Учитывая, что изменения нарастают в экспоненциальной зависимости, ключевым вопросом для выживания человечества становится обнаружение точного метода исследования социальных изменений. Теория изменений предлагает искать его корни в психотерапии. Этот метод получил развитие в результате изучения диадических терапевтических отношений. Однако, можно предположить, что те же принципы подходят и к социальным изменениям, и процесс индивидуальных изменений является микрокосмом процесса социальных сдвигов. Отчаявшиеся, дезинтегрированные и воинственные стихии представляют сегодня основную угрозу для общества, как, впрочем, и для индивида. Разделение человечества на фрагменты - стариков, молодежь, богатеев, бедняков, белых, черных, ученых, обслугу и т.д., - каждый из которых отделен от других возрастными, географическими или социальными преградами, является угрозой его выживанию. Мы должны найти пути соприкосновения этих разделенных фрагментов друг с другом на уровне участия, интеграции внутри системы или систем между собой.
Парадоксальная теория социальных изменений, предложенная здесь. основана на стратегиях развитых Перлзом в его гештальт-терапии. Они применимы по мнению автора к обществу, организациям, социальному развитию и другим процессам изменений, характерных для демократических политических рамок.
Пер. А.Моховикова
СЛУЧАЙ О ТОМ, КАК СТАТЬ ПОСЛУШНЫМ*
Рут Ламперт
Это эссе в 1996 году получило награду круглого стола писателей Калифорнии. Его автор, Рут Ламберт является гештальт-терапевтом, она училась вместе с Арнольдом Бейссером в Институте Гештальт-терапии в Лос-Анджелесе. Поскольку д-р Бейссер является вдохновителем этого эссе, нам показалось, что оно могло бы следовать за его статьей "Парадоксальная теория изменений".
Джо Уисонг
Редактор "Гештальт-журнача"
Не следуй послушно в тот мрак кромешной ночи,
Старость должна пылать и ярится на исходе дня;
Пошли гнев и ярость умирающему свету.
Я впервые прочла строчки Дилана Томаса, обращенные к умирающему отцу, когда была подростком, и, помню, что кричала, что есть мочи, собирая воедино любые слова родного языка, приходившие в голову - "ДА!".
Как был он прав, думала я, требуя бороться до самого конца. Это и есть путь, который будет моим, когда придет мое время, это путь который следует иметь каждому.
А теперь у меня есть несколько (совсем немного) лет, чтобы поразмышлять над этим. Хотя сейчас с приходом "почтенного возраста" не столь отдаленная конечность, горение и неистовая ярость становятся все менее привлекательными.
На моем седьмом десятке, побывав близко со многими людьми различного возраста, которые глядели и утили в "тот мрак кромешной ночи", я едва сдерживаюсь от многократных восклицаний: "Да пошли вы все к черту!".
Вероятно, гневная поза служила поддержкой Томасу как сыну. Психотерапевт во мне думает: "Существует один способ избежать боли утраты - сосредоточиться на том, как тот, кого вы теряете, должен вести себя". И если мы отказываемся принять смерть родителей, мы можем, подобно Вуди Аллену, лелеять секрет, лукавое желание, что, хотя "каждый умирает, я надеюсь, что в моем случае будет сделано исключение".
Но как чувствовал бы себя Томас в этом случае в качестве отца? Мы не относимся к числу посвященных в это знание.
Мой собственный отец скончаются неожиданно во сне, когда мне исполнилось девять лет. Какая-то часть во мне, по-видимому, чувствовала себя разгневанной и преданной, но в свои девять я была не в состоянии выразить свое горе, не говоря уже о ярости. И уже никогда ни узнаю, чем это было для него.
В последствие я пережила смерти бабушки, когда ей было за восемьдесят, матери на восьмом десятке, друзей, коллег и учителей в середине их жизни и молодых клиентов, жестоко отмеченных СПИДом и раком. Большую часть времени я отчаянно хотела, чтобы человек жил и не умирал, однако я стала очень внимательной к тому, чтобы не добавлять ничего от своих собственных нужд к бремени, отягощающему умирающего человека, и дарить ему только безусловную любящую поддержку.
Я пришла к убеждению, что подтверждение жизни не является чем-то не конгруэнтным с принятием своего неизбежного конца; что инстинкт, направленный на выживание, не является несовместимым с окончательным, неохотным согласием с уходом. "Хорошая смерть" может и представляет собой раритет, но никак не является оксюмороном.
