У меня было ощущение, что я пригласила в гости двух едва знакомых Друг другу людей, которые теперь чувствуют себя довольно натянуто и неловко. У Саши была сильно выражена тревога, потребность в безопасности и поддержке, которые мама искусно игнорировала, что было неудивительно, поскольку потребность мамы в поддержке была едва ли не выше, чем у Саши. Обращались они исключительно ко мне.
С мамой был заключен договор о терапевтической работе с Сашей при сохранении развивающих занятий с интенсивностью 2 раза в неделю. Маме была предложена индивидуальная терапия. Оговорюсь сразу, что первое после этого совместное занятие я предложила только через год, чем вызвала у мамы приступ ужаса.
Собственно 1 сессия с Сашей была фактически нашим знакомством. До этого занятия структурировала я, и я же удерживла девочку в этой структуре. Здесь все мои попытки обратиться к ее внутреннему миру чувств и желаний встречали сильнейшее сопротивление. Хотя это можно было назвать сопротивлением исключительно теоретически, потому что фактически это было непрерывное бесцельное движение, течение, бегство. Она скользила постоянно, ни на чем не останавливаясь. Желания ее были неоформленны и неясны, ко мне она практически не обращалась, на мои вопросы и реплики не отвечала.
Единственное, что как-то удержало ее - предложенный лист бумаги. Она рисовала, а я присутствовала. Мое присутствие и «эмпатическое слушание» были (и оставались на протяжении многих сессий) моей единственной техникой.
Первым появился дом на колесах. Это была именно не машина, а «дом на колесах». Потом появились мужчина и женщина, а вместе с ними -враадебность, печаль, одиночество (родители Саши развелись несколько лет назад). Ее на этом рисунке не было. Она долго возилась с ними: что-то стирала, поправляла, подрисовывала. В итоге их фигуры и особенно лица превратились в нечто истертое и бесформенное. После того, как она «разделалась» с родителями, появилась королева (уже на другом листе).
Здесь, по-моему в первый раз, Саша заметила мое пристутствие и попросила отвернуться. На мои попытки предложить ей самой позаботься о своих границах девочка отреагировала вполне определенно, а смысл сводился к следующему: «я совершенно не представляю, о чтем ты говоришь! Я хочу нарисовать королеву, а не учиться прятаться.» Меня же порадовало, что она осознала хоть какую-то потребность в отношении меня и обратила ее в просьбу. Теперь я отворачивалась, пока она рисовала, и поворачивалась, когда она считала некоторый объект доведенным до совершенства. Еще мне было предложено угадывать, что она нарисовала, но это мне было скучно, и объяснять ей пришлось самой. Суть ее рисунка сводилась к тому, что королеве нужны удобства и хочется согреться. Результатом моих вопросов, как это связано с ее жизнью и как королева могла бы согреться, явилось солнышко на рисунке. На этом я решила, что на первый раз достаточно, и мы закончили.
Моим наиболее ясным ощущением после сессии была тревога за Сашу. Все ее поведение: постоянное скольжение, болезненность переживаний и напряжение потребностей, телесная изломанность, какая-то неудобность, «вывороченность» движений вызывали сильное желание подержать, успокоить ее. Явно выраженные психотические тендеции настораживали. В то же время ее дефлексия, нежелание входить в контакт со своими переживаниями, игнорирование моей поддержки вызывали некоторую растерянность у меня как у терапевта. Я плохо понимала, как бы я могла с ней работать, если единственное, что готов принять от меня клиент - это мое присутствие. Моя тревога гнала меня сделать как можно больше и как можно скорее, но у Саши
Qua свой темп и свой смысл, и мне не оставайтесь ничего другого, кроме как додстраиваться под нее, просто следуя за ней в ее страну одиночества и печали.
На следующую сессию Саша пришла в состоянии крайнего утомления: красные глаза, постоянная зевота, расфокусированный взгляд. Няня хотела забречь девочку домой, но та сопротивлялась, и мы договорились, что будем работать, пока Саша этого хочет. Первые две трети сессии Саша гнездилась, о чем-то говорила (не мне, а просто вслух), плакала («я не плачу, просто слезы текут»). А я, по-моему, просто была рядом с ней, периодически, конечно, обращаясь к ее потребностям: чего ты хочешь? Как тебе было бы удобнее? Постепенно Саша становилась все более снокойной. Потом заснула и спала примерно 20 минут. Когда проснулась - поза и движения были спокойны, размеренны, расслаблены. Саша встала и молча ушла.
