода. С их помощью своих отделяют от чужаков: можешь уловить смысл-значит, ты свой, не можешь-чужак. Общий код создает и общую тайну, а она сплачивает. К такой стратегии часто прибегают дети: они посвящают в свои тайны близких людей. Излишества и метафоры <наводят тень>-чтобы добиться понимания сказанного, слушателю приходится восстанавливать текст, и это ему нравится. Мерило красоты в поэзии - это, по-видимому, искусство употребления метафор и ритмов, а также правильная повторяемость формы (не допускающая, впрочем, однообразия). Все это позволяет создавать <сверхзнаки>, которые облегчают запоминание и узнавание (см. гл. 3).
68_________________________________Глава 2 Обсуждение и заключение
В замечательной книжке Кизинга <Антропология культуры> [80] я недавно вычитал следующее: <Мир воспринимаемых вещей и событий мы творим с помощью внутренних заготовок, и антропологам открылась тайна, что заготовки-то эти-в основном культурного происхождения. То, что мы видим-это то, что научил нас видеть наш культурный опыт>.
Это верно, но лишь отчасти. Наше восприятие изначально искажено существующими на различных уровнях филогенетическими адаптациями. Они действуют на глубинном уровне физиологии сенсорных систем. Есть они и на том уровне, который можно назвать этологическим: на этом уровне включаются врожденные пусковые механизмы, приспособленные к переработке специфических ключевых и пусковых стимулов. К подобным представлениям близка высказанная когда-то Юнгом идея <архетипов>. Согласно Юнгу, существует врожденная склонность мыслить образными категориями (<архетипами>) и создавать соответствующие символы. Взгляды Юнга, правда, лишены точности и определенности соответствующих этологических теорий.
Искусство воздействует на нас самыми разнообразными путями через наше эстетическое восприятие, используя рассмотренные выше механизмы. Воздействие его отчасти зависит от того, какая именно роль отведена тому или иному произведению. Способность к эстетическому восприятию мы разделяем с другими высшими животными, но искусство-явление сугубо человеческое, оно обслуживает формы общения, свойственные исключительно людям. Важнейшая из этих форм-утверждение общих идеологических норм и ценностей. Едва ли не столь же важно и идеологическое внушение. Вот эта-то особенность и ставит человека в особое положение по отношению ко всем остальным животным; она обусловила возможность образования <культурных подвидов человека> [81]. И поэзия, и песни, и изобразительное искусство-все они используются для достижения названных целей. Стоит поразмыслить о внушающей силе песни, как становится ясно, что перед нами не какое-то недавнее изобретение, а очень и очень древнее.
Люди каменного века (древние европейцы и африканцы, в том числе предки южноафриканских бушменов) оставили множество наскальных изображений. Изображения эти, вероятно, тоже предназначались для внушения членам группы чувства принадлежности к чему-то общему. Современные австралийские аборигены расписывают скалы в своих капищах, куда допускаются только мужчины. Каждое такое капище-это символический центр групповой территории. Всякий раз, устраивая обряд инициации мужчин, наскальные росписи подновляют. Они изображают тотемных животных местного племени (рис. 23) и служат знаками общности. Таково же и назначение священных табличек, которые получают все посвященные мужчины. На табличках-примерно тот же набор
Биологические основы эстетики
Рис. 23. Тотемное святилище в Уолбири (Центральная Австралия). (Фото 1. Eibl-Eibesfeldt.)
отличительных знаков, включающий отвлеченно-символическое повествование о похождениях тотемических предков. Во время происходящего в святилище посвящения юношам рассказывают об истории их племени, и они приносят ему клятву верности.
Я часто задавался вопросом, почему такую важную роль в человеческих сообществах играет именно обряд посвящения в мужчины. Теперь я прихожу к мысли, что путем запечатления в мозгу групповой символики достигается отождествление себя и <своих> с соответствующими символами, а заодно и готовность придавать первостепенное значение общему благу всей группы (она-то ведь за символами и стоит). По-видимому, преданность группе внушается мужчинам с большим успехом, нежели преданность семье и роду. Применительно к мужчинам это очень существенно: на них возложена защита группы, и в случае чего они должны быть готовы сложить головы. Чтобы добиться такой готовности, в обряд посвящения вводятся какие-нибудь суровые испытания и унижения. Это создает между наставниками и учениками отношения господства и подчинения, облегчающие обучение. Такие приемы и по сей день используются для выработки нерассуждающего конформизма.