Этот кажущийся парадокс мне помогла понять работа и пример одного из последних гештальт-терапевтов, моего учителя, доктора медицины Арнольда Бейссера.
Арни было 25, когда в 1950 году недавно закончившего медицинскую школу офицера запаса военно-морских сил и чемпиона по теннису поразил полиомиелит, парализовавший его ниже шеи. Однако он продолжал идти к семейной жизни, заниматься своей профессиональной карьерой и оказывать влияние на бесчисленных пациентов, студентов и коллег своей мудростью и человечностью. В 1970 году в изящно сжатой "Парадоксальной теории изменений" он высказал интригующую мысль, что самый быстрый путь к изменениям, обеспечивающим рост, идет не через усилия (ваши собственные или других людей), а посредством полного принятия, что за человек находится в нас.
Наши метафоры для здоровья и выживания оказываются теми же самыми, что для поля боя или поглощенного конкуренцией мира бизнеса и спорта. Мы "выигрываем" или "проигрываем". У нас есть "оружие", чтобы "сразиться" с раком. Наши некрологи ежедневно сообщают о павших бойцах, которые "потерпели поражение после длительной борьбы с......". Мы аплодируем тем, кто "успешно" выздоровел и называем их "звездами".
Как долго мы будем считать, что все эти события находятся в нашей власти, что мы в состоянии контролировать их, если только приложим усилия. А затем закроемся от нахлынувшей боли и скорби, если родится ребенок с уродствами, или семья погибнет в авиакатастрофе. В чем-то, по-видимому, была и их ответственность. И если мы только приложим усилия для приобретения сверхсмертельного "оружия", изгоняющего трагедию, произнеся правильные заклинания, то избежим сходной участи.
Неужели вместо оружия у нас нет средств, помогающих исцелиться, прожить нашу жизнь с максимальной полнотой?
Несколько лет тому назад я участвовала в мастерской по использованию визуализации для лечения опухолей - техники, предложенной доктором медицины Карлом Саймонтоном и его коллегами. В ходе работы предлагалось представлять себе танки, расплющивающие раковые клетки, пушки, уничтожающие их и т.д. Когда несколько женщин, включая и меня, запротестовали против воинственных метафор, нам сообщили, что наша реакция является функцией женского сопротивления в отношении принятия собственного гнева.
Однако у нас не было никаких проблем, что касалось принятия и выражения гнева. Помня о некоторых исследованиях, показавших, что мышечное расслабление, вызванное мягким заботливым воображением, расширяет способности иммунной системы, а обратный эффект оказывается справедливым для провоцирующей напряжение враждебной визуализации, мы предложили ряд альтернативных изображений:
«Это сад, в котором вместе растут чудесные цветы и ядовитые сорняки. Мы поливаем цветы и удобряем землю. Мы выкапываем сорняки и распыляем химикалии (не столь сильные, чтобы повредить цветам), но, главным образом, мы заботимся о цветах, наблюдаем за ними среди массы сорной травы и следим садом».
В другой визуализации злокачественные клетки предлагалось увидеть как агрессивные пули. Используя «разбитую запись» техники самоутверждения, мы снова и снова повторяли послание: «Нет, вам никак не попасть... конечно, вы очень хотите, но это не позволено... дверь очень прочная, прострелить ее не получится... замки невероятно крепкие... чтобы вы не сделали, вам не удастся проникнуть. Прекратите это".
В конечном счете раковые клетки убирались вон недовольно ворча: "Мы только теряем время. Давайте исчезнем".
По всей видимости, Арнольду Бейссеру никогда не была свойственна воинственность (embattled). Он никогда не относился с ненавистью к своей инвалидности или угрозе смерти, а поскольку ненависть является обязательной составной частью военного дела, он избегал участвовать в войне. Впоследствии он подвергнулся предписанной ему интенсивной физической терапии, которая по иронии судьбы оказалась не только неэффективной, но и нанесла вред.
Так «потерпел ли он поражение» в своих усилиях выздороветь? Любой, кто знает его или читал его замечательную книгу 1970 года «Полет без крыльев», понимает абсурдность подобного утверждения. Означает ли его смерть в возрасте 60 лет, что он «потерпел поражение в своей долгой борьбе с полиомиелитом». Звучит еще более нелепо. Его жизнь была ответом инвалидности и потерям, который вдохновляет нас. Он поднялся над трагическими обстоятельствами, став послушным.