Вечером этого дня у Саши поднялась высокая температура и держалась три дня без других симптомов. Встревоженная мама обследовала девочку у невропатолога (Саша состоит на учете по поводу повышенного внутричерепного давления) и выяснилось, что давление значительно снизилось. Я до сих пор не знаю связано ли это с нашей работой, но мне последнее занятие показалось очень важным, и сонливость - не случайной. Я первый раз видела, как Саша заботилась о себе: прятала лицо, пододвигала стул, принесла куртку, искала позу. Я первый раз видела ее спокойной. Я бы сказала - успокоенной. Возможно, мое присутствие и поддержка создали для нее то безопасное пространство, в кагором она смогла обернуться к себе. Я вполне допускаю, что ее встреча с собой могла стать для нее шоком.
А моя тревога трансформировалась в ощущение нехватки комфорта. Именно когда я работала с Сашей, мне казалось, что мой кабинет маленький, неуютный, неудобный, в нем мало игрушек и т.п. Сейчас я думаю, что моя тревога за нее и желание позаботиться были гораздо больше, чем она готова была принять. Тогда это было на уровне переживаний, достаточно сильных и неясных, быстро сменяющих друт друга. (Видимо, потребность их осмыслить вызвала к жизни мои записи после каждой сессии, благодаря которым я достаточно подробно могу воссоздать сейчас весь наш путь).
Следующие две сессии - путешествие в ее страну. Девочка на голой земле («Это земля. На ней ничего нет. А это девочка.») Потом появилась фигура желаний. Не как определенное желание, а как желание исполнения желаний. На голой земле вырос цветик - семицветик. Потом появилась машина, в которой она живет. На этот раз это была машина, а не дом на колесах. Машина с ней была сдева листа, а мама с папой - справа. Потом они исчезли (Саша их стерла), и мама оказалась с дочкой в машине (здесь мне пришлось поверить ей на слово, т.к. ни девочки, ни мамы видно не было, и Саша на этом настаивала). У меня было ощущение, что Саша рассказывает мне свою историю. Пробует почву под ногами в наших отношениях. В конце сессии для цветка желаний сделала кусочек земли, где он мог бы пустить корни.
К следующей сессии он пророс. Появилась тема смерти: сначала - черное солнце - «холодно, темно». Потом девочка, которая хочет умереть. Потом - река и утонувшие люди. Сейчас -мне кажется, что это было символическое убийство тех, кто оставил ее. Появилось ощущение ее направленной энергии. Будто из-под земли забил родник, сквозь камни - наружу. В первый раз она приняла мою поддержку, рисуя, присаживалась ко мне на колени.
Сразу за этим появилась реальная агрессия в нашем пространстве - как бессмысленная оккупация: попытки захвата моих вещей, расрисовывание бумаги. Меня радовало это появившееся движение, потому что оно направлено было ко мне. До этого Саша обращалась ко мне крайне редко. На мои вопросы, предложения, реплики и действия она отвечала иногда изменениями в поведении, в рисунке, почти никогда - словами. Взаимодействия практически не происходило.
Видимо, мое присутствие и поддержка были тем необходимым условием, которое позволило девочке приблизиться к своим чувствам и желаниям. Скорее всего, подобное поддерживающие присутствие было для Саши совершенно новым опытом, и она просто не знала, как с этим обращаться. С другой стороны, меня немного беспокоили аффективность и неясность ее стремлений. Я предполагала, что мне понадобится много искусства, чтобы отстоять свою территорию в контакте с ней и одновременно оказать так необходимую ей поддержку.
Меня удивляло, что несмотря на тревогу за нее и очень сильный собственный отклик, я чувствовала себя с Сашей очень естественно. Иногда мне казалось, что я делаю или позволяю какие-то странные вещи, которые не понятно, можно ли назвать терапией. Но при этом меня не покидала спокойная уверенность в верности того, что я делаю. Я хорошо ее чувствовала, ее нервный дефлексирующий стиль больше не сбивал и не раздражал меня, я перестала думать, какие техники я могла бы использовать я ориентировалась больше на собственные желания-нежелания в нашем контакте.
Следующую сессию Саша начала с пластелина. Меня радовала ее возрастающая активность в заботе о себе. Она стала лучше понимать, чего и от кого хочет. Из пластелина появился дом. В доме жила девочка Женя (чисто символический персонаж) с папой. Женя - отверженный ребенок с черным лицом. Она была очень плохой, и поэтому ее прогоняла Саша и папа. Женя просто исчезала, потом появлялась, а Саша снова и снова возвращалась к ситуации отвержения. Мне казалось важным то открытое, агрессивное отвержение, которое на этой сессии впервые появилось как фигура отношений реальных людей: Саши с папой, пусть и в символическом поле. В конце сессии Саша как-то утихла, остановилась, задумалась и сказала: «Надо слепить маму.»